Билли перешел на шепот. Выражение его лица уже не было таким ласковым.
– А, я понял, ты хотела спросить, почему я решил жениться на Кейт, породнившись тем самым с ее матерью после всего этого.
Мы снова переглянулись. И в этот момент нас связало что-то едва ощутимое. Какое-то молчаливое понимание и согласие. В глазах его засверкали голубые искорки.
До нас донесся голос Кейт. Она говорила как всегда немного в нос и рекомендовала кому-то сатин цвета «полуночной тьмы».
– Кейт никогда не била меня, – сказал он с нежностью в голосе. – Она уже тогда была тростиночкой, но очень остра на язык. Мы все были примерно одного возраста и какое-то время дружили: Кейт, Нелл и я.
– Нелл? – Я просто не могла поверить своим ушам. Это не укладывалось у меня в голове.
– Ну да. Нас с Нелл взяли сюда вместе из приюта. Близняшки и Мириам намного младше. Я уже давно был у мистера Рукера, когда они появились здесь.
Больше всего меня поразило то, как спокойно Нелл смотрит на него и общается с ним. После всего, что произошло… Да как ее не разорвало от ревности? Наслаждаться дружбой с молодым человеком – да не с каким-нибудь, а с таким замечательным, как Билли, – и потом проводить его в явно лучшую жизнь вдали от себя, а теперь еще и регулярно видеть в роли жениха той, что все это время мучает тебя? Нелл, видимо, еще добрее, чем я себе представляю. И гораздо лучше меня умеет прощать. «Повезло же ему», – вот и все, что она сказала.
Взяв нож и кусочек китового уса, я начала повторять движения рук Билли. У меня сразу стало получаться. Осторожные, мягкие движения. Из-под моего ножа вились кудрявые белые стружки, словно масло, нарезанное фигурным ножом для праздничного стола.
– Отлично! Но вот эта часть пойдет на плечо. Дай-ка я покажу тебе, как правильно. Иди сюда. Вот так.
Какие же у него нежные и теплые руки! Почему же мне так тревожно и больно, когда он прикасается ко мне?
– Я все еще не могу поверить, что ты работал здесь и делал корсеты, – не могла я успокоиться. – Да если бы мне удалось вырваться от этих Метьярдов, я бы бежала куда глаза глядят и ни за что не вернулась бы.
Он продолжил работать. Наши пальцы почти соприкасались.
– Справедливость восторжествует, малышка Рут! Я свято верю в это. Со мной обращались здесь ужасно, врать не буду. Но все закончилось хорошо. Понимаешь… Если бы я сдался, стал угрюмым и глядел на всех со злобой, мистер Рукер никогда не обратил бы на меня внимание. А Кейт стала бы моим злейшим врагом. Но я обставил их всех.
– Ты? Обставил? Ну уж нет! – запротестовала я. – Ты все еще зависишь от тех денег, что получаешь от миссис Метьярд. Тебе все еще приходится видеться с ней!
– Да! Но кто унаследует все ее имущество? Все, что она создавала в течение жизни?
– Кейт, я думаю.
– А кто будет на правах мужа распоряжаться имуществом Кейт?
– Ты! – моргнула я.
– А кого миссис Метьярд любит больше всего на свете?
– Кейт? – спросила я с неуверенностью, потому что за все это время я не увидела большой привязанности и любви между миссис Метьярд и ее дочерью.
– А кому достанется любовь Кейт?
Я выдернула свою руку из его руки:
– Ее мужу!
– Так вот, миссис Метьярд может считать себя умнее всех, но это не так. Я заберу у нее любимую и единственную дочь, а впоследствии и магазин. Я отомщу ей, Рут, за все сразу. И для этого мне вовсе не понадобится махать кулаками.
Возможно. Но я сама жаждала другой мести. Мне хотелось просто распять миссис Метьярд.
Я желала видеть, как она страдает.
26. Доротея
Хэзерфилд лежит за крутыми холмами, довольно далеко от города, и дороги частенько размывает, поэтому, если бы не приглашение, мы вряд ли бы решились на поездку. Тем более последние две недели шли дожди, и папа волновался за лошадей. Не дай бог, одна из них подвернет ногу в этой грязи. Но, к счастью, его опасения не оправдались. Мы прибыли вчера в целости и сохранности, и лошади тоже не пострадали. Хотя от многочасовой тряски голова, конечно, побаливала.
Но стоило нам только взглянуть на этот роскошный особняк, как мы поняли, что проделали свой путь не зря. Все те дифирамбы, что мы слышали в адрес этого имения, не были преувеличением. Каменное здание, выдержанное в серо-бежевых тонах, с крышей, покрытой прелестной красной черепицей, очень напоминало шато – французскую загородную усадьбу. Дорожки были засыпаны гравием, а перед особняком располагался шестиугольный пруд. Но эти творения рук человеческих были очень удачно вписаны в местный пейзаж. Бескрайние поля и долины удивляли своей упоительной естественной красотой, утопая в зарослях розово-лилового вереска. Усадьба носила свое название по праву [27]. Вереск как раз начинал цвести. Я почувствовала его тонкий аромат, когда папа помогал мне выйти из коляски.
– Мне кажется или ты действительно ошеломлена этой роскошью и красотой?
– Да, папа, очень красиво, – искренне ответила я.
– И все это однажды будет принадлежать сэру Томасу…
Я оставила эту реплику отца без ответа, потому что была всецело поглощена своей юбкой, которую приходилось придерживать, так как она задиралась при каждом шаге по усыпанной гравием дорожке. Зря я выбрала для дороги платье с такой пышной и легкой юбкой.
– Сэру Томасу? – все-таки ответила я. – Неужели?
– Ну а почему нет? У леди Мортон ведь нет детей.
– Да, но ведь имение это она получила в своем последнем браке! Я полагаю, есть закон или какая-то оговорка о том, что имущество должно наследоваться родственниками мужа.
– Я не уверен, что таковые имеются, Дора. Титул ведь никто не унаследовал, в конце концов!
И мое воображение вмиг нарисовало наиболее вероятные последствия моего безрассудного решения: я в роли леди Бигглсуэйд, хозяйки усадьбы Хэзерфилд, выглядываю из стрельчатого окошечка вон той башни. На мне роскошное платье, дополненное увесистым колье с бриллиантами, и я с тоской смотрю на эти живописные холмы, горюя о своей безвозвратно утраченной любви.
Картина довольно романтичная, но только ужасно глупая. Да я умру здесь от тоски!
Быть женой состоятельного, но нелюбимого человека – это, наверное, все равно что увязнуть в болотной трясине. Это постоянное ощущение медленного, но неотвратимого погружения на дно. Жизнь в роскоши засасывала бы меня все сильнее. Я стала бы такой же чванливой пустышкой, как все эти леди вокруг меня. Такой же, как папа или – не дай бог! – миссис Пирс.
Только с Дэвидом я смогу сохранить желание стать лучше, заниматься делом и помогать ближним.
Мы дошли до большой арочной двери, обитой кованым железом. Она открылась за несколько секунд до того, как мы вознамерились постучать. За ней выстроились в ряд лакеи в париках и пурпурных ливреях. Они одновременно поклонились нам, а затем самый высокий произнес:
– Соблаговолите пройти сюда, пожалуйста! Сэр! Мадам!
Большего контраста с грязной и вонючей долговой тюрьмой я и представить себе не могла! Вокруг мебель цвета каштана с позолотой, канделябры и написанные маслом портреты в полный рост. Будучи единственной наследницей, я всегда жила в уюте и комфорте. Но Хэзерфилд совсем другое: все здесь очень элегантно и как-то радостно. И теперь мне стало понятно, почему леди Мортон не желает покидать своего имения, вне зависимости от сыпи на коже.
Нас проводили в гостиную, выдержанную в медовых тонах. На окнах позолоченные ручки. Потолок украшен фризом. Сэр Томас и леди средних лет с одутловатым лицом поднялись с соседних кресел, чтобы приветствовать нас.
– Прошу вас простить мою сестру, – сказал сэр Томас с коротким поклоном. – Она спустится к нам немного позже.
Я взглянула на стоящую рядом с сэром Томасом даму. Она скрестила руки и отвела взгляд. На ней было довольно красивое платье, только слегка старомодное: такие носили пару сезонов назад.
Сэр Томас позвенел цепочкой от часов. Я откашлялась.
– Ах да! – спохватился он. – Конечно! Я же не представил вас. Мистер Реджинальд Трулав. Мисс Доротея Трулав. Мисс Сельма Поттс.
– Позвольте поинтересоваться, кем вы приходитесь нашим замечательным друзьям? – спросил мой отец, целуя ее руку.
Мисс Поттс слегка зарделась:
– О нет, я им не родственница, я компаньонка леди Мортон.
Услышав это, папа потерял к ней всяческий интерес.
А мне, наоборот, было очень любопытно пообщаться с этой женщиной перед встречей с одиозной леди Мортон. Насколько я смогла разглядеть голову мисс Поттс, часть которой была спрятана под кружевным чепцом, зона скрытности у нее очень маленькая, так что она наверняка не прочь посплетничать.
Папа и сэр Томас уселись в кресла и принялись болтать о гончих собаках и еще о чем-то, мало мне интересном, а мы с мисс Поттс устроились поближе к камину. Иногда я позволяла себе украдкой взглянуть на сэра Томаса. Он же ни разу не поднял на меня свои вечно заспанные глаза. Бедный папа, он явно преувеличил его увлеченность мной!
– Мне так жаль, что леди Мортон не смогла сразу встретить вас, – сказала мисс Поттс. – Очень неловко. Но она вообще-то довольно замкнутый человек, понимаете. И к тому же… Ей требуется много времени, чтобы одеться и привести себя в порядок. – Сказав это, она слегка закусила губу, словно сболтнула лишнего.
Я склонилась к ней.
– Понимаю, о чем вы, – осторожно ответила я. – Это ведь… Сэр Томас обмолвился тут ненароком… У нее что-то с кожей, да?
Мисс Поттс почесала шею и нервно засмеялась:
– О да! Как хорошо, что вы уже в курсе дела! Мы все очень беспокоились, не испугает ли вас ее вид. Бедняжка пудрится и пользуется различными средствами, но это все равно ужасно! А ведь она такая красивая!
Насколько я помню, красавицей леди Мортон никогда не была. Хотя, возможно, ее баснословное богатство обязывало общество называть ее таковой. Думая так, я тем не менее понимающе закивала, давая понять, что осознаю всю глубину трагедии леди Мортон.