Вопреки тому, что можно было бы подумать, Пардальян вовсе не шутил.
Карлик и вправду был великолепен.
Обычно он демонстрировал горделивое презрение к вопросам туалета. Впрочем, иначе и быть не могло при его привычке бродить по полям. К тому же, честно говоря, когда он отправлялся взывать к милосердию набожных душ, он был вынужден напяливать одеяние, которое пробуждало бы в людях жалость. Не следует забывать — ведь Чико был нищим, самым обыкновенным, самым заурядным нищим. Впрочем, в те времена нищенство было таким же ремеслом, как и любое другое. Мы даже обязаны сказать, что в цехе нищих существовали довольно строгие правила; мало того, вступить в этот почтенный цех мог далеко не каждый.
Таким образом, обычно Чико ходил в лохмотьях. Правда, с тех пор, как малышка Хуана прочитала ему мораль, лохмотья эти стали очень чистыми, но лохмотья, хоть и самые чистые, все же остаются лохмотьями. Карлик надевал хорошую одежду только тогда, когда отправлялся на встречу с Хуаной. Однако даже эта хорошая одежда казалась тряпьем по сравнению с новым, с иголочки, ослепительным костюмом, в котором Чико красовался сегодня.
Тореро, спешно доканчивавший свой туалет, счел своим долгом объяснить Пардальяну суть происшедшего.
— Представьте себе, шевалье: Чико вбил себе в голову, будто он многим мне обязан, в то время как на самом деле это я — его должник; он явился ко мне и стал просить, как милости, разрешения помогать мне в бою. Он потратился на это великолепное одеяние, повторяющее, как вы сами отлично заметили, цвета моего собственного костюма, и черт меня побери, если я знаю, откуда у него хватило денег на такие крупные расходы! Я, право же, не мог ему отказать после такого внимания и такого сердечного отношения с его стороны. В результате все увидят меня на арене с пажом, носящим мои цвета.
— Разумеется! — поддакнул Пардальян, который с удовлетворением рассматривал маленького человечка. — Но это же отлично! Ручаюсь, он сделает вам честь.
Чико был счастлив, слыша эти похвалы, и в своем простодушии не скрывал этого.
— Вот оно как! — сказал он. — Я хотел послужить моему высокородному хозяину, и раз вы так говорите, значит, мне это удалось.
— И отлично удалось, клянусь честью. Однако почему ты говоришь: «Мой высокородный хозяин», когда речь идет о доне Сезаре? Откуда ты можешь знать, дворянин ли он, если он и сам этого не знает?
— Он дворянин, — убежденно произнес карлик.
— Это вполне вероятно, это даже верно, но, думаю, ему будет весьма затруднительно предъявить вам документы на сей счет.
Очевидно, Пардальян не без задней мысли подталкивал карлика к этому вопросу, имевшему в то время очень большое значение. Быть может, зная его гордость, он просто-напросто забавлялся, поддразнивая его.
Как бы то ни было, Чико незамедлительно ответил:
— Нужные пергаменты должны быть при нем, да еще выправленные по всей форме, вот оно как!
— Ах, так! — вырвалось у Пардальяна — теперь настала его очередь удивляться.
Чико непочтительно пожал плечами.
— Вы чужеземец и потому кое-чего не знаете, — пояснил он. — Дон Сезар выращивает быков, а в Испании эта профессия делает дворянином.
— Ну и ну… Он говорит правду, дон Сезар?
— Конечно! А вы разве не знали?
— Клянусь честью, нет.
— Именно этому титулу я обязан величайшей чести, которой меня удостоил его величество король, позволив мне сражаться в его присутствии.
— Черт подери! А я-то считал вас бедняком!
— А я и есть бедняк, — с улыбкой сказал Тореро. — Имение, которым я владею, было мне завещано тем, кто меня воспитал, а ему оно досталось, очевидно, от моего отца или матери. Но оно ничего мне не приносит.
— Однако что за новости вы мне сообщаете…
Пардальян, воспользовавшись тем, что Тореро вышел, — тот хотел переговорить с двумя мужчинами, являвшимися, помимо Чико, его помощниками в будущем бою, — и видя, что они с Чико остались одни, спросил карлика:
— Скажи мне, с какой стати ты решил войти в свиту дона Сезара как раз сегодня?
Чико пристально взглянул на Пардальяна:
— Вы и сами знаете.
— Я? Разрази меня гром, если я понимаю, что ты хочешь сказать!
Чико украдкой кинул взгляд на портьеру и, понизив голос, ответил:
— Но ведь вы же слышали, о чем говорили люди в подземной зале.
— Ну и что?
— Вы отлично знаете, что дону Сезару грозит опасность… коли вы и сами не отходите от него ни на шаг.
— Как! — воскликнул Пардальян, взволнованный простодушной безыскусностью этой самоотверженной натуры. — Значит, вот почему ты явился предложить свои услуги? И этот кинжал, придающий тебе такой бравый вид, ты взял, чтобы защитить дона Сезара?
И он взглянул на маленького человечка с ласковым восхищением.
Однако карлик неверно истолковал значение этого взгляда и, печально покачав головой, произнес без всякой горечи:
— Я вас понимаю. Вы считаете, что моя слабость и мой маленький рост смогут оказать лишь призрачную помощь, если начнется настоящий бой. Кто знает! Укуса комара иногда бывает достаточно, чтобы отвести руку, которая готовилась нанести смертельный удар. Я смогу быть этим комаром, вот оно как!
— Я так не считаю, — серьезно сказал Пардальян. — Я весьма далек от того, чтобы пытаться преуменьшать твою великодушную самоотверженность. Но, малыш, знаешь ли ты, что борьба будет ужасной, а схватка — не на жизнь, а на смерть?
— Еще бы, конечно!
— А ты знаешь, что рискуешь головой?
— Не так уж дорого она стоит, чтобы имело смысл говорить об этом. А кроме того, если вы полагаете, будто мне дорога моя голова, вы ошибаетесь, — заключил карлик с горечью.
— Чико, — восхищенно воскликнул Пардальян, — рост у тебя маленький, но сердце большое!
— Вот еще скажете! Однако раз уж вы так говорите, значит, так и думаете. С тех пор, как я с вами познакомился, у меня иногда появляются мысли, которые я и сам хорошенько не понимаю. То-то бы я удивился, если бы мне раньше кто-нибудь сказал, что я смогу додуматься до таких мыслей. А вот поди же… Я не знаю, кто вы такой и чего вы хотите в жизни, но с тех пор, как я встретился с вами, я стал другим. Одно-единственное ваше слово меня будто переворачивает, и, чтобы заслужить вашу похвалу, я, не колеблясь, пройду сквозь огонь. Я вам скажу: дону Сезару угрожает опасность, и я надумал встать рядом с ним, конечно, из-за моих чувств к нему, но главное, из-за моих чувств к вам… И чтобы вы забыли некоторые мои дурные мысли… ну, вы знаете какие; чтобы и у вас возникло ко мне уважение, и чтобы услышать, как вы опять мне скажете то, что сказали сейчас: «У тебя большое сердце, Чико…» А ведь не все думают так, как вы… Некоторые, кажется, и вовсе не замечают, что у меня вообще есть сердце. Я не могу выразить вам все, что я чувствую. Не умею я говорить, вот оно как! Я, по-моему, вообще никогда не говорил так много сразу. И все-таки я уверен — вы меня поймете, все, что я тут так плохо сказал, и даже то, что я не сказал. Вы-то ведь не такой человек, как другие!
Пардальян, необычайно взволнованный неожиданной исповедью маленького человечка, прошептал:
— Ах, малыш, ах, бедняга!
А вслух добавил с невыразимой нежностью:
— Ты прав, Чико, я прекрасно понимаю все, что ты сказал, и угадываю все, чего ты не сказал.
И, переменив тон, вдруг произнес с наигранной резкостью:
— А куда это ты, Чико, подевался вчера? Где только тебя не искали, и все напрасно.
— Кто же меня искал? Вы?
— Да вовсе не я, клянусь рогами дьявола! А некая малышка из трактира, преотлично тебе известная.
— Хуана! — воскликнул Чико, покраснев.
— Вот ты сам и назвал ее имя!
Карлик покачал головой.
— Что это значит? — притворно сурово загремел Пардальян. — Неужто ты сомневаешься в моих словах?
В голосе Чико послышалось чуть заметное колебание.
— Нет! — сказал он. — Однако…
— Однако? — спросил Пардальян, лукаво улыбнувшись.
— Накануне она меня прогнала… Как же мне теперь верить…
— Что она послала за тобой на следующий день? Это доказывает, что ты глупец, Чико. Ты не знаешь женщин.
— Вы не смеетесь надо мной? Хуана и вправду велела отыскать меня? — спросил карлик, просияв.
— Я бьюсь изо всех сил, чтобы тебе это разъяснить, смерть всем чертям!
— И что же?..
— А то, что ты сможешь пойти к ней сразу после боя. Ручаюсь, тебя там неплохо встретят… если только тебе удастся сохранить голову на плечах после сегодняшней драки.
— Я сохраню ее, сохраню! — вскричал маленький человечек, сияя от радости.
— А может, ты предпочтешь удалиться уже сейчас… — рискнул предположить шевалье.
— Как это? — наивно спросил Чико.
— Ну, уйдешь до начала боя.
— Покинуть дона Сезара в опасности! Да как вы могли такое подумать! Пусть случится, чему суждено, но я остаюсь, вот оно как!
Пардальян удовлетворенно кивнул и посмотрел карлику прямо в глаза:
— Ты остаешься? Отлично. Но никаких глупостей, слышишь? Теперь уже речь не идет о том, чтобы умереть.
— Нет-нет, клянусь Девой Марией и всеми святыми!
— В добрый час! Тсс, а вот и Тореро.
— Благоволите следовать за мной, шевалье, — сказал Тореро, приподнимая портьеру, но не входя, — уже пора.
— К вашим услугам, дон Сезар.
Глава 9ПЕРВЫЕ РАСКАТЫ БУРИ
В тo время как Тореро направлялся к арене, в королевской ложе произошли события, которые мы должны здесь изложить. Как мы помним, принцесса добилась обещания, что всякий, кто назовет ее имя, будет незамедлительно допущен к ней.
Пока Тореро в сопровождении Пардальяна и своей свиты, состоявшей из двух человек и из Чико, дожидался в круговом коридоре момента своего выхода на арену, перед королевской ложей появился курьер, весь покрытый пылью; он хотел говорить с принцессой Фаустой.
Немедленно допущенный к ней, курьер, прежде чем заговорить, бросил незаметный взгляд на короля, который рассматривал его в упор, как он имел обыкновение делать.