– Бежим вместе! – прошептала Мим.
В колючие объятия этого холодного ветра? Но, несмотря на его жуткие завывания, мне вдруг действительно захотелось сбежать вместе с Мим. Ради нее же самой! Ее отчаянная смелость передавалась и мне. Начать жизнь с чистого листа рука об руку с настоящей подругой. Не об этом ли я мечтала?
Если я останусь здесь, моя жизнь будет только ужаснее с каждым днем. Да, здесь со мной останутся Нелл и Билли, но они не такие, как Мим. Они не видят дальше своего носа. Для них существует только ателье Метьярдов и Оакгейт. Мим доберется до Лондона. И, может быть, даже до Африки…
Мы с ней могли бы построить жизнь, где главной была бы наша дружба.
Но как же я сбегу отсюда? Ведь мама подписала какой-то документ. Как же я смогу бросить ее, подвести и уехать за счастьем в чужую страну? К тому же потрескивание корсета под моей подушкой напоминало еще и о предстоящей сладкой мести. Я просто не могу упустить шанс отомстить Розалинде. Нет, сейчас я точно не могу бежать вместе с Мим.
– Ты же знаешь, что я не могу уйти отсюда. Эта карга сразу посадит мою маму в долговую тюрьму.
– Если она найдет твою мать! От нее ведь так и не было весточки?
– Нет, – с грустью ответила я.
– Вот видишь…
Здравый смысл подсказывал, что моей мамы, скорее всего, уже нет в живых, но мне так не хотелось верить в это. Ведь если это сделаю, то буду вынуждена признать, что осталась сиротой… А ведь я потеряла уже стольких дорогих мне людей… Нет, я должна думать, что она жива!
– Мим, ты так отчаянно веришь, что твоя мама все еще в Лондоне… Почему ты не можешь так же верить в то, что и моя мама жива? – добавила я слегка дрожащим голосом.
Мим долго молчала. Потом всхлипнула и взяла меня за руку:
– Ты права. Прости. Но знаешь… Мне просто было бы легче сбежать вместе с тобой.
– Я знаю. Но если я останусь, то смогу помочь тебе. Отвлечь их внимание, чтобы ты успела уйти как можно дальше. Сегодня миссис Метьярд обмолвилась о том, что Кейт и Билли выбирают день для свадьбы. Если и планировать твой побег, то как раз на этот день, разве нет? Будет много суматохи, понимаешь?
– Да! – сжала мою руку Мим. – Я убегу именно в этот день!
Мы больше не разговаривали. Я лежала молча и смотрела в потолок, понимая, что уснуть в эту ночь теперь уже точно не смогу. В день свадьбы Кейт я разом потеряю все то немногое светлое, что есть в моей жизни. Разве мыслимо ателье Метьярдов без ужасного чая Мим, веселого посвистывания Билли, небесно-голубого платья Кейт?
В противоположном углу подвала Нелл вскрикнула во сне. Я повернулась на бок и снова услышала тихое потрескивание корсета, чередующееся с легким побрякиванием рыбки Мим.
28. Доротея
В эти дни я часто думала о леди Мортон. По правилам хорошего тона мы должны тоже пригласить ее к себе, хотя, полагаю, она отказалась бы под каким-нибудь благовидным предлогом. Как представлю это наштукатуренное лицо на пороге нашего дома… Жуть! Да после нее пудру неделями из всех углов выметать! У меня нет ни малейшего желания принимать ее у себя. Как и неотвязную миссис Пирс.
Папа однажды сказал мне, что, когда мама перешла в католицизм, все приличное общество отвернулось от него. Именно этим я объясняла себе отсутствие у нас друзей семьи, интересующихся моим воспитанием, а также то печальное обстоятельство, что моему бедному папе приходится довольствоваться вниманием миссис Пирс. Но теперь у меня возникли сомнения.
Леди Мортон вполне уважительно отзывалась о маме. Тем более, у Мортонов в роду тоже есть католики, поэтому неодобрение с ее стороны было бы по меньшей мере лицемерием. Чем дольше я размышляю надо всем, что увидела в усадьбе Хэзерфилд, – за обедом, а потом и за послеобеденным чаем, – тем больше убеждаюсь в том, что миссис Мортон перестала навещать нас по какой-то другой причине. А именно потому, что не любит моего папу.
Мама дружила с леди Мортон. Просматривая то немногое, что осталось из маминых вещей – и прежде всего карандашные наброски, засушенные цветы и маленькие носовые платочки с незаконченной вышивкой, – я наткнулась и на стопку писем и записочек, адресованных маме и подписанных «Ваша любящая Дж. М.».
И я точно помню, что, когда была совсем маленькой, леди Мортон часто приезжала к нам. Так что она не могла вот так просто взять и бросить нас, как убеждает меня папа. Но тем не менее она так ни разу и не приехала после смерти мамы.
Разве все это не странно? Болезнь болезнью, но можно было хотя бы иногда писать. Хоть что-нибудь. Не может женщина – тем более бездетная – похоронить любимую подругу, а потом совершенно не интересоваться ее единственной маленькой дочерью. Для этого должна быть какая-то очень веская причина. И я почти уверена, что этой причиной является папа.
Папа всячески лебезил перед ней, но все же у меня из головы не идет то ядовитое выражение лица, с которым леди Мортон говорила о «прискорбной болезни» мамы. Такое впечатление, что она винила его в недостаточной заботе о своей жене.
Вчера вечером, готовясь ко сну, я решила расспросить Тильду. В ночной рубашке я сидела перед трюмо, на котором стоял канделябр с двумя толстыми свечами, а Тильда расчесывала серебряным гребнем мои распущенные по плечам волосы, прежде чем заплести их на ночь в косы.
– Тильда! – начала я, глядя на ее отражение в зеркале. – Ты ведь уже работала у нас, когда умирала моя мама?
Тильда застыла с расческой в руках:
– Да, мисс! Я тогда работала на кухне.
– Точно! Теперь я припоминаю. Ненамного старше меня.
– Я думаю… Да, думаю, мне было примерно четырнадцать, мисс.
Да, мне тогда было семь, а ей четырнадцать. Я была еще совсем ребенком и многое не понимала, но Тильда… В четырнадцать лет она могла понять и запомнить уже гораздо больше.
– А ты что-нибудь помнишь, Тильда? Как умирала мама?
Рука Тильды дрогнула, больно дернув меня за волосы.
– Я мало что помню, мисс! Это было очень печально, конечно! Но я тогда целыми днями мыла посуду на кухне. Так что вы, скорее всего, помните больше, чем я, мисс!
А что я сама помню? Неудержимая рвота. Слабое кровообращение. Я часто сидела рядом с мамой, сжимая в ладонях ее ледяные пальцы, и дышала на них, пытаясь хоть как-то согреть.
– В этом и дело. Конечно, я ухаживала за ней, насколько могла в силу возраста. Но даже сейчас я не вполне понимаю, от какой именно болезни она умерла. А что говорили у вас на кухне?
– Это была какая-то… смертельная болезнь…
Тильда разделила мои волосы на пряди и начала заплетать их в косы. Она смотрела на свои руки, избегая встречаться со мною взглядом.
– Но что же это была за болезнь? Ведь кто-то из слуг видел, что именно написал доктор в заключении о смерти?
– О, этого я не знаю, мисс!
– И что, вскрытия тоже не было?
Тильда довольно сильно потянула меня за косу.
– Нет. Ведь ее лечил доктор Армстронг. Он был близким другом вашего отца. И часто навещал вашу маму. До самой ее кончины.
Я очень настороженно отношусь к доктору Армстронгу. Он, как мне кажется, какой-то небрежный, невнимательный, словно занимается врачеванием по принуждению, а не по зову сердца. И я думаю, что так оно и есть, потому что неоднократно слышала, как он говорил папе, что жалеет, что не стал военным.
Может, в этом причина неприязни леди Мортон? Возможно, она полагает, что ему нужно было обратиться к более компетентным врачам. Но папа, естественно, обратился к другу.
Тильда просто не может не знать больше, чем она говорит. Слуги сплетничают. Это у них в крови.
– Я вот о чем беспокоюсь. – Я попыталась зайти с другой стороны. – Мне уже почти столько, сколько было маме, когда она умерла. А вдруг это передается по наследству? Мне просто необходимо знать, на какие симптомы обращать внимание!
В свете свечей я видела, что Тильда снова забеспокоилась и выпустила прядь моих волос из рук.
– Что вы такое говорите? Вы просто пышете здоровьем!
– Я уверена, что это комплимент с твоей стороны.
– Ну я имею в виду… То есть я хотела сказать… Понимаете, у вашей мамы был всегда такой странный блеск в глазах… И щеки были всегда красные. Такие женщины редко живут долго.
– Так ты думаешь, что это была чахотка?
Тильда успокоилась, и ее руки снова работали ловко.
– Может быть, но не знаю точно. Я же не врач.
– Она не кашляла, – мучительно вспоминала я. – Скорее всего, это было что-то похожее на острый гастрит.
– Вам лучше знать, мисс.
Какое-то время мы молчали. Я смотрела на свое отражение в зеркале, слегка подрагивающее в свете этих больших свечей, и все пыталась отыскать в своем лице черты мамы. Но я не очень похожа на нее… Ни лицом, ни формой черепа. Но вот по темпераменту мы с ней очень близки. У нее всегда была тысяча дел, которые она делала одновременно. И так до…
– Может быть, попросить папу показать мне свидетельство о ее смерти?
– На вашем месте я бы не стала, – быстро ответила Тильда.
И она права. Только зря расстраивать папу. Он на самом деле не так уж силен духом. У него настоящее отвращение ко всему, что связано с болезнью и смертью. Я почти не отходила от мамы до самого последнего ее вздоха. Спала с ней в одной комнате. А папа лишь появлялся иногда на пороге и осторожно заглядывал к нам.
Скорее всего, это его поведение – еще одна из причин, по которой леди Мортон перестала навещать нас. Тому, кто не знает папу так, как знаю его я, подобное поведение наверняка покажется трусостью или даже жестокосердием.
Я почувствовала боль в висках.
– Довольно, Тильда! Ты сегодня слишком туго заплела косы.
– Простите, мисс!
Тильда подала мне ночной чепец:
– Будут ли еще поручения?
– Нет. Спокойной ночи!
Тильда сделала небольшой реверанс и удалилась.
Без сомнения, она знает больше, чем рассказала мне. У нее очень большая и хорошо развитая зона скрытности, что не могло ускользнуть от моих наблюдательных глаз. Но она ни в чем не виновата. Люди далеко не всегда скрывают какие-то факты из злого умысла. Возможно, она просто не хочет расстраивать меня подробностями мучительной кончины моей матери. И даже если леди Мортон и мой папа действительно ссорились, Тильда вряд ли когда-нибудь расскажет мне об этом.