– Э-э… не ошибаетесь, молодой человек, не ошибаетесь… Но, простите, не имею чести?
– А я к вам прямо с Полигона, от адмирала…
– Ах, да-да! Конечно! Как я не догадался. Вы – Тур?
– Так точно, профессор. Вот мой идентификатор.
Профессор близоруко посмотрел на маленькую карточку, похожую на визитку, чиркнул по ней ногтем и бросил идентификатор в старинную керамическую чашу. Кратер, как мне кажется. Карточка вспыхнула и исчезла.
– Ну, что же… Добро пожаловать! А я вас уже заждался!
– А уж как я-то заждался, профессор… Да, кстати. А это ничего, что вы Аппельстрем? Ведь сегодня – 22 июня… В двенадцать часов будет важное правительственное сообщение. Как бы НКВД не начал чистки и интернирование лиц с такими фамилиями. Может, вам сменить ее? А? Скажем – Циперович сейчас было бы более безопасно…
– Хм-м… Меня предупреждали, что вы любите пошутить. Но иногда ваши шутки… как бы это сказать? Выглядят несколько плоскими.
– Извините – хотел как лучше… – буркнул я. – Адмирал, небось, наябедничал? Он мою последнюю шутку вообще не оценил. Чувства юмора, видимо, не хватило. А я о вас же забочусь.
– Обо мне не надо… Моя фамилия хорошо известна еще ВЧК-ОГПУ. Видите ли, в свое время я многое сделал для установления тесных связей Советской России с деловыми и финансовыми кругами Швеции. Еще в 21-м году. Так что, поверьте, мне ничего не грозит… А за беспокойство – спасибо. Но, к делу! Вы совершенно правы насчет важного правительственного сообщения. Дело в том, что сейчас у меня под рукой не осталось никого из корректоров…
– А как же ваш подполковник Воронов? И вообще, судя по литературе, от попаданцев тут не протолкнуться!
– А он не Воронов, и не подполковник совсем. Впрочем, это еще все впереди. Он еще и генералом будет. А его фамилия – Теодоровский. Но он сейчас работает за границей, и я его задействовать не смогу… А попаданцы толпами тут не ходят. Есть еще два человека, но, согласитесь, в преддверии таких событий это исчезающе малые силы, поэтому я так рад пополнению! Как вы устроились?
– Еще никак. И я не один…
– Да-да… я знаю… У вас есть помощник. Но это – ваш помощник. И ваша головная боль. Впрочем, при размещении надо учитывать и его… Хм-м, посмотрим, посмотрим…
Профессор устроился за огромным старинным столом, выдвинул нижний ящик, и начал перебирать какие-то бумаги в толстенной папке.
– Хм-м, а как вы посмотрите на то, чтобы стать курьером Особого сектора ЦК ВКП(б)?
– А что это такое?
– Да есть такая служба… Детали вам не нужны, но скажу одно – документы прикрытия надежные, никто к вам внимания проявлять не будет, можно иметь при себе оружие. Да и на работу ходить не придется, хе-хе-хе! Соглашайтесь, голубчик, соглашайтесь! Ведь это на некоторое время всего лишь. А я тем временем озабочусь вашим прикрытием на дальнейший срок. А жить можете либо в служебном общежитии, либо подселиться в одну нашу квартиру… Но – временно, голубчик, временно! Согласны?
– Согласен, конечно! Ведь мы приехали не в Москве время прожигать, правильно я думаю? Нам самое место на фронте.
– Правильно мыслите, голубчик, правильно. Ну вот, извольте получить – паспорта… мандаты, деньги, ключи. Вот вам адрес… Располагайтесь и будьте готовы по первому требованию выехать на фронт.
– Всегда готовы, Петр Карлович… В душу вашу мать, месье Аппельстрем! Это вы мне за Циперовича?
– А что такое, голубчик?
– Да вот фамилия… Кошаков. Я вам что, Кот-Матроскин?
– Зря вы себя распаляете, голубчик. Зря! А род Кошкиных не припоминаете? Старинный боярский род! Основатель – Андрей Иванович хм-м… Кобыла.
– О-о-о! Еще и Кобыла!
– Да нет! Кошкиными они стали по прозвищу одного из сыновей Андрея Ивановича. А Захарьины-Кошкины – не хотите ли? От сына Захария Ивановича Кошкина – Юрия, произошли Романовы, между прочим! Царская династия, каково!
– Так они Кошкины, а я – Кошаков!
– А у вас, хм-м, по мужской линии фамилия пошла, да… Что не менее достойно. Ну, берете?
– Что с вами делать, господин Аппельстрем, беру… Пока вы мне какого-нибудь Какашкина не подсунули. А еще один комплект документов? Ага, вижу… Ну – совсем другое дело! Николаев! Просто и хорошо! Эх-х, зря он имечко-то поменял… Был бы Адрианом Николаевым – какая красота! Ну да ладно… Адрес квартиры где? Ага, вот он. Удалюсь рыдать и кручиниться над своею судьбинушкой… Что говорите? Там есть телефон? Вот и хорошо – будет возможность заняться сексом по телефону… Ах, не для этого? Ладно, уговорили. Будем ждать вашего звонка. Засим – разрешите откланяться, уважаемый Петр Карлович!
Вот так мы и вступили с Андреем в новую жизнь. Как раз в день начала Великой Отечественной войны. Видели все – недоумение, растерянность и злость людей, собирающихся у репродукторов на столбах, рыдания женщин и громкие, разухабистые песни молодых мужчин у военкоматов, вооруженные патрули на улицах, очереди в магазинах… Но особо долго нам сидеть в Москве не пришлось. «Дан приказ ему на Запад…» – и нас перенесли в Белоруссию. Задание было простое – не допустить прорыва немцев через нашу засаду на лесной дороге. Что получилось – вы уже знаете. Первая благодарность, возросший боевой ценз. А потом – первый выговор. А дело было так…
Успешно «потерявшись» ночью, мы с Андреем оторвались от отряда лейтенанта Суворова и двинули на следующее задание. Оно было простым – уничтожить большой склад ГСМ в полосе наступления немецких танковых колонн. Нечего им раскатывать на нашем горючем, иродам. Так вот, склад немцы уже обнаружили. Обнаружили, доложились по команде, оставили отделение солдат для охраны и рванули вперед. Ну, жечь – дело нам, опытным диверсантам-пиротехникам, привычное. Да и отделение немцев особой сложности не представляло. Двое часовых было у въезда на склад, один немец торчал на вышке, а остальные шныряли по территории склада, видимо, делали опись прихапанного имущества.
Нам даже стрелять не пришлось – часового на вышке я сбил гранатой, из которой удалил запал, Андрей прикончил своих ножом, а потом мы потихоньку передушили остальных оккупантов. Собрали тела к одному из огромных баков, зарытых в землю, я установил свои клубочки, подобрал гранату у вышки – пригодится еще, мы отошли, клубочки фукнули, и начался фейерверк. Точнее – мировой пожар. Горело хорошо, дело было сделано, и мы пошли в отрыв.
Шли перекатами. Я в бинокль высматривал предстоящий отрезок пути, потом переносился вместе с напарником по реперу, прокладка нового броска – и так далее. Хлопотно, конечно, на зато довольно быстро. И безопасно. Если не нарваться. А мы как раз нарвались.
Дорогу мы оставили справа, километрах в полутора в стороне, и двигались параллельно ей. Ничего не предвещало опасности, не было ни стрельбы, ни звука моторов. Но, когда мы сделали очередной бросок, я услышал довольный, здоровый хохот нескольких молодых глоток. Мы переглянулись и бросились вперед.
Картина была такая. Мерно мотая головой, стояла запряженная в телегу лошадь. Вокруг лошади столпились пять немцев, гогоча над двумя своими товарищами, которые устроили показательный чемпионат по греко-римской борьбе. Вдруг один из борцов закричал высоким женским голосом: «Не-е-т! Не надо! Ой, мамочка!» Андрей засопел и вскинулся. Я положил ему руку на плечо.
В это время один из немцев, сдергивая с плеча карабин, подошел к телеге и закричал: «Los! Los!» Он ударил кого-то прикладом, я услышал стон, и из телеги начал подниматься перевязанный бинтами мужик. Немец клацнул затвором, девушка пронзительно завизжала.
– Андрей, давай!
Андрей и дал! Если он имеет такие же возможности, как и у меня, я могу спокойно работать каскадером в Голливуде. Мне ни Шварц не нужен, ни всякие там ниндзи – все сам сделаю. Только снимать надо на высокоскоростную камеру. Бросок сержанта Николаева я едва сумел заметить. Немцы полетели сломанными кеглями. И сразу же стало тихо. Я привычно метнул телекинезом чугунную лимонку в голову немца с карабином, и он осел тихой кочкой. Забинтованный мужик только качался и хлопал глазами.
Андрей зарычал и поднял немца с расстегнутой мотней. Что он там с ним сделал, я не видел. Я помогал встать девушке в растерзанной армейской форме. Вдруг немец завизжал как кастрат. Ну, значит, так тому и быть…
– Андрюша, друг мой… Ты не увлекайся – люди вокруг… Вставайте, сержант…
– Санинструктор…
– Ну, тем более… Приведите себя в порядок, все-все… Он ведь не успел, так? Ну, вот. Все прошло, спокойно, спокойно… Ну, поплачь… Только недолго – у тебя вон раненый ведь…
– Как же они так могли, как могли… ведь Тельман… немецкий рабочий класс… а-а-а!
Я скрипнул зубами.
– Это не тот рабочий класс, про который ты думаешь, девочка. Это – еще те работнички… ножа и топора. Ты еще увидишь их работу. Мы все увидим…
Сзади раздался неприятный хруст, и немец замолк.
– Давай, санинструктор, займись делом. Я сейчас…
Андрею было плохо. Он сидел над трупом немца. Голова фашиста была просто-напросто свернута.
– Андрюша, ты как?
Он поднял на меня больные глаза.
– Тур, я научился убивать… Теперь я стал настоящим человеком, правда? Я их буду убивать и дальше. Буду убивать… буду…
– Все! ВСЕ! Хватит! Очнись, сержант! Вон иди, девушке помоги лучше, слышишь?
Он кивнул и начал вытирать ладони об солдатские шаровары. Тер сильно, сосредоточенно. Я оставил Андрея в покое и пошел к телеге. Раненый без сил навалился на нее.
– Вы кто?
– Там… гимнастерка, документы…
В телеге лежал еще один перебинтованный человек. Из его глаз катились слезы боли и беспомощности. Я порылся в сене рукой и нащупал воротник гимнастерки с петлицами. Так, капитан, пехота… Удостоверение… командир 2-го батальона 213 полка 28 стрелковой дивизии… Понятно. Я откозырял.
– Техник-интендант второго ранга Кошаков. Как вас так, а, товарищ капитан?
– Говорить трудно… Ранили меня, не помню… два дня держались, потом нас сбили и погнали… Потом – повел в атаку… взрыв, очнулся в телеге.