При этом выяснилось, что Торнсби имеет привычку делиться своими знаниями с окружающими, независимо от того, слушают его или нет.
— Некоторые деревья достигают примерно ста пятидесяти футов в высоту. Сучьев у них нет, но где-то вверху от ствола отходят широкие стебли, их мякоть по вкусу напоминает белокочанную капусту. Свари эти плоды, и они от капусты не будут отличаться. Семенами этих пальм питаются дикие свиньи. Листья довольно крепкие, ими кроют хижины, для чего их коптят и кладут прокопчённой стороной вовнутрь. С внешней стороны листки зелёные, с тыльной — белые. Содранная с них кожица используется как пергамент или бумага, писать на ней вполне возможно. А когда внезапно начинается дождь и поблизости нет никакого иного укрытия, тогда эти листья предоставляют надёжную защиту…
— Капуста хороша, когда к ней можно добавить хороший ломоть мяса, — мечтательно проговорил я.
— Да, и я бы сейчас не отказался от куска жареной свинины! — с чувством произнёс Том, желая подразнить Килинга.
— Ещё одно слово, и на месте этой свинины окажетесь вы, сэр… — проворчал голодный Килинг.
Этот смуглокожий, широкоплечий силач был совершенно облысевшим, но отсутствие волос на макушке с лихвой возмещалось густой бородой. К тому же на лысом черепе красовались татуировки, изображавшие различных зверей.
— Древесина этих пальм необычайно тверда, но сердцевина поддаётся лезвию ножа, — как ни в чём не бывало продолжал разглагольствовать доктор Торнсби. — Твёрдый слой древесины, собственно, не толще трёх или четырёх дюймов, а ствол настолько могуч, что его едва обхватывают два человека. Эти деревья встречаются по всему острову и растут на любой, самой неплодородной почве. Из сердцевины можно приготовлять и вино…
— Сэр, а растолкуйте, как оно готовится? — тотчас приблизился к доктору Мэтью Ларсон.
— Готовят его обычно следующим образом. Дерево спиливают примерно в трёх или четырёх футах от земли, на спиле делают четырёхугольный надрез, и со временем в него собирается сок, да такой крепкий, что его уже можно пить, — охотно пояснил доктор Торнсби.
— Дайте мне эту пальму! Я её голыми руками без пилы…
— Обрадовался! — вмешался Килинг. — Надо было меньше ворон ловить. Те капустные деревья мы прошли часа два назад. Я тебе, Ларс, могу предложить взамен колючую пальму. Из сока этой пальмы тоже делают неплохое вино! Называется она так из-за бесчисленных шипов длиной до четырёх дюймов. Они усеивают её ствол от корней до самых листьев. Некоторые индейские племена, живущие в испанской Америке, этими шипами наносят узоры на коже или пытают своих пленников…
— Это они тебя так разукрасили? — съехидничал Ларсон, указывая на лысый череп Килинга, покрытый татуировками.
— Как это пытают пленников? — удивился Торнсби.
— Очень просто, — пояснил Килинг, не обращая внимания на ехидство Мэтью, — пленного привязывают к дереву, обвёртывают шипы тряпицей, пропитанной пальмовым маслом, и загоняют их в тело близко друг к другу, словно они покрывают ствол пальмы. Затем тряпье поджигают. Если пленник при этом напевает, тогда его объявляют добрым воином и больше не причиняют никакого вреда. Если же он орёт и визжит, то решают, что он трус, и убивают.
— Какое варварство! — возмутился доктор.
— Добро пожаловать в Новый Свет, доктор! — поприветствовал Том Хэнсон.
— А ещё какая-нибудь выпивка здесь растёт? Подскажите! — взмолился Ларсон.
Ему, уроженцу Шотландии, где виски и эль всасывают чуть не с молоком матери, вынужденное воздержание было хуже каторги. Мэтью не был пропойцей, но выпить обожал и всегда был душой питейной компании. Я успел это узнать, пока мы вместе ходили на «Моргенстере»… да упокоятся с миром души его матросов и капитана!
— Я видал здесь неподалёку винную пальму, — не заставил себя упрашивать доктор и поделился со спутниками очередной толикой знаний, почерпнутых из учёных книг: — Зовётся она так оттого, что из неё можно приготовить много вина. В высоту растение не больше сорока-пятидесяти футов и на вид весьма необычно. От самых корней и примерно до половины или двух третей высоты ствол не толще трёх пядей, а затем раздувается, как французский бочонок. Это утолщение наполнено веществом, подобным мякоти капустной кочерыжки, и соком, довольно приятным на вкус. Когда сок перебродит, он становится крепче любого вина. Чтобы добыть этот сок, пальму валят. А срубить её можно только огромным ножом, который называют мачете. Когда пальма срублена, в сердцевине высверливают четырёхугольное отверстие, в средней части расширенное, и эту дыру прозывают бочкой. В ней и толкут мякоть до тех пор, пока та не разбухнет, а затем вычерпывают сок руками.
— Господа, хватит о вине! — споткнувшись о корень, взмолился наконец я. — У Мэтью уже слюнки текут!
— Хорошо! — согласился Торнсби. — А есть такие замечательные насекомые…
— М-м-м-м-м!!! — раздался громкий стон Килинга, утомлённого лекциями доктора.
— Некоторые по своему виду и окраске похожи на личинок, только побелее и подлиннее. На голове у них два пятнышка. Они светятся ночью так сильно, что, если на дереве сидят два или три таких насекомых, кажется, что сквозь ветки светится огонь. Мне бы очень хотелось привезти их в Европу. Надо сказать, что если раздавить такое насекомое или оно само собой лишится жизни, то, странное дело, свет от него тотчас пропадает. Этих насекомых испанцы называют москас де фульго… — как ни в чём не бывало продолжал доктор.
— И откуда вы столько знаете про мошкару?! — изумился простодушный Килинг. — Вы же лекарь!
— Да, я окончил Тринити-колледж в Дублине. Но растения и насекомые — моя страсть…
Вот так, под россказни доктора преодолевая милю за милей, путешественники поневоле приблизились к противоположной оконечности равнины. Нам предстояло преодолеть ещё две небольшие горы, поросшие лесом, и выслушать немало историй о растениях и насекомых.
Встретившийся на пути водоём едва не омрачил путешествие. Одного из матросов утащил кайман, когда тот наклонился к воде, чтобы напиться. Огромная тварь футов пятнадцати в длину мгновенно бросилась на человека и потянула его за собой, топя в воде. Спас незадачливого матроса Бен Амстафф, который уже имел дело с подобными чудовищами. В прошлом охотник и рыбак, он моментально нырнул вслед за кайманом, зажав в зубах нож, который отобрал у одного из чёрных пиратов. Ударил рептилию острым клинком в брюхо, и та пошла ко дну, выпустив жертву…
Подходил к концу второй день путешествия. Доктор продолжал собирать растения и восхищаться насекомыми. На его причуды никто уже не обращал внимания. Постоянно подшучивая над безобидным Торнсби, наш Том Хэнсон поднимал настроение уставшим людям, которым предстояло ещё немало испытаний.
К вечеру путники выбрали место для ночлега в небольшой пальмовой рощице. Трава, росшая у подножия пальм, издавала резкий пряный запах, который не нравился москитам, уже вылетевшим на вечернюю охоту. Люди собрали вороха сухих пальмовых листьев и поспешили зарыться поглубже, так как зудение насекомых становилось всё злее и звонче.
— И всё же почему нет погони? — недоумевал я. Это обстоятельство серьёзно озадачило меня.
— Не переживай, Джон! С утра всё будет, подадут на тарелке! — пошутил Том.
— Вот спасибо, утешил! — поблагодарил я его.
Я иронизировал, но на самом деле мне было весьма не по себе. У меня на душе, можно сказать, скреблись кошки с острыми когтями.
— На самом деле больше озадачивает факт, с чего это вдруг пират, несомненно, бывалый, о чём говорит мой опыт знакомства с этим испанцем, сел на мель вблизи берега. Или он не знал эти воды? Тогда отчего сунулся сюда?
— Но почему ты решил, что капитан испанец? — спросил меня Хэнсон. — Я слышал, на палубе ругались по-французски.
— Бр-р-р, ненавижу испанцев! Кровожадные ублюдки! — брезгливо передёрнулся здоровяк Килинг. — Сто чертей им в глотку!
— Тише вы! Спать не даёте! — пробурчал кто-то рядом.
— Всё-всё, больше не будем, — миролюбиво произнёс Том, и минуту спустя над лунной поляной разнёсся его заливистый храп.
ВЫБОР КУРСА
Солнце лёгкими бликами золотило верхушки деревьев. Я потянулся, зевнул и расправил онемевшие конечности, прогоняя остатки сна.
Предстоял непростой день. Нужно было не только выйти на противоположное побережье, но и найти способ убраться подальше с этого острова.
Большинство моих спутников были простыми матросами, готовыми следовать за предводителем, невежественные, малограмотные и не пригодные для лидерства. Крепкие, бывалые и стойкие мужчины, но привыкшие к тому, что курс прокладывают не они.
Таким образом, тяжесть принятия решений почти целиком ложилась на меня, помощника капитана, как на самого старшего и опытного. Частично разделить ответственность я мог разве что с Хэнсоном и Килингом — тот когда-то служил боцманом на военном флоте и не понаслышке имел представление о том, как командовать людьми. Совещательное мнение, конечно, оставалось за доктором Торнсби.
— Наконец-то он замолчал. Наш весёлый сэр Томас умудряется создавать шум, даже когда спит, — проворчал Килинг, выбираясь из кучи пальмовых листьев. — Эй, сэр Том! Вы где? Теперь уж я не позволю вам спать!
Ответа не последовало. Все растерянно переглянулись. Позвали ещё раз. Перетряхнули кучу листьев, в которой спал Том, обшарили окрестности.
Никого.
Стало ясно, что говорливый, неунывающий Томас Гарольд Хэнсон исчез бесследно. Словно и не бывало его никогда.
— Может, отошёл по нужде? — с надеждой вопросил Мэтью Ларсон.
— Да он просто бросил нас и сбежал, — мрачно высказался Бен. — Шкуру спасает.
— Не мог он запросто нас бросить. Какой в этом смысл? Куда денешься с острова? — возразил я. Уж кому-кому, а мне нельзя было показывать и намёка на растерянность.
— Не сквозь землю же он провалился, — недоумевал доктор Торнсби, — подождём ещё, наш добрый Томас вернётся.
— Долго ждать нам не с руки… Предстоит ещё один переход… Быстрее к берегу моря… Нет, подождём… Нужно поскорей убираться отсюда… Вдруг Томас вернётся… Мы даже не знаем, где находимся…