Вход в бухту охраняли опасные воды, с водоворотами и бурунами, и корабль можно было провести только совсем рядом с островками. Настолько близко, что до него легко можно было добросить камень с берега. То, что корабль в бухту завёл шкипер, не знающий прохода, казалось настоящим чудом!
Но это чудо свершилось. Будто сами боги повелевали рулевым этого парусника.
За ним, так же неожиданно, из-за мыса, скрывающего слева вход в бухту, появились ещё два корабля, совершенно истрёпанные бурей.
Татуированный мужчина издал пронзительный крик встревоженной птицы, и сонный посёлок пробудился мгновенно, будто по волшебству.
Со всех сторон высыпали люди племени, они перекликались и указывали на прибывшие корабли. Жрец вышел из своего жилища и стал вглядываться в бухту, прикрыв глаза рукой, кожа которой являла собою шедевр искусства татуировки.
Двенадцать бронзовокожих воинов, составлявших одновременно и охрану, и свиту, проводили жреца к берегу. Их головы были украшены особыми уборами из перьев, которые сзади свисали до поясниц. Многие островитяне ходили в одних только набедренных повязках, причём тела покрывала причудливая татуировка, узоры, сплетения из птиц и разных символов. Некоторые укутывали тела в накидки, окрашенные в жёлтый и красный цвета. Головные уборы были либо из перьев, либо из тростника.
Расстояния в поселении были так малы, что все его обитатели собрались на берегу очень быстро и успели обменяться предположениями относительно намерений пришлых, прежде чем те продвинулись ещё на полкабельтова по направлению к якорной стоянке.
Большинство воинов племени сошлись во мнении, что утопить эти большие лодки будет непросто. Ведь их целых три, а не одна или две, как иногда случалось раньше. Но главным вопросом, конечно, было то, как поведут себя эти пришлые. Захотят ли они добровольно влиться в племя, или придётся их убивать? Всех-всех убить, как в прошлый раз, четыре лета назад. Или только большую часть, как ещё раньше. С той поры минуло ровно столько лет, сколько пальцев на руках. Не довелось дожить до нынешних дней никому из тех нескольких мужчин, что тогда влились в племя, но дети их — живут и здравствуют. Точно так же, как и потомки тех пришлых людей, что попадали на остров ещё раньше…
Обо всём этом, как и о многом другом, Тарна рассказывал мне. Когда мы уже сумели научиться понимать друг друга Это произошло не сразу, конечно. Британцу Джону Дарси Уилсону и карибскому аборигену Тарне довелось преодолевать многие трудности на пути достижения взаимопонимания. Но главное, что в первый день Тарна не захотел убить Уилсона, который тогда был для него всего лишь одним из пришлых, таящих в себе угрозу. Хотя вполне могло статься и наоборот, для меня ведь он тоже был незнакомцем, который способен выхватить клинок и броситься убивать.
А в тот, первый день, насколько я запомнил, было так.
Матросы «Вегейра» столпились на баке у правого борта, и все мы, англичане, шведы, норвежцы, датчане, шотландцы и прочие, рассматривали островитян, дивясь их наружности. Оснований удивляться имелось немало.
— Я слышал о райском острове… красные скалы, горы черепов… — бормотал Мэт Ларс.
— Я всегда д-думал, что это м-морские байки, — заикался Перси, — его н-нет на к-карте…
— Рифы из костей утонувших моряков, сокровища и колдовские амулеты, дающие удачу, силу и бессмертие… — шептал, не веря своим глазам, доктор Торнсби.
— Сказки всё это! Ну, остров, ну, индейцы, и что? — бросил кто-то из матросов. Этому человеку, наверное, очень не хотелось признавать очевидное, но…
— Смотрите, смотрите, местные жители какие-то странные, не похожие на обычных индейцев, тут явно европейцы постарались. — Этими словами Томас Хэнсон подытожил общие впечатления.
Три новоприбывших парусника уже бросили якорь у берега, и до наступления ночи измученные ураганом мореплаватели успели повидать много удивительного. Перед нами расстилалась холмистая, почти безлесная равнина, которая занимала почти всю левую часть острова. Зато правая часть была покрыта непроходимыми джунглями. На берегу столпились несколько сотен островитян. Мужчины, частично татуированные, частично разрисованные белой краской, женщины с заплетёнными в косы длинными волосами. Туземцы были не вооружены и очень приветливо встретили непрошеных гостей. Наваленных груд черепов и костей доверчивых мореходов нигде не наблюдалось.
К нашим кораблям направились несколько пирог, и вскоре на борт «Вегейра» поднялись рослые люди прекрасного телосложения, высокие, мускулистые. Среди черноволосых индейцев попадалось немало светлых шатенов и даже рыжих. Выразительными жестами они приветствовали меня и мою команду.
Большой сюрприз поджидал нас, прибывших на остров, когда мы услышали слова языка, на котором обратились к нам туземцы. Этот язык отличался от привычных индейских наречий карибских племён. Да, и он, вне всяких сомнений, имел родственные отношения с местными диалектами, но слух скандинавов тотчас уловил слова, которых никак не могло в этом языке быть. Но эти слова были, и распознать знакомое оказалось необычайно легко.
Потому что слова эти с детства слышали большинство членов экипажей трёх парусников.
Подобные слова, несомненно, были позаимствованы из скандинавских языков. И что самое поразительное, они не просто попугайски повторяли звучание, а совпадали по своим значениям.
В основе своей этот язык вёл своё происхождение отнюдь не от карибских наречий!
Гостей радушно поприветствовали и пригласили сойти на берег. И гости прекрасно поняли смысл сказанного хозяевами.
Я переглянулся с ближайшими помощниками, кивнул им головой в знак подтверждения и недрогнувшим голосом распорядился дать знать на другие корабли о решении начать высадку.
Матросы спустили шлюпку на сверкающую солнечными бликами воду и направились к берегу, окружённому синими от зноя каменистыми холмами. Через несколько минут моя нога уже ступила на твёрдую землю. Сопровождали меня Хэнсон, Килинг, Бутен и Бьорн.
Жрец встретил нас помпезно. Приветственная речь прозвучала торжественно, под рокочущий аккомпанемент длинных барабанов и свист тростниковых флейт.
— Рад приветствовать вас от имени нашего племени! — что-то вроде этого провозгласил жрец в завершение. — Питаем надежду, что между нами завяжется дружба.
Конечно, на самом деле Тэйкеху выразился пространнее, но смысл был примерно таковым.
— Этот говор странно похож на устаревшее наречие, именно так разговаривали старики в моём посёлке в Норвегии, — шепнул Бьорн мне и Хэнсону.
— Я рад, что нам не понадобится переводчик! — весело ответил Том и добавил: — Кто ищет, тот находит!
— Бьорн, раз уж тебе это наречие знакомо больше, чем нам, объясни ему, кто мы и откуда, и спроси, куда мы попали, чей это остров, — попросил я. Нам долго пришлось ждать окончания приветственной речи, и теперь было необходимо что-то ответить.
Пока Бьорн, запинаясь, проговаривал фразы на старинном наречии, невозмутимое лицо жреца постепенно утрачивало свою неподвижность и несколько раз сменило выражение. Целая гамма чувств, от удивления и радости до восхищения и благоговения, появилась на нём.
— Этот остров принадлежит нам, — отвечал жрец. — Здесь редко бывают чужие люди, боги стараются принуждать чужаков обходить его стороной, но иногда и мы принимаем гостей. Нашу землю мы называем Спящий Дракон. Раньше, в заветах, оставленных предками, она звалась иначе. Глаз, Видящий Море.
— То море, что за проходом? — оглянувшись на просматривающиеся в узком проходе океанские волны, спросил я по-английски, и наш толмач передал мой вопрос индейцу.
— Да! Паруса на горизонте мы видим часто, но к острову просто так не подойти из-за бурунов и переменных течений, — переводил мне ответ наш добрый Бьорн, ведающий толк в старонорвежском. — Широкая полоса рифов, водовороты и коварный прибой не позволяют свободно передвигаться. Только местные жители, хорошие моряки и лоцманы, знают единственный путь… Нашим кораблям, сэр, только благодаря шторму каким-то чудом удалось преодолеть естественные преграды и войти в бухту. Эти люди живут здесь очень уединённо и верят, что наше появление… э-э… это знак свыше. Если я правильно понял, сэр.
— Но почему вы зовёте свой остров Спящим Драконом? — спросил я. И добавил, уточнив у Бьорна: — Ты правильно перевёл? Дракон?
Я, конечно, и сам знал, что слово «дрэг» означает именно дракона, но уж больно чудно его выговаривал жрец — «дреейхкаа», — и я на всякий случай справился у норвежца.
Бьорн заверил меня, что ошибка маловероятна. Примерно так же смягчали и тянули это слово древние старики в его родном северном краю.
В тот, самый первый день мы ещё не знали, разумеется, что жрец многое недоговаривал. И это неудивительно.
Кем мы были для обитателей Спящего Дракона в тот первый день прибытия? Такими же, по сути, как и все предыдущие, гости поневоле, непредсказуемыми незнакомцами. Вполне возможно, опасными.
Хотя у нас имелось решительное отличие. Из череды прошлых, в различной степени угрожавших благополучию островитян столкновений с посланцами внешнего мира наших людей тотчас выделил непреложный факт.
Многие из нас понимали язык туземцев, и более того, кто-то из нас мог даже разговаривать на наречии, подобном их языку. Хотя до полного взаимопонимания, установившегося позднее, в день первой встречи было ещё далеко, более чем далеко…
— Однако эти люди весьма напоминают европейцев своим внешним видом, — заметил я по-английски. — Том, мы здесь явно далеко не первые гости из-за моря.
— О чём я и говорил, — улыбнулся Хэнсон, всем своим видом излучая довольство.
Позднее мы, конечно, узнали, что английский, а также французский и испанский некоторые из островитян немного понимали. Всё же прошлых невольных гостей не всех до единого приходилось умерщвлять. Кое-кто из них вливался в племя и оставлял после себя память, какое-то наследие, отражавшееся в языке и повседневных обычаях. Дополняя главное наследие, давным-давно оставленное пришельцами с севера. Но об этом давнем судьбоносном влиянии мы тоже узнали не сразу…