я, вымещать злобу, а этого никто из моих парней не заслуживал.
Мы выдвинулись в путь, только когда уже рассвело окончательно, а огонь перекинулся на другие дома, чёрным столбом поднимаясь над городом. Пираты ворчали, что мы уходим слишком рано, что ещё очень много добычи осталось в домах, но я боялся, как бы не стало слишком поздно. Я понимал, что могу навлечь на себя гнев команды таким решением. Но мы лишились нашего единственного преимущества, внезапности, и будет гораздо хуже, если мы все здесь поляжем.
Оставалось только надеяться, что награбленного хватит, чтобы каждый получил достойную долю, которой не стыдно будет похвастаться. Если не хватит, то будет очень неловко.
Я пытался отходить организованно, навьюченные мулы шли один за другим, телеги с награбленным и ранеными в середине колонны, стрелки с мушкетами прикрывали арьергард и фланги. Но людей было всё же маловато, да и пираты не привыкли ходить строем. Кому-то стало охота поболтать с соседом и он отошёл вперёд, кто-то не выдерживал темп ходьбы и поэтому отставал, кто-то просто отходил отлить в придорожные кусты, а потом догонял и шёл уже не на своём месте, а где-то позади. Поэтому колонна быстро вновь превратилась в толпу.
И именно поэтому нападение испанской конницы стало неожиданностью.
Сзади послышался конский топот, ржание, я развернулся, пытаясь разглядеть в поднятой пыли хоть что-нибудь, вытащил пистолет на всякий случай. Раздался истошный вопль кого-то из отставших, загремели выстрелы.
— К бою! — заорал я.
Если бы мы отступали как положено, чётким строем, а арьергард не рассыпался и не растянулся, мы бы сумели отогнать испанцев одним слитным залпом, даже не подпустив их к себе. А так получилось то, что получилось.
Одно хорошо, дорога шла вдоль топкого берега, а с другой стороны была прикрыта кустами, и обойти с флангов у испанцев не выйдет при всём желании.
— Телеги ставьте поперёк! В укрытие! — рявкнул я и со всех ног рванул назад, в хвост колонны.
Воздух вновь наполнился криками и пороховым дымом. Испанцы, к их чести, тут же сообразили, что нужно делать и выслали за нами погоню так быстро, как только смогли. Пусть это была не рыцарская конница и даже не кирасиры или рейтары в полном доспехе, а просто ополченцы на крестьянских лошадках, но у них всё же были копья, пистолеты и мушкетоны, а за счёт лихой внезапной атаки они сумели застать нас врасплох.
Я подбежал к арьергарду, из облака дыма на меня выскочил всадник с пистолетом. Вид несущейся на тебя лошади и впрямь ошеломляет, поэтому я вскинул свой пистоль и выстрелил первым, прежде, чем успел даже подумать об этом, разумеется, мимо. Испанец выстрелил тоже, с силой дёрнул за поводья, едва на разрывая бедной лошади рот, начал разворачиваться, и я выстрелил ему в спину, на этот раз удачно. Испуганная лошадь перешла на галоп, а мёртвый всадник болтался в седле, будто изломанная кукла.
Пираты разрозненными группками пытались отстреливаться, прижимаясь друг к дружке, испанцы вылетали из облаков дыма и поднятой пыли, подъезжая почти вплотную, чтобы разрядить свои пистоли и мушкетоны.
— Все сюда! Отходим! — кричал я, пытаясь дозваться до своих людей сквозь шум битвы.
Флибустьеры были почти на грани паники, пришлось буквально оттаскивать их за шиворот. Если на палубе корабля каждый из них был настоящим морским волком, безжалостным головорезом и убийцей, то на твёрдой земле, да против испанской кавалерии, они явно растерялись. Я хвалил всех морских богов, что мы шли не по открытой местности, а по берегу реки, и всадники попросту не могли нас окружить. Иначе карьера молодого перспективного корсара могла бы оборваться, едва начавшись.
Наконец, испанцев удалось отогнать, но я понимал, что это ненадолго. Короткая передышка, перегруппировка, и они снова бросятся на нас. Мы быстро собрали наших убитых и раненых, забросили на телеги и поспешили дальше. Берег звал и манил, и никогда ещё я так не радовался виду каменистого пляжа, по которому и пройтись-то было неприятно. «Поцелуй Фортуны» качался на волнах, ожидая, когда мы выйдем к нему.
— Грузите всё в шлюпки, живее! — орал я, быстрым шагом прохаживаясь мимо всей колонны. — Раненых в первую очередь! Телеги полукругом!
Я взял мушкет, ещё пятерых буканьеров заставил сделать то же самое, мы укрылись за телегой, выжидая, когда появятся испанцы. В том, что они появятся, я нисколько не сомневался. Но вылетать на пляж верхом они не стали, видимо, спешились где-то в отдалении и полезли через кусты, я заметил шевеление в придорожных зарослях. Пальнул наугад, раздался вопль, и тут испанцы, поняв, что их заметили, бросились в атаку.
— Огонь! — рявкнул я, едва ополченцы Тринидада высунулись из своих укрытий.
Первый залп просвистел над пляжем, будто серпом собирая чудовищный урожай, ополченцы валились наземь один за другим, но их было слишком много, а отступать им не позволяла знаменитая испанская гордость. Я поочерёдно разрядил все четыре пистолета в сторону врагов. Сердце колотилось, как бешеное.
Свистели пули, гремели выстрелы, первая шлюпка, нагруженная ранеными, ушла к бригантине, а мы остались охранять добычу, и раз уж грузить было пока некуда, все остальные тоже присоединились к сражению. Отстреливаться от испанцев всё же было безопаснее, чем грузить мешки под огнем.
Было жарко. Во рту стоял кислый привкус пороха, безумно хотелось пить, но всё это было некогда, времени оставалось ровно на то, чтобы перезарядить мушкет и снова пальнуть в сторону врага, надеясь, что сквозь завесу бело-серого дыма будет видно хотя бы одного, чтобы можно было надёжно прицелиться.
Испанцев явно набралось больше, чем нас, отомстить пиратам за пережитый ужас и унижение возжелали очень многие, но далеко не все они были профессиональными солдатами, привыкшими к грохоту мушкетов, пороховому дыму и видам смерти.
Шлюпка вернулась, флибустьеры вновь начали закидывать внутрь награбленное, низко пригибаясь, чтобы случайная пуля не поставила жирную точку в самом финале этого карнавала.
Я оглянулся на них, посмотрел, кто сидит на вёслах.
— Себадуку, скажи Клешне, пусть поверх голов залп из пушки дадут! — крикнул я.
Негр что-то прощёлкал и просвистел, а я вернулся к сражению, снова разряжая мушкет в сторону белого облака дыма.
Шлюпка снова ушла, выстрелы начали становиться всё реже. Пороховница была уже почти пуста, и я отчаянно надеялся, что остатков мне хватит на всё. Я был не единственным, у кого уже кончались припасы, флибустьеры делились друг с другом, некоторые уже сжимали в руках сабли, готовясь по первому зову броситься в рукопашную, но тут бригантина дала финальный аккорд, нестройным бортовым залпом постригая верхушки деревьев, под которыми укрывались испанцы. Этого, однако, оказалось достаточно.
Испанцы дрогнули и побежали.
Глава 13
Едва мы отошли от побережья Кубы, я приказал держать курс на юго-восток, а сам тут же принялся резать и шить, сам ещё не успев отойти от пережитого. Руки дрожали от усталости и стресса, и я даже позволил себе опрокинуть стопарик бренди, надеясь, что от этого они перестанут дрожать. Стало чуть легче, но ненамного.
В этой заварушке убитыми мы потеряли девятерых, ещё четверо оказались тяжело ранены, а легко раненых насчитали больше десятка. Я даже в какой-то момент пожалел, что вообще задумал этот налёт, мы едва не обломали себе зубы об этот городок. А если смотреть трезво, то это был полный провал. Да, мы взяли добычу, и вроде бы довольно неплохую, но при этом едва унесли ноги, а сам город сожгли самым нелепым образом. В общем, результат операции наводил уныние.
Так что бренди в этот вечер я допил целиком, заперевшись в каюте. День и правда выдался тяжёлым. Бригантиной управлять могли и без меня, моё присутствие, чтобы дойти до Тортуги, не требовалось, в способностях команды я был уверен на все сто, поэтому я предпочёл бездельничать и пить.
Как потом выяснилось, зря. Едва я прикончил остатки бренди, и в голове приятно зашумело, прогоняя тоскливые мысли, как в дверь каюты кто-то постучал.
— Кто?! — рявкнул я.
— Андре! Открой! Это я, Шон! — послышалось из-за двери.
Любого другого я бы, наверное, отправил восвояси, но не его. Пришлось встать, пройти к выходу, отчаянно сражаясь с удивительно сильной качкой, и открыть засов.
Ирландец вошёл, чуть прихрамывая, посмотрел на меня удивлённо.
— Ты чего это? — спросил он.
Пустые бутылки катались по полу вслед за каждым креном «Поцелуя Фортуны», периодически сталкиваясь и звеня.
— Устал, — сказал я.
Шон кивнул, задумавшись о чём-то своём, подошёл к моему столу, попытался вытряхнуть хоть каплю бренди из единственной оставшейся там бутылки. Не вышло.
— Пойдём, ребят похоронить надо, — мрачно сказал Шон.
Я, пошатываясь, прошёл к шкафу и вытащил оттуда Библию, на миг ощущая себя фельдкуратом Кацем. Грешновато.
На палубе лежали девять зашитых парусиновых саванов, и угрюмая пьяная тоска навалилась на меня с новой силой. Вся остальная команда была уже на палубе, с непокрытыми головами, стоически перенося мелкий противный дождик, будто нарочно моросящий именно в этот момент. Я тоже стянул шляпу с головы, поёжился, когда холодные капли начали стекать мне за шиворот, прошёлся вдоль ровного ряда усопших.
Раскрыл Библию, стараясь держать так, чтобы капли как можно меньше попадали на тонкую бумагу, полистал наугад, пытаясь отыскать подходящий кусок. Спьяну мелкие строчки, да ещё и на чужом мёртвом языке, воспринимались невероятно трудно, расплываясь в безликую мешанину букв.
— Иоанн, пять-двадцать четыре, — подсказал кто-то из моряков.
— Спасибо, — буркнул я, перелистывая до нужной главы.
В команде были и католики, и протестанты, и негры, которые вовсе не были христианами, но все были согласны, что заупокойная имеет силу, даже если проведена вот таким образом, в море, капитаном, по старой католической Библии. Других на корабле попросту не нашлось.