— У нас вполне хватит времени, чтобы сходить в римские бани, вымыться и переодеться, — заметил Спартак.
— По правде говоря, я уже привел себя в порядок, — сказал Торелли.
Ему не хотелось идти в незнакомое место, к тому же столь экзотичное, как общественная баня, и еще меньше — появляться там на равных со своим хозяином. Аугусто Торелли уже много лет работал у Спартака, делил с ним труды и заботы, однако считал необходимым сохранять определенную дистанцию.
— Ну, тогда подождите меня у входа, — предложил Спартак и посоветовал: — А пока что закажите себе капуччино[55]. В Риме капуччино готовят гораздо лучше, чем в наших краях, — пояснил он и, попросив Аугусто подержать его портфель, вошел в отделанный белым мрамором вестибюль банного заведения, откуда пахнуло горячим и влажным воздухом, густо напоенным ароматами мыла «Люкс» и бриолина «Линетти».
Молодой человек в белом халате принял у него на хранение одежду. Спартак вошел в кабину, сверкавшую хирургической чистотой. От горячей воды над краем чугунной ванны, покрытой белой эмалью, вздымались облака пара.
— Не желаете ли добавить ароматических солей? — спросил банщик.
— Лучше добавьте чего-нибудь антисептического. Вроде бы здесь все чисто, но наверняка никогда не знаешь, — ответил Спартак.
Он предпочел бы принять ванну в «Гранд-отеле», но снимать номер только для того, чтобы вымыться, казалось ему расточительством. Совещание в министерстве не должно было занять много времени, а по его окончании он намеревался сразу же отправиться обратно на вокзал и ближайшим же поездом — домой. За те три дня, что его не было в Котиньоле, Спартак соскучился по своей семье.
Расслабившись как следует в горячей воде, чтобы снять усталость, накопившуюся за ночь, проведенную в поезде без сна, Спартак оделся и освежился одеколоном, после чего почувствовал себя готовым к встрече с министром.
— Прошу прощения, доктор Рангони, министр еще не прибыл, но должен подъехать с минуты на минуту. Могу я пока предложить вам чашку кофе?
Женщина говорила с заметным английским акцентом. Спартак подумал, что она примерно одного возраста с Маддаленой, ну, может, немного моложе. Она была очень высокого роста, с необыкновенно пышными, как у Юноны, бедрами и грудью, с осиной талией. Золотистые, слегка вьющиеся на концах волосы были модно подстрижены. Ярко-голубые глаза блестели, крупные, красиво очерченные губы были накрашены помадой цвета «цикламен».
— Я Элейн Фостер, секретарь министра, — представилась она, протягивая руку для приветствия.
Спартак непринужденно поцеловал протянутые пальцы.
— Это счетовод Торелли, мой помощник, — представил он своего спутника.
Появился рассыльный с двумя чашками кофе на подносе. Торелли вежливо отказался.
— Это была бы третья чашка за утро, — извинился он. — Моя нервная система мне этого не позволяет.
Спартак не обращал на него внимания, целиком поглощенный чарами Элейн. Она, казалось, тоже не осталась равнодушной к обаянию этого мужчины с мужественной внешностью и изысканными манерами.
— Я приехала в Италию в конце войны, — объяснила Элейн. — Служила во вспомогательных частях армии ее величества. Была переводчицей. И вот, как видите, так и не вернулась назад, в Англию.
— Это означает, что вам понравилась Италия? — спросил Спартак.
— Я просто влюблена в вашу страну! — воскликнула секретарша.
— А может быть, и в кого-нибудь из итальянцев, — намекнул он.
— Может быть, — улыбнулась Элейн.
— Что бы вы сказали, если бы я пригласил вас на обед?
— Если бы вы это сделали, доктор Рангони, мне пришлось бы отказаться. Министр позволяет себе перекусить бутербродом около часа дня и тут же вновь принимается за работу. На сегодняшний день его время расписано до восьми вечера, — пояснила она.
— В Риме это как раз время ужина. Вы ведь не откажетесь поужинать после столь долгого рабочего дня, к тому же проведенного впроголодь? — вновь закинул удочку Спартак.
— Возможно. — Элейн опять улыбнулась.
Спартак повернулся к Аугусто Торелли.
— Немедленно снимите номер в «Гранд-отеле», — приказал он шепотом. — Вы можете вернуться в Равенну после встречи с министром. Я проведу ночь в Риме.
— Я вас понял, доктор, — ответил Торелли, сохраняя невозмутимое выражение лица.
Вошел министр. Увидев Спартака, он тотчас же его узнал. Да и как было не узнать этого молодого предпринимателя, который столь любезно прислал ему на дом в качестве рождественского подарка чайный сервиз чистого серебра?
— Проходите, доктор, — пригласил министр, — садитесь. Извините, что заставил вас ждать. Что-то у меня сегодня с утра все идет вкривь и вкось.
Спартаку безумно нравилось великолепие старинных римских палаццо, словно напоенных духом истории, традиций, высокого искусства. Куда меньше импонировали ему обитатели этих величавых дворцов. Они занимались интригами и махинациями, изъяснялись намеками и, даже исполняя свой прямой служебный долг, ухитрялись все представить так, будто делали вам величайшее одолжение. Спартак привык выражаться кратко и по существу дела, что нередко ставило в тупик его собеседников из римских палаццо. Но в данном случае приходилось приноравливаться к царившим здесь нравам: слишком важный для него вопрос должен был решаться в этот день.
Дело было в том, что правительство вот уже несколько месяцев назад обязалось безвозмездно субсидировать торговлю продовольствием. Сумма, причитавшаяся Спартаку, должна была, по его расчетам, покрыть все проценты по его банковским займам.
— Мы все на той же точке, господин министр, — начал он, усаживаясь вместе с Торелли напротив письменного стола и глядя в глаза человеку, от которого зависело скорейшее решение его дела.
— Вы до сих пор так и не получили обещанных фондов, — констатировал министр. — Мне это известно. Но вы же знаете, у бюрократии свои сроки.
— Ну, раз так, тогда пусть ваши бюрократы поторопятся и сделают для меня то, что нужно. Американцы нам помогают, и очень активно, они поставляют товары в кредит на льготных условиях. Но в конце концов платить все-таки придется, если мы хотим, чтобы на столе у наших граждан по-прежнему был хлеб.
— Вы рассуждаете как коммерсант, я же с вами говорю как политик. Видите ли, доктор Рангони… — Министр попытался утихомирить пыл Спартака.
— Извините, что перебиваю вас, но раз уж я пришел просить вашего содействия, необходимо уточнить некоторые понятия. Здесь люди заняты всем, чем угодно, за исключением одного: никто не хочет облегчить задачу тем, кто работает на увеличение благосостояния. Вы назвали меня коммерсантом. Я предпочитаю называть себя торговцем. Я торговец, господин министр, я купец. В настоящее время я — единственный итальянец, имеющий льготные договоры с американцами. Я единственный, кто может накормить эту страну. И вы в самом деле полагаете, что бюрократические темпы могут меня удовлетворить?
Вопрос Спартака на несколько секунд повис в торжественной атмосфере великолепного министерского кабинета. Затем министр снял трубку и набрал одному ему известный номер.
— Не следует ли нам ускорить выделение средств, обещанных Рангони? Когда? Нет, немедленно. Доктор Рангони не покинет моего кабинета, пока не будет уверен в переводе денег, — проговорил он в трубку не терпящим возражений тоном.
Спартак с торжествующим видом повернулся к Аугусто Торелли и подмигнул ему. Впрочем, тот давно уже перестал удивляться умению своего начальника убеждать кого угодно в чем угодно. Так случилось и с самим Аугусто, когда Спартак фактически заставил его жениться. К тому времени, как они покинули министерство, дело, тянувшееся несколько месяцев, было решено.
В тот самый момент, когда Аугусто Торелли сел на поезд, отправлявшийся в Равенну, Спартак Рангони вошел в номер «Гранд-отеля» и позвонил Лене.
— Я не вернусь домой сегодня вечером. Увидимся завтра. Очень скучаю по тебе и детям, — сказал он.
Потом вызвал такси и отправился к «Булгари». Там Спартак купил браслет для жены и отделанный золотом дамский несессер для Элейн. Он всегда старался достойным образом отблагодарить женщин за доставленное ему минутное развлечение.
И ему стало очень досадно, когда прекрасная англичанка отказалась принять его подарок.
— Или в тебе есть нечто особенное, или ты хочешь чего-то большего, — заметил Спартак, когда она собралась уходить.
— Вот это тебе и предстоит выяснить, — ответила Элейн, коснувшись губами его шеи в прощальном поцелуе.
— Видишь ли, у меня нет времени на подобные выяснения, — признался Спартак.
— Для меня у тебя найдется время, — с улыбкой пообещала англичанка. — Тебе ведь еще не раз придется возвращаться в Рим, а по вечерам деловому человеку в командировке бывает очень грустно и одиноко, если у него нет подружки вроде меня.
На следующий день, собирая вещи мужа в стирку, Лена обнаружила на воротничке рубашки след помады цвета «цикламен».
Глава 7
— Финни! Финни! — В голосе Лены, звавшей служанку, послышались истерические ноты.
Верная Финни, ставшая частью их семьи, находилась в подвале, превращенном в прачечную. Услышав зов, она бегом поднялась на второй этаж, в спальню.
— Я здесь, синьора! — воскликнула она, на ходу вытирая руки фартуком.
Лена стояла посреди комнаты с рубашкой Спартака в руках.
— Взгляни, — сказала она, протягивая Финни рубашку и выворачивая наружу воротничок.
Финни посмотрела на воротничок, а потом подняла взгляд на хозяйку.
— Ну, что ты видишь? — грозно спросила Лена.
Финни втянула голову в плечи.
— Вижу, что это грязная рубашка, — ответила она уклончиво.
— Ты из себя дурочку-то не строй! Или я окончательно ослепла и пора мне менять очки, или это след губной помады. Одно из двух. Что же именно, Финни? — в неистовой ярости настаивала Лена.
В полуоткрытой двери показалась хитренькая мордочка Миранды.