– Ты давно тут? – спросил я, любуясь ее профилем. Мария была красивая, много красивее, чем мне показалось в лаборатории. – Полтора года, еще столько и я уеду. – Не нравится тут? – Очень нравится, но у меня есть жених и мы решили накопить денег, купить квартиру, а потом я рожу ребеночка… Ему тут работы не нашлось, и мне приходится зарабатывать одной. Впрочем… Я не знаю, есть ли у меня жених. Ты же знаешь, что обычные телефоны здесь не работают. У меня сохранился мой прежний, я ездила на поезде, чтобы ему звонить. Два часа туда, два – обратно. Сначала он был рад моим звонкам, все расспрашивал. Потом как-то тон его изменился. Сухим стал, что ли. Сам приезжать сюда не хочет, говорит, что дорого. Я ему предлагала оплатить билеты, а он говорит, что мужчины не должны быть на содержании у женщин. Вот смешной! Ждет, когда я заработаю на квартиру, а на билеты денег не берет. – А сама что не поехала? – Так ведь первые три года отпуск не положен. А в выходные я обернуться не успеваю. Но если честно, мне уже и не хочется к нему ехать. – Нам не положен отпуск? – Да, первые три года. Я думаю, что корпорация хочет, чтобы мы поменьше общались с Большой землей – так называем все, что не в городе. А что, это правильно, чтобы меньше общались. Тут все условия, делай, что хочешь. Я вот в секцию художественной гимнастики хожу. Хочешь я шпагат сделаю? – Тут пыльно. – Плевать! Мария остановилась, дала мне сумочку, болтавшуюся у нее на плече, и лихо растянулась на тропе. – Вот! Это продольный. Поперечный у меня пока не получается, есть к чему стремиться. – Молодец! Ты прямо как девчонка. Гибкая, быстрая. Мы дошли до подножья холма. Красивый был этот холм! Крутые склоны, местами поросшие кустарником, скалы, красневшие в лучах заходящего солнца. Тропа серпантином уходила на вершину.– Давай туда бегом? – предложила Мария. Я согласился, не пасовать же перед девчонкой! И вот мы на вершине. Отдышались, осмотрелись. Вокруг прерия с небольшими холмами. Низины уже потемнели, над ними летали орлы, выискивая добычу. На юге виднелись силуэты зданий нашего города. К моему удивлению, он оказался гораздо больше, чем я думал. Вот здание вокзала с башенкой, дома на главной улице, коробки нашего жилого комплекса, разделенные спортплощадками. Справа от центра города виднелись панели солнечных батарей, а слева тянулись ряды небольших темных зданий. Десятки, а может даже сотни. В просветах между низкими однообразными строениями блестели стекла теплиц, еще дальше зеленели лужайки. – Что это? – спросил я у Марии. – Там какое-то производство и склады. Все за забором, не всем туда можно. Я только знаю, что там сплошная автоматика, рабочих мало. Впрочем, какие они рабочие! На Большой земле я видела ладони и пальцы настоящих рабочих. Хорошо, что я беру кровь из вены, их пальцы я бы проколоть не смогла. – А дальше вроде как теплицы? – Ага, почти все продукты в магазинах местные, даже мясо. Выбор небольшой, но все качественное, свежее. Мне доктор Сильвия рассказала, что около теплиц искусственные луга. Стоят насосы, качают воду из земли, поливают. – А не проще ли все это устроить у реки? – Проще, наверное, но решили, что так лучше. Корпорация деньги считает. Доктору Сильвии очень нравится, что мы мало чего покупаем в других городах. Тут хорошая экология, в продуктах нет химии. Воздух был теплым, но ветерок освежал, духоты не чувствовалось. Приятно там было, не зря Цвейг полюбил сюда приходить. А вот и плоский камень, о котором он рассказывал. Он и правда теплый, сидеть на нем было одно удовольствие. – Ух ты! – восторгалась Мария. – Тут здорово, я теперь часто буду сюда приходить. Мы сидели на камне и смотрели, как солнце погружается в невесть откуда взявшиеся тучи. Ветер усилился, стало свежее. Я обнял Марию за плечи. – Не надо, – сказала она. – Не надо так быстро, мне надо к тебе привыкнуть. Она сорвала веточку полыни, растерла, понесла к лицу. – Обожаю этот запах. Не могу без него. Так кошки валерьянку любят. У меня дома сушеная полынь на подоконнике лежит. – Ольга сказала, что ты не ходишь в кафе. Сама готовишь? – Ох уж эта Ольга, за всеми следит. Да, готовлю, я экономлю. Мне нужно много заработать. Доктор Сильвия меня ценит, уже заплату прибавила. Сказала, что через полгода еще добавит, если я не буду ничего нарушать. – А сейчас ты нарушаешь, что сюда пришла? – Так ведь не запрещено, а просто не рекомендовано. Будут ругать – скажу, что не поняла. Простят, я думаю. Мария на секунду задумалась. – А почему Ольга так мной интересуется? – Она мой куратор, она мной интересуется. Узнала, что твой телефон у меня в адресной книге, и рассказала про тебя. – Ревнует! – засмеялась Мария. – Сейчас, наверное, видит, что мы с тобой вдвоем, и локти кусает. – Нет, – я тоже засмеялся. – Она как раз рекомендовала мне на тебе жениться. Сказала, что ты хозяйственная и красивая. Про «красивую» я придумал. Решил, что лишний комплимент не помешает. –Значит, точно ревнует, – Мария развеселилась еще больше. – Ну и ладно, так ей и надо. Ее в корпорации не любят. Следит за всеми, как будто подозревает что-то. Улыбается, а глаза холодные, колючие. С ней может только Аник общаться. Ну, Аналитик, ты его знаешь, наверное. Странный тип, не нравится он мне. На Кощея из русской сказки похож – я видела картинку. Когда в лабораторию приходит, то пытается за мной приударить. А у самого ногти отполированы. Ты можешь представить мужика с полированными ногтями? Все они зануды и думают только о себе. А Ольга… Однажды я ее на улице встретила, она даже головой не кивнула, улыбнулась только. Да как улыбнулась, просто зубы показала. Зубы, кстати, у нее отличные – белые-белые. Сама курит, а зубы белые. Я даже спросить хотела, чем она их отбеливает… Ой, что это?! Да, случилось то, о чем говорил Цвейг. Я почувствовал, что камень задрожал. Не сильно, но дрожь явно ощущалась. – Тут так бывает, не бойся, – я старался говорить спокойно. – Цвейг сюда часто ходит, ничего страшного не происходит. Подрожит и перестанет. – Я боюсь. Поверь, я могу предчувствовать нехорошее, здесь что-то не так. Мария слезла с камня, присела, положила ладонь на землю. – И земля дрожит. Весь холм дрожит. – Цвейг рассказывал, что иногда слышит голоса, – сказал я. Мы прислушались. Было тихо. Смолкли даже стрекотавшие в полыни кузнечики. – Нет голосов, – сказал я. – Цвейг говорил, что так бывает один раз на третий. – Цвейг – это шофер? Хороший мужик. Открытый, простой. Что думает, то и говорит. Он меня перевозил. Замуж звал, огорчился, когда про жениха узнал. Слушай, давай уйдем отсюда. Не зря на этот холм ходить не рекомендуют. Мы оглянулись на заходящее солнце, от которого остался лишь маленький краешек, и начали спускаться. Дома я открыл тетрадь и стал записывать, что именно я не понимаю в жизни корпорации и города. Писал, отвлекался, ловил себя на мысли, что не вспоминаю свидание с Марией, а думаю об Ольге. О ее колючем взгляде, о ее странной улыбке, о том, что она следит за мной, о том, что она Аналитика ласково зовет Аником, о ее возможной ревности… Мне хотелось думать и писать о более важных вещах, но какой-то чертик заставлял вспоминать только Ольгу. Я тогда много чего записал в дневнике. Последние фразы были такие: «Мне пора спать, но если честно, то сейчас хочется обнять и поцеловать Ольгу, сказать ей: «Спокойной ночи». Летописец я хренов! Целый вечер гулять с женщиной и понять, что люблю другую!»
Две встречи
Цвейг сидел в парке на скамейке и пил что-то из бутылки, спрятанной в бумажном пакете. – Садись, – он кивнул на место около себя. – Поговорить надо. Я присел. От Цвейга сильно пахло алкоголем. – Сволочи! – сказал он и сделал глоток. – Мрази! Вот скажи, есть на свете нормальные люди? – Нет, – сказал я, – нормальные тут не выживают. Цвейг посмотрел на меня, вытер губы ладонью, протянул бутылку. – Выпей за упокой моего друга. Я сделал глоток. Дешевая водка обожгла горло, оставила неприятный вкус во рту. – От нее, проклятой, умер. Помнишь, я говорил тебе о друге, который вопросы задавал? – Его уволили, помню. – Так вот, нет его больше. Я в рейсе был, проезжал мимо города, куда он уехал. Дай, думаю, загляну на часок. Приезжаю, а в его квартире другие живут. Умер, говорят, алкогольное отравление. А я не верю. В нем сто двадцать килограммов одних мышц было. Штанги поднимал, какие мы с тобой вдвоем не поднимем. Он диски насадит, штангу поднимет, гриф гнется, а он улыбается. Все ему было нипочем. Бутылку мог из горлышка выпить, два часа поспать и снова в рейс. Цвейг замолчал, взял у меня бутылку, отхлебнул. – Убили его, я точно знаю. Дело закрыто, он под землей, вещи в церковь ушли, потом бедным раздадут. Никого у него не было. А денежки, что у него на карте были, в корпорацию вернутся. А теперь вопрос – кому выгодно? Тут Цвейг неожиданно схватил меня за плечо, потряс, стукнул себя кулаком по колену, раза три повторил свой вопрос, четко выговаривая каждое слово, потом сбивчиво стал говорить, что они были как братья, что если он отдаст концы, то и его будет некому похоронить, что все вокруг врут, что… Вдруг он замолчал, выкинул пустую бутылку в урну и уже спокойнее сказал: – Гнусь, сплошная гнусь вокруг! Мы деньги зарабатываем, а зачем тут деньги? Все бесплатно или за копейки. А на Большой земле ты своих денег не увидишь. Уедешь, тут же сдохнешь, а твои денежки корпорация из одной клеточки в другую переведет для такого же идиота, который сюда приехал. Ты это понял? Я вспомнил, что меня поразила цена за плавки. Таких цен я раньше даже на распродажах не видел. – Заманили коммунизмом, понимаешь, – Цвейг опять начал распаляться. – Шьют трусы, футболки, штаны модные, загоняют их нам почти бесплатно, кормят на убой, ходить заставляют… А зачем, что им от нас надо? Так скотину на убой выращивают. Вот свиней то гоняют, то лежать заставляют – это чтобы бекон был слоями. Вот и нас тут как свиней откармливают. А за изгородь – это нельзя, тогда сразу алкогольное отравление и в землю, а денежки назад. А тут денежки, это просто циферки в компьютере. Они могут сколько хочешь нулей туда приписать. Сволочи!