— А конкретно вот тут пребываем мы.
Карта была не политическая, а физическая, с указанием перепада высот. Бо́льшую часть материка покрывала светлая зелень, обозначающая равнину, но ближе к правому, восточному, краю попадались и охряные кляксы, то есть возвышенности — одна из них, если верить координатам, и являлась аналогом Подмосковья.
— Я что-то совсем запутался, — признался Иван. — Судя во вашей карте, это вообще другая планета…
— Ни в коем разе. Это наша Земля.
— Почему тогда карта так отличается?
— Тут, полагаю, будет уместен краткий исторический экскурс…
— Да уж, не помешал бы.
— В глубокой древности Земля была, так сказать, в единственном экземпляре. В те времена на ней существовал праматерик Пангея. Слышали о таком?
— Слышал. Давайте дальше.
— История разветвилась около двухсот миллионов лет назад. Почему — неизвестно, но появились разные варианты Земли. Причём магический фон на них варьировался очень существенно. Фон этот (опять же, непонятным нам образом) влиял на геологическую активность, поэтому в каждом мире праматерик дробился по-своему. С течением времени различия нарастали. Итог — перед вами.
Иван, пытаясь уследить за мыслью, потёр виски:
— А с людьми что?
— Люди появились во всех мирах почти одновременно — видимо, для нашей планеты это некая эволюционная константа. Хотя по этому поводу идут горячие споры.
— Так, погодите… Ладно, древние люди — пусть… Но дальше-то они в каждом мире должны были развиваться на свой манер! Не могло так случиться, чтобы в разных мирах заговорили на одинаковом русском!
Свен Аскольдович кивнул одобрительно:
— Верное рассуждение. К примеру, в мире, где мы сейчас находимся, по континенту носились полудикие племена. Никакой Русью тут, извините за выражение, и не пахло. Но несколько столетий назад начали спонтанно открываться проходы из вашей ветки реальности. Сюда попадали люди из Московского и сопредельных княжеств. Попадали и поодиночке, и группами…
— И подчинили местных?
— Не подчинили. Во-первых, пришельцев было не так уж много. Во-вторых, перемещались, как правило, не какие-нибудь бояре, одержимые властью, и не воеводы с отрядами, а люди другого сорта — артельщики, крестьяне, торговцы, порой монахи.
— В таком случае, гости просто растворились бы среди местных.
— Да, если бы не одно обстоятельство. Некоторые (хоть и немногие) из гостей владели инструментом, который в условиях магического мира приобрёл ключевое, более того — системообразующее значение. И позволил мирно объединить вокруг себя коренное население здешних мест.
— Что за инструмент?
— Письменность.
7
Иван опять задумался:
— Честно говоря, с трудом представляю, как это может работать. Нет, я не спорю, письменность — великая вещь… Она для государства очень полезна… Но чтобы это государство создать, нужны, по-моему, другие факторы — сильный лидер, верные исполнители… Аппарат принуждения, как бы мерзко это словосочетание ни звучало…
— Вы рассуждаете, опираясь на опыт вашего мира. Здесь же, напомню, следует делать серьёзнейшую поправку на магию. Благодаря ей письменность почти сразу стала напрямую воздействовать на реальность. Не буду сейчас вдаваться в детали — конкретный механизм вы ещё успеете изучить (или, по крайней мере, пронаблюдать воочию), если подпишете договор. А пока просто примите к сведению, что именно благодаря грамоте ваши соотечественники приобрели здесь влияние.
— А они так и пёрли оттуда сплошным потоком?
— Скорее уж, текли ручейком, который то почти иссякал, то снова усиливался. Новые гости, в частности, приносили вести о том, как идёт развитие письменной речи в исходном мире. Это служило ориентиром для здешних жителей. Реформу орфографии, например, сразу же переняли.
— Ах вот оно что. Ну, хоть это стало понятно… Но вообще вы, конечно, умеете загрузить…
Вопросов было так много, что трудно было определить, какой из них наиболее актуален в данный момент. В итоге Иван решил в метафизику пока не вдаваться, а спросить что попроще:
— Сколько людей тут всего живёт?
— На континенте — около пятнадцати миллионов. Плотность населения низкая, некоторые территории толком не освоены до сих пор. Государственного деления нет. Или, если сказать точнее, весь материк — одно государство. На других материках — первобытные туземные племена.
— Гм… А в городе сколько народу? И как он называется, кстати?
— Чуть больше двадцати тысяч. Это провинция, хоть и не совсем уж глухая. Город находится на плато и называется Верхневейск. Недалеко тут добывают ауксили́т.
— Это ещё что?
— Минерал, про который я вам рассказывал, источник энергии.
— Слово явно нерусское.
— Ну, есть же давняя, устоявшаяся традиция придумывать научные термины на греческий или латинский манер. По латыни auxilium — помощь. То есть камень-помощник, что-то вроде того. Впрочем, в быту зачастую говорят просто — горючий камень. А карьер расположен возле горы.
Иван вспомнил газетный снимок с тележкой. Значит, в недочитанной статье как раз и обсуждалась добыча «камня-помощника». Не всё там, видимо, идёт гладко, раз комментатор так разорялся насчёт недостаточной добросовестности…
— Ладно, — подытожил Иван, — давайте сделаем паузу. Подумаю над тем, что услышал, и прогуляюсь-таки по городу.
— Если что, — произнёс посредник елейным тоном, — возвращайтесь снова для консультаций, я буду здесь.
«Издевается, гад», — подумал Иван.
На этот раз он шагнул из холла на улицу без особого трепета, почти буднично. Предыдущую попытку решил считать бета-версией, пробным шаром и первым блином (нужное подчеркнуть), чтобы начать знакомство с городом заново.
Хотя утро было уже не раннее, на улицах до сих пор царила сонная тишина. Прохожие попадались нечасто; поравнявшись с Иваном, они обменивались с ним любопытными взглядами, чуть заметно кивали — и он отвечал им тем же. В московской толпе подобный ритуал смотрелся бы глупо, но здесь воспринимался как нечто вполне естественное. Шляпу, к счастью, приподнимать не требовалось, поскольку аборигены, в большинстве своём, разгуливали с непокрытыми головами.
Не то чтобы все встречные до единого блистали писаной красотой, но лица были приятные — без той предустановленной отчуждённости, что свойственна жителям мегаполиса. А в движениях не ощущалось дерганой суеты — никто тут никуда не опаздывал, и даже птицы, казалось, летали с некоторой ленцой.
Именно эта размеренность здешней жизни была, пожалуй, самым характерным штрихом из тех, что бросались в глаза при пешей прогулке.
Автомобили за это время встретились лишь два раза (Иван решил про себя называть их именно так — оборот «самобеглая коляска» прозвучал бы совсем уж пренебрежительно). Один из экипажей был грузовым — громоздкий фургон без окон. Котёл располагался за водительским креслом, из трубы поднимался дым — но не чёрный, угольный, а голубовато-белый. Топливом, очевидно, служил тот самый ауксилит.
Что касается одежды и моды, Иван, не будучи знатоком, затруднился бы соотнести здешний стиль с какой-то определённой эпохой или страной. Мужчины одевались скорее консервативно — самым популярным предметом гардероба было пальто неяркой расцветки, хотя попадались и короткие рабочие куртки. Дамы же, особенно молодые, чувствовали себя в подборе нарядов вполне раскованно — и уж никак не выглядели покорными жертвами домостроя. Похоже, местная патриархальность и в самом деле была весьма относительной — тут Свен Аскольдович не соврал.
Иван бродил без всякого плана. Присматривался к прохожим, к архитектуре, сворачивал то на одну улицу, то на другую — пока не почувствовал, что несколько подустал и зверски проголодался. Вспомнил, что до сих пор не завтракал, и решил — пора приобщиться к здешнему общепиту.
Подходящее заведение удалось найти без проблем. Располагалось оно на одной из центральных улиц, где было мало деревьев, палисадники отсутствовали вообще, зато некоторые здания насчитывали аж по три этажа и, судя по виду, были многоквартирными.
Цокольный этаж порадовал стеклянной витриной, на которой белела надпись: «Закусочная». Буквы выстроились не ровной шеренгой, а полукругом, огибая нарисованную кастрюлю.
Иван толкнул дверь; приветственно зазвенел колокольчик. Закусочная оказалась крошечной, тесноватой, но довольно уютной. За стойкой в ожидании посетителей скучала белобрысая пигалица лет шестнадцати максимум. При виде Ивана она встрепенулась и пропищала:
— Добро пожаловать!
— Здравствуйте. Перекусить у вас можно что-нибудь? Чтобы ждать не слишком долго?
— Конечно! Вареники есть и с творогом, и с картошкой! — каждое предложение она произносила с восклицательным знаком. — У нас их тут все берут и хвалят всегда, потому что очень вкусные! Честно!
— Верю, — он невольно улыбнулся. — Давайте ваши вареники. Лучше с картошкой, можно сразу двойную порцию.
— Ага, поняла! А вы садитесь пока, я быстро!
Он устроился у окна за деревянным столом и принялся изучать интерьер. Холодильников не имелось, зато был надраенный самовар. На стене висела фотография в рамке: добродушный толстячок в белом поварском колпаке и с поварёшкой, шутливо взятой наизготовку, а рядом с ним — уже знакомая пигалица, только ещё более юная, чем сейчас. Заведение, очевидно, представляло собой семейное предприятие.
— Вот, пожалуйста! — она поставила перед ним наполненную тарелку и мисочку со сметаной. — Приятного аппетита!
Он поблагодарил и, видя, что белобрысая по-прежнему мнётся рядом и едва не подпрыгивает от любопытства, кивнул поощрительно:
— Вы хотели что-то спросить?
— Ага, хотела! Вы ведь приезжий?
Последнее слово она выделила особо, давая понять, что имеет в виду приезд отнюдь не из соседней деревни. Иван подтвердил:
— Совершенно верно.
— А надолго вы к нам? Из старого мира, да? А что будете у нас делать?
— Надолго или нет — сам ещё не знаю. Предлагают работу, но ясности пока нет. Может, сегодня же и уеду.