…надеется, что он сразу вернется в сеть, обратно в Игру Воображения. В руке мирно лежал приемник, осталось только включить. Он свою часть сделки выполнил. Больше нет необходимости прятать приемник под носками и бельем, в глубине ящика комода. Теперь, когда все кончено, и Кэсси забрали, на этот раз она ушла навсегда. В самом конце она как-то странно говорила, не похоже на нее. Спрашивала о снах. Даже не хочется вспоминать об этом, не хочется признавать, что он никогда не желал появления Кэсси в своих снах. Самое трудное… две ночи назад он наблюдал со стороны, как Кэсси погрузилась в Игру Воображения и нашла того, кого потеряла. Все, чего он хочет, – вернуться к ней, но что, если не получится? Он так старался запомнить, сохранить каждую ее мельчайшую черточку, но с недавних пор не может вспомнить ее голос, интонации, забыл, как она говорит. Три месяца без Игры Воображения… как он мог забыть ее так быстро? Получится ли сейчас вспомнить ее? Надо потренироваться, пока он ждет. Практика в реальном мире. Вспомнить ее глаза. Ее смех. Нет, это не ее смех, так смеется Кэсси… давай еще раз. Вспомни ее смех… держись за него и не отпускай…
…отпустить все: она должна быть готова. Наверное, это даже нетрудно… Ведь что, собственно, держит ее в этом мире? Она не связана… свободна от семьи, свободна от любви, от мыслей и от реальности. Так разве не забавно, какой подключенной она чувствует себя… теперь в первый раз думая о том, чтобы оставить все это…
…все будет улажено, через час… понятное дело, девчонку нельзя оставлять бродить по свету, чтобы она рассказывала каждому встречному, что именно она обломала подключения, в этом у них с Эриком нет разногласий, и даже министерский советник признает, что несчастные случаи иногда происходят. В самом деле лучше всего, если девушка просто… если она никогда не придет в себя. Назовем это срывом. Он легко мог случиться, учитывая, ее состояние в прошлый раз. Ну а если нет, если ему придется… Он все сделает. Проследит, чтобы все прошло как надо. Пока она не подключилась, не распространила обновление, она является решением. Как только она выполнит свою работу, она станет проблемой, с которой так или иначе придется разобраться сразу.
Именно сразу, не откладывая в долгий ящик, и конец беспокойству, конец неопределенности. И впервые за долгое время он сможет расслабиться, никогда еще он не ощущал такого давления на себя. Боже, как же здесь душно! Открой это окно, просто небольшой зазор, всего лишь немного воздуха…
…воздух, сквозь который она движется и который движется сквозь нее… ранний утренний свет, прижимающий к окнам молочную белизну… само солнце… люди, окружающие ее, все эти незнакомцы, сотни тысяч их, спящих или бодрствующих, дышащих и мечтающих, держатся близко друг к другу внутри большого города… а дальше, миллионы и миллиарды людей медленно вращаются под солнцем или под луной… связанные даже с тараканами, что прячутся в стенах ее комнаты, даже с ними. Кожу покалывает, молекулы, которые заставляют ее касаться себя, искрятся и ликуют, резонируя с молекулами, которые составляют ее сейчас и здесь…
…вот опять дежавю. Та же девушка на заднем сиденье. Освальд снова занимает слишком много места на пассажирском сиденье. Она не склонна к фантазиям, но готова поклясться, что чувствует их, когда тормозит машину, чувствует темное притяжение клиники. И скверну, которая растекается отсюда, поражая дома и гостиные, спальни и сны… Похоже, эту технологию придется уничтожить безвозвратно: она настолько испорчена, что никогда не будет работать как надо. Все, что в ней есть, это одна большая человеческая ошибка. К счастью, не ее, потому что, если сейчас препарат не сработает, никто другой – министр, ученые, Том Освальд, их генеральный директор – никто из них не удержится на своем месте. Их похоронят знания, одобрения, сокрытие, и только она снова ускользнет в профессиональную невидимость. Так или иначе все уже почти кончено…
…ну вот, путешествие закончилось, под колесами шуршит гравий, потом машина наезжает на какую-то рытвину, и она понимает, что они прибыли, и Освальд дает ей минимальный выбор. Это или это: приемник или игла. Как он добр, позволяя ей выбирать. А может, дело и не в доброте, может, он просто догадался, что она трусит… Приемник скользит в руках… ее бьет дрожь, она вся в поту, и он, как мать или сестра, наклоняется к ней и аккуратно закрепляет приемник на ухе… украшение, смертный приговор… и она хочет сказать «Нет», но уже слишком поздно, хочет сказать «Я передумала»…
…эти умы ждут ее… Кассандра предупредила, рассказала, на что будет похож этот сущий ад, но она здесь ради Мики. Сидя на переднем сиденье, совсем недалеко от закрытого отделения, она наблюдает, как серебристая Audi ползет по склону и почти исчезает в кустах. Кассандра понимала, что с ней может случиться, но все равно пошла на это… и, в каком-то смысле, именно поэтому она сейчас здесь, вопреки самой себе. Храбрость Кассандры показала ей, для чего стоит жить: ради Мики. Ради Мики. Если лекарство сработает, – и, пожалуйста, пусть оно сработает! – кто-то же должен распространить его. Должен стать связующим звеном между закрытым отделением и внешним миром, и этим кем-то придется стать ей. Она никогда еще не была такой храброй. А теперь не отвлекайся! Держи приемник наготове. Надень его… палец дрожит, готовый нажать кнопку включения…
…погрузилась мгновенно… месиво умов, и ее затопило… визг бойни. Высокий пронзительный крик… кроваво-красный цвет свежего убийства… то, что должно быть сокрыто, разорвано на части, вытащено на открытое место, все еще живое… и сквозь оглушительный, разрывающий мозг вой она пытается слушать, пытается услышать его. Услышать Алана. Пытается почувствовать его, прикоснуться к нему… найти ритм, о’кей, о’кей…
…о’кей, но ничего никогда не будет, ничего и никогда, его снова поймали, и так ночь за ночью, бесконечная борьба; зубы, растущие под углом, впиваются глубоко, хваткой пираньи, острый как нож капкан…
…она в ловушке, и внутри черепа дрожит податливая ткань мозга, скользкая струящаяся змея с зубами, скошенными до сверкающих точек, разворачивается и поднимается, готовая вонзить клыки в дряблую материю, которая тянется у ее спины, но вместо этого челюсти широко раскрываются, разжимаются и заглатывают…
…целиком заглатывает, пока ужас не становится кислотой, которая все затопляет, переваривает, затекает снаружи внутрь, изнутри наружу… пока ты сам не становишься этим ужасом…
…ее сущность сожрана, и по мере того, как она умирает, все другие сущности тоже умирают, весь этот разгул разлагающихся умов постепенно гаснет… и каждый раз небольшая яркая вспышка с кроваво-красным послеобразом… отголоски душ в темноте. Затем – тишина. Затем – ничего. Затем – поле битвы по окончании…
…неторопливо идет, совсем обыкновенный, все так, как она ему сказала, обычный человек, выгуливающий собаку… «Лея, рядом!» – обычный человек, выгуливающий собаку, с самодельным электромагнитным импульсным устройством, которое лежит в кармане вместе с пакетиками корма… Рука свободно держит в кармане пучок проводов и печатную плату, и человек надеется, что правильно рассчитал время. Водитель видит его… поворачивает ключ в замке зажигания… но человек с собакой уже достаточно близко, он нажимает переключатель и бум! прямо по сигналу. Воет сигнализация, водитель в панике пытается выключить ее. Но удача на их стороне: электромагнитный импульс заставил сработать сигнализацию, а значит, двери не заперты… Да! И он направляется прямо к заднему сиденью, и… Господи! Ладно, она предупреждала… «Кэсси, какого хрена? Что они с тобой сделали?» С переднего пассажирского сиденья выходит какой-то мужик, крупный такой, но уже немолодой. И человек негромко подает команду Лее, и эта хорошая девочка вовсю лает, рычит и скалит зубы. Сигнализация сделала свое дело и, наконец, замолчала. Двери клиники открываются, в окнах загорается свет… Мужик садится обратно в машину, и водитель собирается выехать из кустов, но человек уже просунул руки под мышки девушки, – она вся мокрая насквозь, – и вытаскивает ее из машины. И все это время Лея, словно обезумев, лает. «Лея, рядом! Лея!» В кустах Кэсси тяжело висит у него на плече, и им остается только вернуться на дорогу, где стоит его машина… Именно об этом он и говорит ей, а она едва передвигает ноги, не в силах даже пошевелить языком, и никто не знает, слышит ли она его, понимает ли смысл его слов, но он все равно продолжает говорить с ней. Они же доберутся? И под его разговоры они шаг за шагом пробираются сквозь кусты. Он, Кэсси и Лея. Они обязательно доберутся. И справятся. Наверняка доберутся…
Глава сорок вторая
– Конечно, она наверняка проснулась.
Голос раздается где-то вдалеке. Дальше по коридору, в соседней комнате. Где-то близко и далеко.
В ногах, на краю кровати, лежит что-то тяжелое. Но оно не беспокоит ее. Теплое и плотное. Она прижимается к нему, тихонько толкая одной ногой, и оно шевелится… увиливает… уходит.
Маленькие ножки убегают прочь. Неподалеку слышится скрип двери.
– Она проснулась! Проснулась!
Кэсси открывает глаза. Комната залита солнечным светом, потолок украшают тени танцующих листьев. Она моргает. Приподнимается на подушках. В дверях стоит Мэг. Элла выглядывает из-за ног матери и протискивается в комнату. Залезает обратно на кровать.
– Элла, не мешай…
– Все в порядке, – говорит Кэсси. – Она не мешает. Нисколько.
Мэг улыбается, и от этой улыбки у нее вокруг глаз появляются морщинки. Улыбка расплывается так широко, что кажется, будто приподнимает даже уши.
– Ты неплохо поспала.
Так ли? Кэсси пытается вспомнить. Она находилась в машине… сеанс Игры Воображения, а затем…
Мэг словно слышит ее невысказанный вопрос.
– Твой друг… он привез тебя. Позвонил, очень сильно волновался, и я сказала: «Вези ее прямо сюда, здесь мы присмотрим за ней». Мы все очень беспокоимся. Как ты себя чувствуешь?