[17]. Так произошло бы наверняка, разве что он сумел бы убедить какого-нибудь высокого покровителя в своей способности превращать простые металлы в золото, подобно пражскому рабби Леву, утверждавшему, будто своими заклинаниями он вдохнул жизнь в глиняного голема, и убедившему в этом императора Рудольфа[18]. Даже сегодня, случись некоему изобретателю доказать какой-либо компании по производству вычислительных машин, что его магия может им пригодиться, этот человек до Судного дня мог бы заниматься своей черной магией без малейшего риска для себя.
Что такое колдовство и почему оно осуждалось как грех? Почему вызывал такое неодобрение глупый маскарад черной мессы?
Следует оценивать ритуал черной мессы с точки зрения ортодоксального верующего. Для остальных это совершенно бессмысленная и непристойная церемония. Но те, кто в ней участвует, на самом деле куда ближе к ортодоксии, нежели осознает большинство из нас. Главным элементом черной мессы является привычный христианский догмат, согласно которому священник творит истинное чудо, а хлеб и вино причастия становятся плотью и кровью Христовой.
Ортодоксальный христианин и колдун согласны в том, что, едва состоялось чудо пресуществления, осененные Божеством Святые дары способны творить дальнейшие чудеса. Еще они согласны в том, что чудо пресуществления под силу только священнослужителю, должным образом рукоположенному. Вдобавок они согласны в том, что такой священник впредь не лишается своих чудотворных сил (а если его отрешат от сана, он творит чудеса под страхом вечного проклятия).
С учетом изложенных постулатов можно посчитать совершенно естественным то обстоятельство, что некоей живой душе, проклятой, но гениальной, пришла на ум идея завладеть Святыми дарами и употребить их силы к собственной выгоде. Именно тут, а вовсе не в кощунственных оргиях, заключается главный грех черной мессы. Магия Святых даров благотворна по самой своей природе, а стремление извратить ее суть и воспользоваться ею на что-то иное, кроме вящей славы Господней, есть смертный грех.
Этот грех Библия приписывает Симону-волхву, который торговался с апостолами, рассчитывая купить чудотворные способности, и был обличен и осужден святым Петром[19]. Легко вообразить замешательство и огорчение этого бедняги, когда он узнал, что чудотворные способности не продаются, а Петр отказался принять сделку, которую сам Симон считал честной, приемлемой и вполне естественной. С подобным отношением сталкиваются многие из нас, отказываясь торговать своими изобретениями за весьма щедрую цену, которую выставляют капитаны современной индустрии.
Как бы то ни было, христианство всегда признавало грехом симонию, то есть куплю и продажу церковных должностей и чудотворных сил, которые этим должностям приписывались. Данте вообще полагал этот грех одним из тягчайших и обрек на пребывание на дне своего Ада некоторых погрязших в симонии современников[20]. Впрочем, симония была великим соблазном той чрезвычайно «воцерковленной» эпохи, в которую жил Данте, и очевидно искоренена в куда более рационалистическом и рациональном мире наших дней.
Искоренена! Искоренена… Искоренена ли?.. Возможно, силы «машинного века» нельзя считать по-настоящему сверхъестественными, но, как представляется, они воспринимаются как лежащие за пределами постижения простого смертного, как не соответствующие естественному порядку вещей. Быть может, мы больше не чувствуем себя обязанными посвящать эти великие силы вящей славе Божьей, однако нам до сих пор видится неприемлемым обращать их на достижение суетных или корыстных целей. Это грех, суть которого состоит в использовании магических сил современной автоматизации ради собственной выгоды или ради того, чтобы обречь мир на апокалиптические ужасы ядерной войны. Если этому пороку требуется имя, этим именем будет симония — или колдовство.
Не важно, верим мы в Бога и в Его вящую славу — нам попросту не все на этом свете дозволено. Вопреки усилиям покойного мистера Адольфа Гитлера, мы еще не достигли той вершины надменного морального безразличия, с которой способны отрешиться от добра и зла. Пока мы сохраняем хотя бы крупицу умения ощущать моральную дискриминацию, применение великих сил ради простых целей будет морально равнозначным колдовству и симонии.
При наличии возможности конструировать автоматы, будь то в металле или только мысленно, изучение их производства и теории будет естественным проявлением человеческой любознательности, а человеческий разум задыхается, если сам человек ставит жесткие границы своей любознательности. Но все же имеются такие стороны автоматизации, которые выходят за пределы естественной любознательности и греховны по своей сути. Их воплощением можно признать ту особую категорию инженеров и технических руководителей, которых я предлагаю называть машинопоклонниками.
Мне хорошо известны машинопоклонники моего собственного мира с их лозунгами свободного предпринимательства и экономики прибылей. Думаю, такие люди могут существовать и существуют и в зеркальном мире, где лозунгами выступают диктатура пролетариата, марксизм и коммунизм. Власть и жажда власти суть, увы, суровая реальность, способная принимать разнообразные обличия. Среди ревностных жрецов власти немало тех, кто нетерпим к ограниченным возможностям человечества, прежде всего к ограничениям, налагаемым человеческой ненадежностью и непредсказуемостью. Легко опознать такого руководителя по тому, каких подчиненных он себе подбирает. Эти подчиненные робки, смиренны и всецело преданы своему начальнику, а потому обыкновенно оказываются беспомощными, когда вдруг перестают быть придатками его воли. Они способны трудиться усердно и ретиво, но почти лищены собственной инициативы, этакие евнухи в гареме идей, которым повелевает их султан.
Не считая того, что машинопоклонник находит повод для преклонения перед машиной в ее свободе от человеческих ограничений скорости и точности, имеется и другой мотив, который труднее выявить в каждом конкретном случае, но который должен, по-моему, играть весьма важную роль. Это стремление избегать личной ответственности за опасное или гибельное решение и возлагать такую ответственность на кого-то еще — на случай, на начальство и его политику, которую не положено оспаривать, или на механическое устройство, которое якобы невозможно понять до конца, но которое наделено бесспорной объективностью. Подобные мотивы движут потерпевшими кораблекрушение, когда они тянут жребий, решая, кого из них надлежит съесть первым. На тех же доводах умело пытался строить свою защиту покойный мистер Эйхман. Те же мотивы объясняют появление холостых патронов в боеприпасах расстрельных команд. Несомненно, теми же соображениями будет успокаивать свою совесть тот высокопоставленный чиновник, который нажмет кнопку первой (и последней) атомной войны. На самом деле это старый колдовской трюк, чреватый, правда, обильными трагическими последствиями: клятва принести в жертву первое же живое существо, которое увидишь после благополучного возвращения из опасного путешествия.
Едва такой повелитель осознает, что отдельные функции его рабов-людей могут быть препоручены машинам, он приходит в восторг. Наконец-то он нашел себе нового подчиненного — энергичного, услужливого, надежного, никогда не возражающего, действующего быстро и не требующего никакой личной заботы и опеки!
О подобных подчиненных рассказывается в пьесе Чапека «R.U.R.». Раб лампы не выдвигает никаких требований. Он не просит выходной каждую неделю, не хочет поставить телевизор в своем рабском жилище. На самом деле он вовсе не нуждается в жилище, а просто возникает из ниоткуда, стоит потереть лампу. Если достижение ваших целей вынуждает плыть против ветра общепринятой морали, ваш раб никогда вас не осудит, даже не посмеет бросить вопрошающий взгляд. Теперь вы вольны править туда, куда влечет судьба!
Перед нами образ мышления, свойственный колдуну в полном смысле этого слова. Против таких колдунов предостерегают не только церковные доктрины, но и накопленный поколениями здравый смысл, выраженный в легендах, мифах и творениях сознательных мастеров слова. Все они настаивают на том, что колдовство не просто грех, ведущий в преисподнюю; оно подвергает опасности жизнь на этом свете. Оно словно обоюдоострый меч, который рано или поздно нанесет вам глубокую рану.
В сказках «Тысячи и одной ночи» есть история о рыбаке и джинне, которую уместно вспомнить здесь. Рыбак, забросив сеть у побережья Палестины, вытащил из моря глиняный кувшин с печатью царя Соломона на затычке. Он сломал печать, из кувшина повалил дым, а из дыма сформировалась фигура огромного джинна. Это сверхъестественное существо поведало, что принадлежит к числу тех мятежников, которых одолел великий царь Соломон; поначалу оно собиралось вознаградить того, кто его освободит, властью и богатством, но за минувшие столетия озлобилось, решило умертвить первого же смертного, которого встретит, и готово начать со своего освободителя.
К счастью для него, рыбак, судя по всему, не был обделен смекалкой, а также отлично умел льстить. Он сыграл на тщеславии джинна и убедил того показать, как такое огромное существо может поместиться в столь малом сосуде. Джинн забрался обратно в кувшин, а рыбак тут же закупорил сосуд, кинул его в море и поздравил себя со спасением от смерти. С тех пор он жил счастливо.
В других историях встреча главного героя с волшебством происходит уже не по воле случая; в итоге он то оказывается на краю гибели, а то и вовсе терпит полный крах. Юный прислужник из стихотворения Гете «Ученик чародея» чистит волшебную одежду своего хозяина, подметает пол и носит воду; однажды чародей убывает, поручив слуге наполнить бочку водой. В избытке наделенный склонностью к лени, каковая является истинной матерью изобретательности — напомню, что именно лень побудила мальчишку, который присматривал за машиной Ньюкомена