— В каком смысле ни в какую?
— Не хотела выкатываться. Застревает в кладовке, цепляется за что-то. Я ее норов знаю. Если выкатываться не хочет, то и пытаться бесполезно, — с удовольствием поведал дядя Боря, — А едва вы появились во дворе, выкатилась сама.
— Это что же получается, она нас дожидалась?
— Понимайте, как хотите, — дядя Боря добродушно усмехнулся, — А я просто следую за тачкой. Она меня сама водит.
— Любопытный артефакт, ваша тачка, — оценил я, — Хотя, подозреваю, самим артефактом является даже не тачка, а колесо.
— Почему ты так думаешь? — спросил дядя Боря.
— Потому что колесо содержит в себе очень многогранную идею. Изобретение колеса дало человечеству качественный скачок. Чем не артефакт идеи?
Катя, видимо, припомнила сегодняшний разговор с Ли Ши и посмотрела на меня со значением. Я ей в ответ также со значением кивнул.
Публичный храм инквизиции в самом деле оказался недалеко. Мы дошли до него минут за десять. Впрочем, здесь в центре все значимые здания недалеко. Долька русского сектора невелика, хотя и одна из крупнейших. Больше русского только китайский, штатовский и индийский.
— Вот он, храм инквизиции, — просто сообщил дядя Боря, — Вернее, так его обычно называют, потому что инквизиция проводит здесь свои мероприятия.
— А как на самом деле называется храм?
— Не знаю. Для меня это скорее мемориал, чем храм, — дядь Борина тачка совершила очередной самостоятельный маневр, резко изменила направление движения, подкатила ко входу и уткнулась в крыльцо, — Хм, хотел вас сюда только довести, но, видимо, придется зайти.
— Пойдемте с нами, дядя Боря, — попросила Катя, — Расскажете, что там есть интересного.
Инквизиторский караул на входе пропустил нас троих, не задав ни единого вопроса. Мы очутились в огромном зале с колоннами и высоченным купольным потолком. Дядя Боря уверенно повел нас внутрь.
— Почему, собственно, я называю этот комплекс мемориалом, — заговорил дядя Боря тоном экскурсовода, — Здесь запечатлена история русского сектора. Обратите внимание, мы идем по галерее династий, насчитывающих множество поколений с тех времен, когда появилась русская инквизиция.
Мы проходили между тумбами с памятными табличками, на которых были выбиты фамилии основателей, причем как по левой стороне галереи, так и по правой.
— Дядя Боря, разделение на правую и левую сторону случайное? — спросила Катя.
— Не случайное. Это ты верно подметила. Левая сторона — династии аристократов, правая — династии инквизиторов.
— Если я не ошибаюсь, на правой и левой сторонах равное количество династий, — заметил я.
— Не ошибаешься, — подтвердил дядя Боря, — Этот порядок устанавливал сам Мастер порядка…
— Мастер порядка? — переспросила Катя.
— Он самый. Пятьсот лет назад он разделил влиятельные сильные дома на две равные части, чтобы две ветви силы, духовная и светская, друг друга уравновешивали.
— А я думал, инквизиция имеет больше власти, чем аристократы, — заметил я.
— Тут вопрос непростой, — видно было, что «простого дворника» дядю Борю эта тема занимает, и говорит он об этом охотно, — Внешние атрибуты власти в самом деле принадлежат инквизиции. Но не забывайте, у аристократии своя стража, свое войско и даже свой суд. В сущности все властные институты продублированы.
— А, да. Это мы заметили… дядя Боря, а вы из какой ветви? Из духовной или светской? — решился я на вопрос.
Дядя Боря усмехнулся.
— Шила в мешке не утаишь, — сказал он, — Я из династии инквизиторов. Вон табличка Елизаровых. Наш род один из старых…
— А кто тогда продолжает ваше фамильное служение?
— Никто, к сожалению. Я в роду последний, — дядя Боря заметно сник, продолжать этот разговор он явно не желал, — Вы, ребята, осматривайте тут, а мне пора мести двор.
Он как-то сразу ссутулился и побрел к выходу.
Катя показала мне «страшные глаза», мол не мог разве не задавать столь бестактного вопроса. Я развел руками. Мы с ней прошли до конца галереи, которая заканчивалась статуей Мастера порядка, стоящей не слева и не справа, а прямо напротив, лицом к идущему. Мастер как бы оставался вне ветвей силы, не принадлежа ни к светской, ни к духовной.
Постамент статуи содержал бронзовую литую табличку, которая сообщала, что Мастер порядка основал как это монументальное сооружение, так и сам существующий порядок русского сектора. В доказательство написанного снизу прямо в бронзе была выдавлена уже знакомая нам печать Мастера. Ниже под печатью было высечено число 107.
— Любопытно, что означает это число? — спросила Катя.
— Это число подношений, — раздался голос за нашими спинами.
Мы оба вздрогнули и обернулись. К нам незаметно подошел не кто-нибудь, а сам Рудольф Иванович, глава дома Боленских. Рядом с ним стоял погано лыбящийся сынок Вольдемар.
— Каких еще подношений? — я попытался прозвучать уверенным голосом.
— Сто семь химер нужно поднести в дар Мастеру порядка, — сообщил папаша.
— И что это даст?
— Мастер создаст новый порядок, — ничтоже сумняшеся заявил Рудольф Иваныч, — Существующий порядок перестал отвечать требованиям времени. Инквизиция слишком закостенела. Не дает русскому сектору развиваться.
— Это кто определил, что нынешний порядок плох? — спросил я с вызовом, сам от себя не ожидая, что встану на защиту инквизиции.
— Любому здравомыслящему существу это очевидно, — ответил папаша, — Инквизиция применяет презумпцию виновности к попаданцам, то есть таким как вы. Да вы и сами успели испытать на себе все прелести подобного отношения. Инквизиция окукливается, пытается отгородить русский сектор железным занавесом. Если ничего не изменить, нас постигнет крах, причем очень скорый.
— Прям-таки крах, — я усмехнулся, — Вы говорите как политтехнолог.
— Я говорю, как есть, потому что знаю побольше вашего, молодой человек, — попытался пристыдить меня Боленский старший, — Китай не может отыскать какой-то жизненно необходимый артефакт, а потому вынужден будет не в ближайшие дни даже, а в ближайшие часы направить огромный накопленный объем маны в свой национальный источник. Знаете, что за этим последует?
— Не знаю.
— А я вам скажу. Китайский сектор раздвинется. И раздвинется за наш счет. Русский сектор ужмется на целый градус. И тогда будет крах. Политическая система России будет сломлена. Нас ждут темные времена. Если только…
— Что?
— Если только вы не поможете добыть эти сто семь химер. Тогда будет запущен протокол пересмотра и перестройки порядка на более гибкий, отвечающий текущим нуждам страны. Решайте, молодой человек. Вы потеряете все, либо все обретете. И это не метафора.
— Мы обдумаем ваши слова, — я подхватил Катю за руку и повел к выходу.
— Никуда вы одни не пойдёте, — Боленский старший возвысил голос, младшенький Вольдемар заступил нам путь, сверкая свежим нагрудным знаком, видимо, сдал-таки экзамен на старшего офицера.
— Вы обалдели? — я попытался воззвать к Боленскому больному разуму, — Здесь храм инквизиции.
— Ты еще не понял? Инквизиция нам не судья… Вольдемар, хватай девку.
Вольдемар довольно осклабился и попытался схватить Катю. Я успел толкнуть ее в тень одной из тумб. Катя исчезла в тени, Вольдемар схватил пустоту, вытаращив глаза от удивления. В следующий миг из тени ему в пах прилетел хороший хлесткий пинок, заставивший его согнуться пополам. Молодец, Катя. Межмирье в самом деле дает хорошую тренировку.
Старший Боленский разозлился не на шутку. Я видел, как он зачерпывает силу из хранилища, собираясь приложить по нам каким-то площадным заклятием. Действуя на автомате, я призвал Шишка и запулил его в папашу так, как запуливал в химер.
Папашу не смяло как бумагу, все-таки он не химера, но эффект от удара вышел впечатляющим, как от кирпича, брошенного умелой рукой. Боленский старший отлетел к подножию статуи Мастера. Силу в заклятие он вложить не успел. Мана расплескалась как вода из чашки.
Мы с Катей бросились бежать из храма, однако на входе нам преградил путь Натужников.
— Именем инквизиции, вы арестованы! — зычно прокричал он.
Стражники, стоявшие у входа, вышли из-за его спины с явным намерением брать нас под стражу. Вот ведь засранцы. Боленских они тронуть не могут, а нас пожалуйста. Я сделал то, о чем мечтал давно. Выстрелил Шишком в самодовольную натуженную харю.
Катя ушла в тень стены, а через мгновение вышла уже в другом месте, переместившись за спины стражников. Бдители порядка не ожидали от нас сопротивления, а потому были застигнуты врасплох. Мы с Катей наподдавали им как хулиганы в подворотне с сухим счетом и выскочили во двор.
На наше счастье дядя Боря никуда не делся. Он вдумчиво сметал нападавшую с деревьев листву в холщовые мешки.
— Дядя Боря, как нам убежать незаметно? Есть ходы?
— Незаметно вам не сбежать, — дядя Боря покачал головой, — Ложитесь в тачку.
— Мы в нее не поместимся.
— Поместитесь. Ты, Максим, ложись на спину на дно…
Я сделал так, как велел дядя Боря. Лег на дно тачки, правда ноги ниже колен не поместились и свисали вниз. Прямо на меня улеглась Катя тоже спиной вниз. Дядя Боря закрыл наши свисающие ноги пустыми мешками, а сверху в тачку навалил почти невесомые мешки с листьями.
Лично я такую маскировку посчитал бы смехотворной, если бы не надежда на то, что тачка артефактная. Сверху дядя Боря пристроил метлу с совком и взялся за ручки. Я прижимал Катю к себе, вдыхал запах ее волос и вслушивался в скрип «неправильного» колеса катящейся тачки.
Где-то там снаружи звучали окрики. Стук копыт, топот ног. Нас явно искали как инквизиторы, так и аристократы. Наверно, они подняли на уши все свои людские ресурсы. Каждый хотел поймать нас раньше других. И ни у кого не вызвал подозрения дворник, катящий тачку, наполненную мусором. Все-таки волшебная у него тачка, по-другому не объяснишь.
Времени прошло много. Я весь затек в неудобном положении. Надеюсь, Кате ехать на мне поудобней. Наконец, колеса перестали скрипеть. Дядя Боря остановился. Скинул с нас мешки. Помог подняться Кате, а потом мне.