Об этом всем я думал, отстраненно слушая речь Гасептула, следя за интонациями. Каргарианский язык я не выучил – собственных кредитов во время недавней командировки было жалко, да и Юз выпотрошил свободный счет, прикупая полулегальные игрушки и совершенствуя наши комплексы с тенью. Автоматическая система управления же – во время нашего прошлого нахождения на планете, не посчитала нужным знание нами языка местного населения для выполнения необходимой миссии, поэтому сеансов обучения – с загрузкой знаний через дабл, предусмотрено не было.
Между тем заинтересованно поглазев на меня, большинство присутствующих вновь целиком и полностью обратило внимание на премьер-министра. Гасептул, находясь на возвышении перед традиционно пустым троном – которого никто не мог занимать кроме верховного вождя, которым он пока не являлся, закончив речь уже пререкался с присутствующими на каркающем языке.
Гасептул, кстати, был единственным в зале, кто совместил сразу два парадных облачения – на нем был септиколийский мундир колониального чиновника со знаками отличия, полагающимися премьер-министру временного правительства, а на голове на манер чалмы была повязана белая тряпка, спускающаяся на плечи. Я подсказал, кстати - после того как мельком вспомнил облачения туземных чиновников на Земле, запомнившиеся по кадрам хроник времен процветания построенной европейцами колониальной системы.
Ор между тем становился громче. Практически все в зале, совершенно не соблюдая порядок и очередность высказываний, уже активно участвовали в обсуждении – гвалт стоял, как на рыночной площади в базарный день. Клановые вожди и полевые командиры кричали, трясли кулаками и бородами, высказывая мнения, брызгали слюной и для убедительности хлопали ладонями по бедрам.
Гасептул вдруг прервал одного из ораторов, и жестом руки заставив всех замолчать, заговорил неожиданно негромко. Говорил, он – судя по тому, что несколько раз указал на меня, о смерти. Еще о термитах – потому что «термитус» уж с каргарианского языка я перевел самостоятельно.
Конец его речи зал встретил гробовым молчанием.
«Кто-нибудь со мной не согласен?» - слова были мне незнакомы, но смысл я прекрасно уловил.
Ни одного несогласного не нашлось. Оглядевшись, я осмотрелся и сразу приметил троих каргарианцев, вокруг которых понемногу образовалось пустое пространство.
- Зачем ты пришел, гость с неба? – громко произнес вдруг Гасептул, обращаясь ко мне на интере.
- Я пришел просить руки твоей дочери Ливии – той, что спасла меня от смерти, - произнес я заранее обговоренные с Мальозой слова.
- Ты не можешь просить руки моей дочери, - покачал головой Гасептул.
«Вот это поворот!» - я едва не поперхнулся, скрывая удивление – мы ведь так не договаривались.
Появление в моей палате юной служанки Ливии – которая, как оказалась, была дочерью Гасептула, несло как оказалось серьезный смысл – именно божественным вмешательством якобы влюбленной девушки было объяснено мое неожиданно выздоровление. Наверно, так и появляется материал для легенд и сказок для целого народа – услышав об этом, подумал я - размышляя, насколько комплексные и многоуровневые абсолютно все поступки имперских чиновников из стратегического планирования, к верхушке которого как оказалась принадлежала Мальоза.
План ее был достаточно сложен, но на длинной дистанции при этом предельно прост – на сегодняшнем собрании джаргов должна была решиться судьба трех вождей, которые выбрали неправильную сторону - покровительствующие им джелы с планеты ушли. И даже несмотря на то, что вместо всевидящего ока миссии галактической совета на планету пришли термиты, власть временного правительства Гасептула это лишь укрепило – из многочисленного населения именно поддерживаемые септиколийцами кланы смогли практически безболезненно скрыться под землей – остальные же столкнулись с чувствительными потерями. И открыто выступившие против Гасептула вожди, понимая бессмысленность и бесперспективность конфронтации с временным правительством, собственными жизнями – после тайных переговоров, купили своим кланам жизнь. Их родственники вливались в клан Гасептула, еще больше расширяя и усиливая влияние премьер-министра временного правительства.
Кроме этого, три признавших поражение клана отдавали триста смертников – три сотни своих самых сильных и влиятельных мужчин. Отдавали под мое командование для безнадежной миссии, к которой имперские солдаты просто не могли быть причастны в принципе. Я же, после спектакля со свадьбой, становился членом клана Гасептула и мог вести за собой настоящих каргарианцев. При этом действуя как настоящий клановый вождь, а не как септиколийский подданный – в глобальной базе данных я ведь до сих пор числился как без вести пропавший. И именно с этим были связаны все меры по сохранению моей конфиденциальности.
Так все было хорошо спланировано, и вот теперь он не согласен. С одной стороны, это замечательно – меня, допустим, тоже совершенно не прельщала перспектива женитьбы, пусть и фиктивной, на дикой девочке, выросшей в варварском клане цивилизации нулевого уровня развития. Так что на недоумение от услышанного наложилось облегчение – хотя бы один сколький момент в плане исчез.
- Небесный герой, ты принес моему народу жизнь через смерть, подарив свободу по праву сильного, а не свободу собаки на длинной цепи, - проговорил вдруг Гасептул. – Но по нашим обычаям ты пока не можешь требовать руки моей дочери.
«Пока не можешь требовать» - мысленно повторил я про себя, начиная понимать. Да, и действительно ведь – я ведь пока еще не клановый вождь каргарианского народа. А те трое, от которых явно исходила аура обреченности, еще ведь живы – вдруг с пронзительной четкостью осознал я.
Господи, как же я устал убивать.
Глава 21. Планета Каргар. Святилище пятерых
Смерть для каргарианцев казалась привычным делом, и не являлась чем-то из ряда вон выходящим. Чужая смерть сопровождала их в течении всей жизни - поэтому к чужой, как и к своей, они относились без особых переживаний, принимая как должное.
Высокий сухопарый старик смотрел мне прямо в глаза, и в его взгляде не было ни страха, ни тоски. И я его знал – это был именно тот человек, который спас мне – да и не только мне, жизнь, выведя колонну беженцев по пустыне из обреченного города.
Я даже не знал, как его зовут – три имени приговоренных к казни вождей выветрились из памяти сразу как услышал. Но по моим глазам старик увидел, что я его узнал, и неожиданно сделал то, от чего все присутствующие ахнули – взяв свой церемониальный клинок в руки, подавая мне его, он опустился на колени, едва не касаясь лицом земли, при этом немыслимо выгибая руки, высоко поднимая меч. Я принял клинок, и почти сразу же старик выпрямился – при этом оставшись на коленях, и чуть склонив голову для того, чтобы мне было удобнее.
Видимо, к подобному выражению почтения публика была не готова, что отразилось на эмоции присутствующих, принявшихся достаточно громко переговариваться. Я между тем перехватил тяжелый клинок, сделал шаг в сторону, после чего замер, примеряясь. Не знаю, как тут происходят подобные казни, но, наверное, ударить надо так, чтобы отрубить голову с одного раза. Думаю, если не получиться перерубить шею старику сразу, буду выглядеть не очень хорошо. Подумал, и тут же пронзительно осознал происходящее – настолько, что почувствовал испарину на лбу.
«Неудобно буду выглядеть». Действительно терране опасны своим мировоззрением – мне человека надо убить, а я думаю, что неудобно выглядеть буду, если голову с первого раза не отсеку. Хотя может дело не в терранах, а во мне самом?
Прошло всего несколько мгновений, но мне показалась, что минула вечность. Одно дело стрелять, убивая врагов и противников, а прикончить вот так человека с помощью остро отточенной железки довольно сложно.
Выдохнув, я поднял тяжелый клинок и коротко замахнувшись, резко опустил его вниз, вкладываясь в удар всем телом. Голова очень легко отделилась от тела, покатившись по каменному полу, а худощавое тело медленно-медленно завалилось вперед. Кровь хлынула из перерубленной шеи – сердце еще работало, толчками выплескивая кровь. Руки у меня потянуло противным ощущением передавшейся через рукоять памяти того, как клинок проходил, разрубая чужое тело, чуть запнувшись на шейных позвонках. Неожиданно к горлу подкатила тошнота и я серьезным усилием удержал в себе скромный завтрак.
Ощущая, как трясет крупной дрожью все тело, сделал шаг назад – изо всех сил сжимая зубы и борясь с кислым привкусом во рту. Если бы казненный был в единственном числе, я может быть и не справился с собой – но ко мне уже шел следующий смертник. А нет, не смертник – долговязый верзила совершенно не напоминал местного жителя. Кожа светлее чем у других – это видно несмотря на густой загар, черты лица по типу напоминали скандинавский тип - глубоко посаженные глаза, четко очерченный выступ подбородка, ярко выраженные скулы. Приближающийся верзила совершенно не походил на каргарианца – а когда он оказался близко, я увидел, что у него и глаз светлые – серо-стальные. Подойдя ближе, незнакомец протянул руку, и я по наитию отдал окровавленный клинок. Почтительно кивнув, долговязый – держа меч казненного вождя уважительно, на отлете, встал за моей спиной. И практически сразу из круга собравшихся шагнул следующий кандидат. В этот раз символом его власти был не ритуальный клинок, а длинная шипастая булава. И протянул мне ее каргарианский вождь, шириной плеч превосходящей меня раза в два. На колени, как старец он не опускался, просто отдал мне ее с коротким поклоном.
Я его узнал. Это был тот самый варвар, который во время моего патрулирования с лейтенантом Гельвии демонстрировал нам свои гениталии после того, как его отряд вырезал деревню. Именно он небрежно пригвоздил молодую женщину копьем к земле – и после той памятной расправы я решил в одиночку менять мир.
В этот раз бить будет несоизмеримо проще. Но, наверное, достигнуть результата окажется сложнее – подумал я, приноравливаясь для удара булавой.