Сказав это, она закашлялась и кашляла так долго, что мне стало не по себе.
Когда мы начали вынимать все из корзины, я не удержалась и возмутилась, что этот детина у ворот еще и денег с нас слупил за вход.
– Он дерет три шкуры за все! – вскричала другая старуха. – За еду, за уголь. Мы платим за аренду, а еще за этот топчан, который Марта сама же и притащила сюда!
– И если они узнают, что нам принесли еду, – вскричала третья, показывая пальцем на наши дары, – то они отхапают себе добрую половину!
– Это просто безумие! – шепнула я на ухо Фанни. – Их сажают в эту отвратительную тюрьму за то, что они не могут выплатить свои долги! Но как же им выплатить их, если у них нет возможности ни заработать денег, ни накопить их?!
– А они и не выплачивают. Большинство из них вывезут отсюда в той самой повозке, что ты видела во дворе.
Из короткой беседы с этими старухами я узнала, что цены на всё жизненно необходимое (свечи, уголь и прочее) здесь минимум в два раза выше, чем за высокой стеной. Но это же просто грабеж!
Мы, как могли, помогли старухам прибрать в комнатушке и проветрить ее. Матрас кишмя кишел блохами и клопами. Как можно зимовать в этих адских условиях и при этом быть лишенными самого главного – свободы?! Попрошайки на улицах выглядят тоже довольно жалко, но они хотя бы свободны и бродяжничают, где им вздумается.
– Теперь ты понимаешь, почему мужчины здесь все поголовно так сильно пьют, – сказала мне Фанни. – Но при этом они еще и не держат себя в руках, и часто пытаются насиловать женщин.
Одна из старушек, которую звали Марта, показала мне огромный багровый шрам на шее – след от ножа, с которым напал на нее один из здешних заключенных.
Деньги! Весь этот ад кромешный творится из-за денег! Я чувствовала здесь их омерзительный запах, смешанный с вонью мочи и пота. И звон монет мерещился мне при каждом нашем шаге по дороге обратно. Даже глаза Марты, поблекшие и опухшие, были похожи, как мне показалось, на два грязных пенни.
Дэвид все пытается убедить меня в том, что деньги не имеют особого значения. Но нет! Они имеют значение! И еще какое!
25. Рут
Так вот в чем тайна миссис Метьярд! Не просто жестокая, а сумасшедшая! Ужас той ночи затмил в моем сознании и смерть Наоми, и самоубийство папы. Я чувствовала себя униженной и опустошенной. И от этого было гораздо больнее, чем от синяков и ссадин, покрывавших все мое тело.
Я не хочу рассказывать об этой ночи во всех подробностях. Но после нее многое стало мне ясно. Я поняла, почему все здесь так бессердечны и ведут себя порой так странно, – потому что в любой момент может появиться капитан Метьярд.
Вот почему Айви старается всех подставить. И вот почему Нелл постоянно ходит с опущенной головой, не раскрывая рта. Капитан ненасытен и вечно ищет новую жертву. И каждая из девушек изо всех сил пытается ускользнуть от него.
Миновало три дня. Но я никак не могла прийти в себя. Тело мое было все в синяках, мысли путались. Я словно окаменела, ничего не чувствовала. И даже не вздрогнула, когда из переговорной трубы раздался голос Кейт, требующей, чтобы я немедленно спустилась в торговый зал.
Я не была там с того самого дня, когда зашла сюда с мамой. Мне припомнилось, как я стояла на пороге и с удивлением все разглядывала. Сняв перед дверью ботинки, я босиком вошла в торговый зал. С того дня здесь ничего не изменилось: те же нежно-голубые стены, сверкающие канделябры, теплый и мягкий запах тканей. Сквозь витрины лился яркий солнечный свет, отчего натертые до блеска стеклянные прилавки слепили глаза. Красиво!
Я чуть не расплакалась.
– А вот и она!
Билли Рукер прислонился к стене возле бесконечных рулонов тканей и выглядел несколько неуместно в этом женском царстве. Шляпу свою он снял. У него были густые, не напомаженные волосы. Улыбка Билли – это единственное, что хоть как-то могло поднять мне настроение.
– Китовый ус! – сказала Кейт. – Ты не забыла, Рут?
– Нет!
– Отлично! – улыбнулся Билли. – Вот, я все принес! Подожди, сейчас покажу тебе ножи.
Кейт вздрогнула, а затем начала торопливо отряхивать юбку своего платья.
– Тогда иди уже! Иди за Билли!
Довольно неуклюже я зашла за прилавок и последовала за Билли в закуток в левом углу торгового зала. Это место было отгорожено занавеской баклажанового цвета с золотыми кисточками. Отодвинув ее, Билли вошел в закуток.
– Неплохая работенка, правда, Рут?
И правда, в закутке этом было уютно: белые обои с золотым тисненым орнаментом, большое зеркало на стене, на полу ковер кремового цвета. Но сейчас он был накрыт черной клеенкой. На нем стоял круглый стол, принесенный из торгового зала. На столе были разложены блестящие ножи, а рядом лежала кучка бело-желтых костей. У стола стояло два стула.
Не в силах держаться на ногах, я тяжело опустилась на один из них.
Билли, немного помедлив, тоже сел. Его брови, обычно приподнятые, словно в немом вопросе, теперь были сдвинуты и почти соприкасались, словно два стежка.
– У тебя что-то болит? – В его голосе звучало участие.
Мне так захотелось рассказать ему все, чтобы он пожалел меня. Но я не могла подобрать нужных слов.
– Миссис Метьярд… – всхлипнула я.
Он лишь понимающе кивнул.
Некоторое время Билли просто молча смотрел на меня. И я почувствовала в этом молчании сочувствие. Оно обволакивало, как мягкий теплый плед. И мне хотелось укутаться в это безмолвное сострадание Билли.
И я вспомнила другой момент: как я сидела дома, на Форд-стрит, в нашем старом уютном кресле, скрывая свое израненное тело под плащом. Как суетилась мама, бормоча какую-то бессмыслицу в попытке утешить меня. Билли не говорил ни слова, но для меня так было намного легче. Лучше просто молча сидеть рядом и ждать, пока накатившая на меня волна отчаяния не схлынет, встретив молчаливое сочувствие.
– От мамы твоей нет вестей? – спросил он, нарушив наконец это молчание.
Я покачала головой:
– Понятия не имею, где она и что с ней. Она ведь почти ослепла. А что если… – Я осеклась. Неужели моей маме сейчас еще хуже, чем мне?
Билли смотрел своими бездонными синими глазами не на меня, а на ножи, разложенные на столе.
– Ты вряд ли когда-нибудь услышишь о ней, Рут! Тебе тяжело, я понимаю. Но думай о том, что она не бросила тебя на произвол судьбы. Она оставила тебя там, где тебе, как она думала, будет лучше. Она не виновата в том, что не знала, каково здесь на самом деле.
Меня удивило, что он размышлял обо мне и моей маме. Сквозь пелену моего отчаяния начало проступать какое-то приятное чувство, теплое и нежное.
– Конечно, она не виновата. Но ведь от этого только хуже! Получается, ее жертва была напрасна!
– Именно поэтому ты не имеешь права сдаваться, слышишь? Ты просто обязана выжить! – поспешил ответить Билли.
Но вскоре его лицо прояснилось, и он сел прямо, положив ногу на ногу.
– Ну что ж, Рут, давай-ка я начну учить тебя работать с китовым усом. Мне кажется, тебе понравится!
Он был прав. Лезвия ножей блестели. У них были большие увесистые рукоятки, и мысль о том, что я возьму один из них в руку, грела так же, как мысль о револьвере отца. Кажется, это было тысячу лет назад, в какой-то другой жизни. А китовый ус мне сразу понравился: полупрозрачные пластины, напоминающие кусочки рога. Что-то настоящее, природное, чему я могу придать форму.
– Миссис Метьярд уже сняла все мерки для этого корсета, – сказал Билли, положив передо мной выкройку. – Но Кейт потом научит тебя снимать их.
Билли улыбнулся и добавил:
– Мне было бы не совсем прилично показывать тебе как.
Я шумно сглотнула и зарделась, представив себе на секунду, как Билли приставляет сантиметр к моей груди, а затем измеряет обхват…
– Но… Как ты сам научился всему этому? Продавец тканей ведь корсеты не делает!
Билли протянул правую руку за кусочком китового уса:
– Ну… я же не всегда был продавцом тканей.
– Да?! А я думала… Разве твой отец не хозяин магазина тканей?
– Да-да. Только и мистер Рукер не всегда был моим отцом.
Что? Может, его мать второй раз вышла замуж? Хотя нет, так не может быть. Мальчик все равно носил бы фамилию своего отца.
Посмотрев в мое недоуменное лицо, Билли спросил:
– Ты не догадываешься?
– Ты что… приемный сын?
– Именно. Так получилось. А когда-то я был подкидышем, как и остальные здесь.
Так вот что! Вот почему он так говорил о моей маме. И вот почему Нелл с таким выражением говорила, что ему повезло. Значит, он когда-то тоже был брошенным ребенком. У нас с ним было нечто общее.
Я представила себе сверток с голубоглазым младенцем, лежащий на ступенях сиротского приюта. Боже правый, и как только его мать смогла оторвать от сердца такое прелестное дитя?!
Маленьким ножичком Билли начал обстругивать кусок китового уса.
– Мистер Рукер заметил меня здесь, в магазине миссис Метьярд, когда я разворачивал ткани перед покупателями. Он стал приходить и смотреть на меня. Однажды я отрезал кусок ткани – парчи цвета шампанского. Я запомнил эту ткань на всю жизнь. Он сказал тогда: «Какой прилежный и аккуратный. Хороший парень! Вот бы мне такого». На следующий же день пришла миссис Рукер – посмотреть на меня. Да благословят ее небеса! Я полюбил ее сразу, как только увидел. Они несколько месяцев торговались с миссис Метьярд, но наконец им все-таки удалось забрать меня отсюда.
– Что?! – Я не смогла сдержать этот возглас удивления и рванулась вперед так, что чуть не свалилась со стула. Нет, не может быть, я, наверное, ослышалась! Билли?! Милый улыбчивый Билли – работал здесь?! – Нет! Ты же не…
– Почему нет?
– Ты что, правда работал здесь?!
– Ну да…
– Но тогда как же ты… – Я осеклась, побоявшись продолжить свою мысль. В конце концов, Кейт в торговом зале, и нас отделяет всего лишь занавеска. Но тут звякнул дверной колокольчик, я услышала голоса и испуганно оглянулась.