Воздушная волна отбросила Березина неглубоко в заросли колючего кустарника. Пока он выбирался, царапая тело острыми сучьями, рев ослаб, как бы отдалился. Теперь он напоминал шум водопада, слышимого с недалекого расстояния.
— Жив? — окликнул Березин пилота.
— Очень может быть, что и нет, — мрачно отозвался тот, невидимый из-за плотной желтой пелены пыли.
Березин пробрался на голос, зажимая нос платком, обошел смутно видимую тушу вертолета и сел рядом.
— Что это было?.. Ох и запах, чуешь?
— Еще бы! — Пилот закашлялся. — Вертолет вот повалило, винт помяло, придется теперь попотеть, пока поставим на полозья да винт починим. А рвануло как раз в районе Клыка, недаром меня тянуло выбраться оттуда.
— Метеорит? Или испытания баллистической?
— Почему испытания? У наших «вояк», случается, и сами ракеты летают. — Пилот снова закашлялся, прикрывая рот ладонью. — К чему гадать? Подождем, пока осядет пыль, поставим вертолет и слетаем туда. Ты эксперт, тебе и карты в руки.
Желтая мгла рассеялась настолько, что стали видны лес, пустыня и зеленоватое небо. В той стороне, где прогремел неожиданный взрыв, все еще громыхало и в небо ввинчивался черный с синим столб дыма, подсвеченный снизу оранжевым. Дым с глухим ворчанием распухал в плотное облако, расползавшееся, в свою очередь, по пустыне.
— Чему там гореть? — пробормотал пилот, глядя на тучу из-под козырька ладони. — Ведь пески одни… и куда-то подевался этот чертов Драконий Клык…
Березин постоял рядом, напрягая зрение, потом вспомнил о бинокле, кинулся было в кабину и неожиданно заметил невысоко над песком летящее по воздуху черное пятно. Оно медленно, плавно плыло сквозь марево, заметно снижаясь на ходу, и было в его очертаниях что-то необычное, притягивающее взор.
Не сговариваясь, они бросились к тому месту, где должно было приземлиться пятно, и, еще не добежав, Березин решил, что это… человек, одетый в черный комбинезон.
Плыл он в очень неестественной позе метрах в трех от земли, словно ничего не весил, и пролетел бы мимо, если бы пилот, отломивший на бегу длинный сук, не остановил неуклонное скольжение незнакомца. Тело человека медленно обернулось вокруг конца ветки и вдруг тяжело рухнуло на землю, будто оборвав те невидимые нити, которые поддерживали его в воздухе.
Березин осторожно обошел тело, нагнулся, всматриваясь в лицо незнакомца, и едва не отшатнулся. Лицо упавшего, несомненно, принадлежало не человеку. Наметанный глаз эксперта отметил и безупречные овалы глаз, открытых, но темных, без зрачков и проблеска мысли, и прямой, едва выступавший нос, и слишком маленький рот, и чрезвычайно густые брови… Похож на человека, но не больше, чем кукла или робот. Впрочем, откуда здесь, в районе Салаира, роботы?
— Чудной какой-то, — буркнул пилот, встречая взгляд Березина. — Кукла, что ли?
И тут с глаз незнакомца исчезла темная пелена. Они стали прозрачными, наполнились желтым «электрическим» сиянием. Незнакомец неуловимо быстро изменил позу, точно перелился из положения «сидя» в положение «лежа», некоторое время не сводил своих чудных глаз с облака пыли и дыма на горизонте, потом непонятная гримаса исказила его правильное лицо, и низкий, чуть ли не уходящий в инфразвук, голос медленно произнес:
— Кажется, это была последняя ошибка…
В этом голосе было столько вполне человеческой горечи, что Березин проглотил вертевшиеся на языке вопросы и молча стоял рядом, мучаясь от сознания своей беспомощности и непонимания ситуации. Выручил пилот.
— Кто вы? — спросил он хрипло.
Незнакомец повернул голову, оглядел обоих равнодушно, но голос снова выдал его душевные муки, потому что в нем звучала непередаваемая тоска и боль:
— Можете называть меня Последним. Я землянин, но предыдущий. Веселенькая ситуация, не правда ли?
— Ситуация, конечно, ого… — обрел дар речи Березин. — Но на человека вы… как бы это сказать… не очень-то…
Незнакомец с проблеском интереса оглядел Березина, пилота и внезапно улыбнулся. Во всяком случае, гримасу его можно было оценить как улыбку.
— Представляю, как я выгляжу. Я же сказал, что я — человек, землянин — и только. И я действительно Последний…
Прилетевший из пустыни словно погас, неожиданно лег, вернее, перетек в лежачее положение и продолжал уже лежа, значительно тише:
— Кроме того, я беглец.
Березин посмотрел на растерявшегося пилота, лихорадочно соображая, что делать дальше. Обстановка складывалась неординарная, даже исключительная, и хотя он и был подготовлен к неожиданностям — год работы экспертом в Центре приучил его ко всему, — такого поворота событий не ожидал.
— Что предлагаешь делать? — быстро спросил он, отводя пилота в сторону и понижая голос.
— Его бы надо в столицу, — робко предложил пилот. — Может, успеем спасти…
— Не успеете, — сказал сзади Последний, обладавший отменным слухом. — Время моей жизни истекает, я успею лишь ответить на ваши вопросы и объяснить, кто я такой. Если вы этого хотите. Остальное уже не имеет значения.
Березин слушал Последнего с неопределенным чувством — нечто среднее между иронией, изумлением и скепсисом. Поверить до конца в происходящее он не мог, не мог и решить, как относиться к пришельцу. Хотя пришельцем Последний не был.
По словам его, двести миллионов лет назад на Земле существовала цивилизация, по какой-то причине (по какой — Последний уточнить не захотел) исчезнувшая в веках. Лишь немногие, в том числе и он сам, успели бежать в будущее от неизвестного катаклизма, найдя миллионы лет спустя новую цивилизацию, современную, молодую, горячую и… небезопасную.
— Да, небезопасную, — повторил Последний. — К сожалению, у нас не было выбора. Вы, люди, — диэнерги! Вы излучаете сразу два вида энергий: разрушения и созидания! Вам неведомо, что источниками энергии являются ваши эмоции: энергии разрушения — зло и ненависть, созидания — доброта и гуманизм. Источник один — эмоции, но виды излучений разнятся так же, как ваши машины для разрушения отличаются от машин для созидания, строительства. Вы даже не подозреваете, что обладаете исполинской силой, способной творить вселенные! И тратите эту силу поистине с безумной щедростью, но главное — абсолютно бесполезно, даже не замечая ее существования. Кроме редких случайных проявлений — телепатии, например, ясновидения, телекинеза… Взамен над чувствами начинает преобладать трезвый расчет, и появляются на свет атомные бомбы, напалм и генераторы смерти…
Беглец из прошлого замолчал.
— Почему же наша цивилизация такая плохая? — спросил задетый Березин, когда молчание затянулось. — Только из-за совершенствования орудий истребления?
— В последнее время наши… назовем их приборами… стали фиксировать нарастающую волну бессмысленных трат энергий разрушения, а мы достаточно опытны, чтобы понимать, к чему это может привести.
— К чему же?
— Вы становитесь равнодушными… к природе, к себе… к разуму вообще. Равнодушие — худшая из бед! Природа не терпит пустоты, и, не встречая сопротивления, гипертрофически растет безликая энергия равнодушия, которую слишком просто обратить в энергию разрушения… к чему пришли и мы за двести миллионов лет до вашего рождения. Моим коллегам-беглецам повезло больше, многие из них прошли инверсию времени благополучно, выбрав другие отрезки вашей истории. Я же ошибся, ошибся дважды… — Голос Последнего понизился до шепота. — Уже само бегство было ошибкой, трагической ошибкой, исправить которую я уже не могу.
— А взрыв? — не удержался пилот, не в пример Березину слушавший с жадным интересом и поверивший пришельцу сразу и безоговорочно.
— Инерция была слишком велика, когда я захотел остановиться, — прошептал едва слышно Последний, — и инвертор времени захлебнулся.
Через четверть часа им удалось поставить вертолет на полозья, и пилот снял переборку за сиденьями, куда они с превеликим трудом поместили Последнего: тело нежданного беглеца из прошлого оказалось необычно тяжелым. Он не сопротивлялся, только сказал:
— Напрасно вы возитесь со мной, помочь мне не в силах ни один современный врач. Я не гуманоид, как вы считаете, хотя и похож на людей. Видимый мой облик, все эти «руки», «ноги», «голова» — порождение вашей фантазии, как и мой «русский» язык. Вы слышите не речь, а мысль! Вы, должно быть, и видите меня по-разному…
Березин не удивился, только кивнул, его уже трудно было чем-нибудь удивить, к тому же беспокоила одна идея.
— Излучение зла, — сказал он, кое-как усаживаясь рядом с Последним на пассажирское сиденье, — это, наверное, условность?
— Разумеется, термин относителен, — отозвался Последний. — Градации энергии эмоций вообще условны. Излучение имеет спектр, и каждая эмоция имеет свою полосу. Но какая ирония судьбы — вы, величайшие из творцов во Вселенной, не знаете своей огромной творящей силы!
— Да уж, силой бог нас не обидел! — пробормотал Березин, перед мысленным взором которого промелькнули картины человеческой деятельности. Подумал: одновременно это и страшная сила! Если, конечно, все это не розыгрыш или шутка гипнотизера… и не бред больного. Хотя на больного этот черный малый не похож. Знал бы он, сколько еще у человека злобы и ненависти, равнодушия и зависти, властолюбия и презрения! Может быть, и права эволюция, что не раскрыла нам сразу всего нашего могущества — наделали бы дел! Прежде надо научиться жить по справедливости и излучать в одном диапазоне — доброты и отзывчивости. Почему же к нам бегут из бездны прошлого? Что за парадокс? Неужели там жизнь хуже? Или они сами оказались бессильными перед своим собственным могуществом?
— А что это означает — энергии зла или доброты? — спросил Березин. — Можно ли ими управлять, дозировать?
Последний повозился в своем импровизированном кресле, помолчал с минуту.
Фыркал мотор, пилот, не вмешивающийся в беседу, несколько раз выскакивал из кабины и возился наверху. Наконец он запустил двигатель, и кабина задрожала от вибрации ротора.
Наконец раздался невыразительный голос (мысль!) беглеца: