Лифт остановился, на мгновение возникла безмолвная надежда, и двери открылись. К горлу подступила тошнота, и она услышала, как говорит: «Нет», развернулась и, рывком открыв дверь на северную лестницу, побежала на самый верхний этаж, перепрыгивая через две ступеньки. Они должны быть где-то здесь. Обязательно должны. Нужно проверить каждый этаж, и она найдет их. Она бежала по коридору, крича: «Финн! Элла!» Теперь на южную лестницу, вниз на один пролет. Их имена отскакивали от стеклянной крыши и улетали вниз, к самому началу лестницы. Перегнувшись через перила, она видела только уходящий вниз темный лестничный колодец и ни одной живой души. Снова в коридор – бегом по коридору – вниз. И опять, и опять. Каждый коридор – копия предыдущего, ковер заглушал ее шаги, ее крики, их имена замертво падали на пол, как только покидали ее рот… Жесткая высота лестничного колодца, ее голос – эхо, которое никто не слышал. Снова ковер, пол коридора, кажется, накренился, и она бежала по нему вверх… Номера на дверях, танцуя, расплывались, и не получалось вспомнить, на сколько этажей она спустилась, сколько этажей над ней и сколько еще впереди. Дважды ей казалось, что она добралась до самого низа, но выяснялось, что ниже есть еще этажи, и когда наконец она выскочила в фойе…
Их там не было. Никого. Нигде.
Выбежали на улицу? Но чтобы открылась входная дверь, надо нажать кнопку. Неужели Финн знает, что ее нужно нажать? Или они все еще в доме, за любой из дверей, мимо которых она пробежала, дверей с танцующими номерами. Она постучит в одну из дверей, и та откроется. И она увидит Финна и Эллу, устроившихся на чужом диване, с тарелками кокосовых хлопьев, перед телевизором, и добрую соседку, позаботившуюся о потерявшихся детках. За соседней дверью живет одинокий мужчина. Он всегда такой тихий, держится в сторонке… Чтобы пройтись по соседям, требовалось время, которого у нее нет. Она выбежала в безлюдное тихое воскресенье. Небо, оно какое-то неправильное: солнце скользило за многоквартирным домом, а должно было подниматься над морем. Не утро, а день, ближе к вечеру. Она бросилась к дороге вдоль берега, по которой с грохотом мчались машины, и стала высматривать заблудившихся детей, во всех направлениях, приподнимаясь на цыпочках, будто от этого можно было увидеть намного дальше. Ничего. Никого. Рядом с ней – низкая каменная стенка, как раз такой высоты, чтобы легко вскарабкался пятилетний ребенок. А за ней – падение. Всепоглощающие свинцовые воды моря.
Это не реальность, это сон, подобный тем снам, когда она, забыв чемодан, опаздывала на поезд, и пусть она проснется, ну пожалуйста, пусть проснется… Но она-то знала: все случилось на самом деле. Случилось самое худшее.
На мгновение она разрешила себе подумать о звонке в полицию. Они обязательно ответят, что дети в безопасности, у них, – заблудились, и неравнодушная женщина привела их в участок, и Кэсси может прийти за ними прямо сейчас. И еще на одно мгновение она разрешила себе подумать, что, если повезет, Мэг никогда не узнает о происшествии.
Затем дрожащей рукой она достала планшет и позвонила сестре.
Остальное она помнила какими-то осколками, с зазубренными краями, которые при каждом воспоминании больно впивались в нее. Голос Мэг в трубке, настойчивый, громкий, и ее собственные слова, едва слышные, слабые. На отрезке от парковки до улицы она два или три раза останавливала машину. На перекрестке сидела за рулем, как парализованная: налево или направо? Заметив впереди две маленькие фигурки, резко нажала на педаль газа и только потом поняла, что детей сопровождают двое взрослых, пара, а значит, это не они. Окутанная ощущением нереальности происходящего, она передвигалась по улицам, внимательно просматривая тротуары, парапет у моря, пляж. И когда наконец увидела точно их, ее охватила паника. Боже! Они все еще в пижамах: Финн – с человеком-пауком, Элла – с Hello Kitty. И они разговаривали с незнакомым мужчиной. Бросив машину поперек неширокого переулка, она выскочила и побежала к ним, выкрикивая их имена, а мужчина протянул ей свой планшет со словами: «Я только что позвонил в полицию». И пока он говорил, с противоположной стороны улицы подъехала патрульная машина, а затем, почти сразу, появилась Мэг… И Мэг избегала встречаться с ней взглядом. Дети плакали в истерике, замерзшие и напуганные, а она не переставала твердить: «Мэг, мне так жаль, очень жаль!» И наступило облегчение оттого, что дети нашлись, такое сильное, что еще чуть-чуть, и она упала бы в обморок, даже пытаясь обнять детей и отчаянно стараясь утешить их.
И тут Мэг посмотрела на нее.
Под ее взглядом Кэсси отступила назад, опустив руки по швам. Она тонула, охваченная ужасом от того, что сделала. И ей следовало бы понять, но у нее не получалось, что, хотя дети нашлись, для нее они по-прежнему потеряны. Как и вся ее семья.
Если бы она больше старалась извиниться, если бы не сдавалась, если бы сказала всю правду, было бы тогда все по-другому? В первый раз, когда Мэг повесила трубку, она утешала себя тем, что сестре нужно побыть несколько дней наедине с собой, чтобы успокоиться. Дни перетекали в недели: чем больше она отодвигала их разговор, тем тяжелее становилось начать его. Как она объяснит? Начиная тестировать Игру Воображения, она уже тогда с трудом находила слова, чтобы описать ее Мэг. Все казалось одновременно наполненным слишком глубоким смыслам и в то же время незначительным. Ощущения были ни на что не похожи, и тем не менее все воспринималось лишь как игра. Воспитывая детей, Мэг занималась настоящим, серьезным делом. Кэсси же в Игре всего лишь отвлекалась от жизни. А потом, когда она нашла Алана, – в тот день, сидя на заднем дворе клиники, на скамейке за бамбуковой решеткой для цветов, – ей уже нечего было рассказывать. Только Алан, а он слишком особенный, слишком сокровенный, чтобы делиться им.
Когда все рухнуло, и она начала снова собираться с силами, то нашла в себе мужество продолжать попытки наладить отношения с семьей. Звонила. Появлялась около дома Мэг. Посылала письмо за письмом. Она двигалась по жизни дальше: своя крохотная комнатушка, свой молодой бизнес, Джейк и группа психологической поддержки, и, если прикладывать достаточно много усилий, продолжая извиняться, Мэг, конечно, простила бы ее, и Кэсси вновь обрела бы семью. В конце концов, дети не пострадали: никто не причинил им никакого вреда.
Но затем появилась эта фотография, сделанная неизвестным фотографом: Финн и Элла играют на лужайке за домом. И она поняла, что ее действия снова подвергли детей опасности. Действия были ее, хотя, казалось, предпринял их кто-то другой. Она была не в себе. Именно это она и пыталась объяснить Мэг в своем последнем письме. Прочитав письмо, она с отвращением порвала его и начала снова. Изложила факты. Предупредила. Что взяла деньги в долг и предложила квартиру Мэг в качестве залога. Она не верила, что это законно, поскольку квартира принадлежала не ей. Сейчас она выплачивала этот долг, и Мэг не о чем было беспокоиться, но она хотела предупредить сестру, что Финн и Элла могли оказаться в опасности. Она понимала, что после такого Мэг никогда не простит ее. Поэтому она больше не будет пытаться восстановить их отношения. Но она обещала сделать все возможное, чтобы уберечь детей от беды.
Все возможное. По крайней мере, это было ей по силам.
Парк опустел, где-то вдалеке откашлялся гром. Кэсси поднялась со скамейки. Следующий платеж только через месяц, но к тому времени она уже превратится в того, кому сама не стала бы доверять. Долг надо заплатить сейчас, пока она еще являлась частью этого мира. И не только следующий взнос, но и всю сумму.
По дороге она проверила в планшете баланс. Последний платеж она сделает с недавнего заказа от студентов летней школы. Пятьдесят процентов принадлежали Николу, но с этим она разберется позже. Плюс гонорары, которые она откладывала для других оперативников. Все равно не хватало почти тысячи.
Упали первые капли дождя, когда она, отстегнув велосипед Льюиса, поехала в ближайший магазин велосипедов. Ей предложили семьсот пятьдесят фунтов, она выторговала восемьсот, но дальше торг не пошел. В другом магазине, через несколько улиц, вообще не стали торговаться.
Третье место, которое она попробовала, находилось на окраине квартала Новый Город, где жили богатые студенты. В витрине – винтажные дорожные велосипеды с легкими рамами из углерода, на их ценниках значилось не менее четырех цифр. Она продаст его за тысячу фунтов, сказала она молодому человеку в магазине, а он с улыбкой ответил, что у нее нет шансов, и было бы большой удачей, если бы магазин смог продать велосипед за столько. Она улыбнулась в ответ, стараясь не показывать своего отчаяния, и принялась расписывать его отличное состояние: почти не пользовались, ни царапины, стоит более двух тысяч фунтов стерлингов, новый, легкий… Шаг за шагом они продвигались к соглашению о цене. До последнего момента, когда они пожали друг другу руки, Кэсси убеждала себя, что на самом деле она не продавала велосипед, а просто теоретически выясняла, сколько он мог стоить. Да и Льюису он не нужен. И в любом случае с его стороны глупо было одалживать ей велосипед: нашел кому доверять! Он сразу должен был понять это. Добрый, но глупый.
Дорога домой, с заходом в круглосуточный банкомат, заняла у нее два часа. Дом Льюиса находился намного ближе, но сегодня она не смогла бы смотреть ему в глаза.
Глава двадцать четвертая
– Мне правда очень жаль. Прости, пожалуйста.
Позднее солнце светило прямо в глаза. Словно в них попала пригоршня песка, сухого и горячего: она отвернулась от окна в поисках темноты. Такое ощущение, будто ее допрашивали. Льюис отнесся к утрате велосипеда хуже, чем она ожидала.
– Куплю тебе новый… ну, прямо сейчас у меня нет денег, но…
– Мне новый зачем? Что, по-твоему, я буду с ним делать? – Он сложил руки на груди, спрятал ладони в подмышках и плотно сжал челюсти. Она никогда не видела его таким.
«Надо было держать его запертым в шкафу, –