Спартак внимательно смотрел на дорогу перед собой, старательно объезжая рытвины и одновременно размышляя о том, что вопреки его собственной воле судьба устроила так, чтобы они с Леной снова встретились. В самом деле, в это утро ему необходимо было попасть в Болонью, он переменил свои планы лишь в самый последний момент, потому что хотел обсудить с управляющим один проект, представлявшийся ему чрезвычайно важным. В ту самую минуту, когда Антавлева ворвалась в кабинет отца, он излагал Серджо Капорали план создания компании по переработке конопли.
— Как ты, Маддалена? — спросил Спартак, уже подъезжая к больнице.
— Не знаю. Мне так страшно, — тихонько ответила она.
— Не волнуйся. Доктора тебе помогут. — Ему хотелось хоть как-то ее успокоить.
— Я боюсь за ребенка, — пояснила Лена.
Спартак остановил машину у входа в отделение «Скорой помощи».
— Вот мы и приехали, Маддалена, — сказал он, наклоняясь над ней. — Не двигайся.
Он взял ее на руки и осторожно поднял.
Джентилина шла за ними следом. Появилась медсестра с каталкой.
— Положите ее сюда, — велела она Спартаку. — Это и есть женщина из усадьбы графа Сфорцы?
— Да, это она, — подтвердил молодой человек.
— Управляющий предупредил нас по телефону о вашем прибытии, — объяснила медсестра.
Спартак бережно уложил Лену на носилки. Воздух в больничном коридоре с громадными светлыми окнами и мощными батареями парового отопления был насыщен запахом эфира и дезинфекции.
— Акушерку уже вызвали, сейчас она осмотрит больную. Вы можете уйти, — обратилась сестра к Джентилине и к Спартаку.
— Нам нужен доктор, а не акушерка, — накинулся на нее Спартак.
— Успокойтесь, — возразила медсестра. — Вы муж?
Спартак покачал головой.
— Так чего же вы еще хотите? Покиньте помещение и уведите отсюда эту женщину, — приказала она, кивнув на Джентилину.
— Послушайте, — остановил ее Спартак, ничуть не смутившись. — Этой девочке очень плохо. Акушерку мы могли бы найти и поближе к дому. Я требую врача, и немедленно. — Он говорил спокойно, но с непоколебимой твердостью.
Медсестра с недовольным видом удалилась, не сказав в ответ ни слова. Скандалы в больнице были ни к чему, так что пришлось позвать врача.
Джентилина подошла поближе к невестке и с материнской нежностью стала гладить ее волосы. Лена приготовилась к смерти. Слишком много дурных примет сопровождало ее беременность. И если смерть придет к ней в виде такого вот тихого и сладкого угасания сил, клонящего ко сну безволия и расслабления, что ж, значит, она не так уж страшна. Лена закрыла глаза и попрощалась с жизнью, подарившей ей напоследок объятия человека, которого она так и не смогла забыть.
— Она уснула, — сказала Джентилина, повернувшись к Спартаку. — Надо бы, пожалуй, снять с нее очки, — она осторожно освободила невестку от очков и сунула их себе в карман пальто.
— Та-а-ак, а ну-ка посмотрим, кто это тут капризничает? — Спартак тотчас же узнал этот незабываемый сварливый голос. Он мог принадлежать только одному человеку: старому профессору Витали, много лет лечившему его сестру Миранду.
— Вы меня помните, профессор? — спросил молодой человек.
— Как же я мог забыть молодого Рангони? А это кто? Твоя жена? — спросил врач, подходя к Лене и беря ее за руку, чтобы пощупать пульс.
Семидесятилетний профессор Витали считался великим специалистом по внутренним заболеваниям. В Луго поговаривали, что в их маленькую заштатную больницу его сослали исключительно за невыносимый характер. О нем ходило множество анекдотов. Утверждали даже, что за время работы в больнице Святой Урсулы в Болонье у него выработалась милая привычка прогонять некомпетентных врачей и ленивых медсестер пинками под зад.
— Нет, это жена моего друга. А это ее свекровь, — объяснил Спартак.
— Пульс слабый, — изрек профессор.
— У нее кровотечение. Она беременна на третьем месяце, — осмелилась вмешаться Джентилина.
— Скорее всего это выкидыш. Сейчас я ее отправлю в смотровую и сам обследую, — заверил их профессор, сделав знак медсестре.
— А что с ней будут делать? — в тревоге спросил Спартак.
— Выскабливание. Единственное, что можно сделать в подобных случаях, — объяснил врач.
— Это опасно? — испугался Спартак.
— Я сам буду ассистировать гинекологу и сделаю все возможное, чтобы операция закончилась благополучно, — обещал профессор Витали. — Не беспокойтесь, я дам вам знать уже через полчаса, как обстоят дела, — добавил он на прощание.
Джентилина осталась ждать в приемном покое, а Спартак решил уехать, пообещав ей вернуться вместе с Тоньино.
Он встретил друга по дороге: тот на телеге ехал к дому.
— Твоей жене стало плохо, — крикнул Спартак, выйдя из машины и бегом догнав повозку.
— А ты откуда знаешь? — спросил Тоньино, встревожившись и заподозрив неладное. Он натянул поводья и заставил лошадь остановиться.
— Я отвез ее в больницу. С ней твоя мать. Давай слезай с телеги, я отвезу тебя на машине.
Тоньино побледнел.
— Расскажи мне все, — попросил он, садясь в машину.
— Я почти ничего не знаю. Дочка Серджо прибежала в контору и подняла тревогу. Управляющий дал мне свой «Фиат», и мы вместе с твоей матерью отвезли Лену в пункт «Скорой помощи». Я настоял, чтобы позвали доктора, и ее осмотрел профессор Витали, главврач. Кажется, речь идет о выкидыше, — кратко объяснил Спартак.
— Доната была права, — грустно вздохнул Тоньино.
— Да как ты мог? Твоя жена уже была больна, а ты, вместо того чтоб позвать доктора, пригласил эту колдунью? — возмутился Спартак.
Антонио открыл было рот, чтобы объяснить, что сам он знакарку не приглашал, но ему не хотелось оправдываться перед Спартаком, а главное, теперь он был, как никогда, убежден в том, что старая Доната все угадала верно. Лена не хотела иметь от него ребенка. Быть может, она больше не хотела иметь ничего общего с ним самим, хотя до сих пор — этого Тоньино не мог не признать — добросовестно и честно исполняла обязанности верной жены и будущей матери.
— Лена выздоровеет, — произнес он вслух.
— Будем надеяться, — пробормотал в ответ Спартак.
— А мне многое известно, — продолжал Антонио. — В том числе и то, о чем ты умолчал. В отношении Лены.
— Значит, старая история все-таки выплыла на свет, — заметил Спартак. Он замолк, ожидая ответа, но его не последовало. — Я же не какой-нибудь ветрогон. У меня есть принципы, — продолжал он. — Я всегда уважал Маддалену, даже когда не знал, что вы с ней помолвлены и должны пожениться. А потом ты привез ее в Луго. Ты же не станешь отрицать, что я, с тех пор, как вы там поселились, перестал бывать на подворье и ни разу не принял ни одного из твоих многочисленных приглашений заглянуть к вам на огонек.
— Все верно. Ты верный друг, а она верная жена, — грустно подтвердил Тоньино в тот самый момент, когда Спартак останавливал «Фиат» у входа в больницу.
Джентилина выбежала к ним навстречу.
— Ее отвезли в операционную, — сказала она сыну, пока он вылезал из машины.
Спартак развернулся и сразу же уехал.
Глава 9
Лена с трудом очнулась от тяжкого сна, вызванного хлороформом.
У ее постели сидел врач и мерил ей давление, а за его спиной стояла монахиня в белой рясе сестры милосердия.
— Хрупкий росток, но от крепкого корня, — сказал доктор. — Она выкарабкается из этой передряги. Пузырь со льдом на голову, чтобы снять жар. Каждые два часа посылайте медсестру смачивать ей губы.
Лена открыла глаза. Ей показалось, что кровать накреняется, и ее тут же вырвало прямо на подушку.
— Отлично, отлично, — заметил доктор. — Она освобождается от отравления хлороформом.
Чьи-то заботливые руки приподняли ее, умыли и сменили подушку.
Лена вновь уснула. Ей приснилось, что она погружена в гигантский котел с булькающей и пенящейся жидкостью. Она отчаянно боролась, чтобы выплыть, но густой бульон обволакивал и с силой засасывал ее. Она звала на помощь, но ее голос пропадал словно в глухом слое ваты. Потом кто-то провел по ее губам чем-то освежающим и влажным. Но этих капель не хватило, чтобы освежить пересохшее горло.
И опять она провалилась в сон. Ее разбудило прикосновение огрубевшей и прохладной руки ко лбу. Лена открыла глаза и увидела Тоньино.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.
— Очень болит голова и живот, — пожаловалась она.
— Худшее позади, — попытался он утешить ее.
Лена кивнула. Ей не хотелось разговаривать, но близость мужа была ей приятна.
— Пить хочется, — прошептала она.
— До завтрашнего дня тебе нельзя пить, это предписание доктора. Сейчас я смочу тебе губы, — и он прижал к ним смоченный в воде бинт. — Тебе сделали выскабливание. Ты это знаешь? — спросил Тоньино.
Лена не хотела ничего знать. В эту минуту ей хотелось лишь одного: избавиться от страданий и от жажды. Одеяла давили на нее, как каменные плиты. Спина разламывалась на куски, сильно болели ноги. Она вновь погрузилась в сон почти сразу же после ухода Тоньино.
Он вернулся на следующий день в час посещений.
Лена встретила его улыбкой. Она чувствовала себя лучше и объявила:
— Сегодня мне разрешили выпить лимонаду с сахаром. С ложечки.
Солнечный свет проникал в палату через большое арочное окно, несмотря на задернутые шторы.
Тоньино уселся на стул у ее изголовья.
— Где мои очки? — спросила Лена.
— А ты действительно выздоравливаешь, — улыбнулся Тоньино. — Вот они. — Он вынул ее очки из ящика тумбочки и протянул было ей, но тут же передумал и сам надел их ей на нос.
Оглядевшись вокруг, Лена увидела, что находится в громадном помещении со сводчатым потолком и двумя рядами кроватей с высокими железными спинками, покрытыми белой эмалью. На торцовой стене висело большое распятие. В палате находились родственники, пришедшие навестить больных. Их темная одежда выделялась на фоне яркой белизны залитой солнцем палаты.