– Она не шевелится!
– Что? – напряглась Кейт.
– Я пошла поменять ей горшок. В нем все черное и… она не шевелится.
Все застыли.
С лицом Кейт произошло что-то странное: вместо персикового цвета оно приобрело оттенок прокисшего молока.
– Ничего. Я расшевелю ее!
Она черно-белым облаком пронеслась мимо стеклянного прилавка, отпихнула Нелл и взлетела по парадной лестнице. Над нашими головами хлопнула дверь.
– Кто не двигается? – потребовала объяснить я. – Ради Бога, Нелл, кто?
– Мириам… – еле слышно произнесла Нелл.
Ну конечно же! Кто-то ведь должен был выносить горшки Метьярдов и приносить им еду. И это была Нелл. Нелл! Она каждый день видела Мим и миссис Метьярд! С самого дня побега! Видела и молчала!
– Почему ты не сказала мне, что видела ее?! – закричала я, глотая слезы. – Почему не предложила передать ей от меня хоть какую-то весточку?!
Нелл направилась к двери.
– Ты сама знаешь почему!
– Потому что струсила!
Во взгляде Нелл мелькнула боль, и я запоздало вспомнила, как она рискнула принести мне ведро воды после моего заточения в угольной яме.
– Пусть так, Рут! Думай что хочешь. Но если бы ты ходила туда каждый день и видела эту женщину, расхаживающую в мужской одежде, ты тоже не сказала бы ни слова!
– Она что, все еще в форме своего покойного мужа? – спросила Айви.
– Всю неделю! Иначе почему она, по-твоему, не появляется в магазине? Она не может предстать в таком виде перед клиентами. Она совсем помешалась.
– Но что с Мим? – настаивала я. – Что они сделали с ней?!
Нелл закрыла лицо руками:
– Боже, это так ужасно! Они запретили мне давать ей еду и воду. И они связали ее так, что она не может сесть, но и стоять она тоже не может.
Мне хотелось схватить Нелл и трясти ее, пока я не вытрясу из нее душу.
– Что? Они запретили тебе? И ты подчинилась им? Ты видела, как она день ото дня угасает от голода и жажды, и не могла дать ей хоть каплю воды?
– Я не могу! – взвизгнула Нелл, шлепнув ладонью по двери. – Каждый раз, когда я появляюсь в той комнате, я вижу там ее… Его! С этой огромной саблей. Что я могу?
У меня за спиной Дейзи продолжала шуршать бумагой, заворачивая наряды Розалинды. Она просто делала свою работу, словно Мим была для нее пустым местом.
Я набросилась на нее:
– А ты что? Скажешь сейчас, что чернокожим не нужна еда? Что они не чувствуют голода?
Все эти шикарные платья, развешанные по всему торговому залу; белая марля, которой прилавок был укрыт, словно огромной паутиной – как меня тошнило от всего этого! Неужели никто не ощущал всего того ужаса, которым пронизан каждый наш стежок? Неужели эти чопорные клиентки не чувствуют, что в каждом сшитом здесь наряде таится смерть?
Дейзи бросила на меня один из своих ядовитых колких взглядов:
– Ты полегче давай! Если Мим в ящик сыграет, то «капитану» понадобится новая жертва. И я тебе честно скажу, это буду не я!
– И не я, – сплюнула Айви. – Так что каждый сам за себя!
Нелл безвольно оперлась о стену. Похоже, у нее все-таки есть сердце.
– Мы ничего не можем поделать, Рут! – прошептала она.
Нет! Кто хочет – найдет возможность…
Пока миссис Метьярд пребывала в своем капитанском бреду, Кейт занималась магазином, а Нелл – домом и кухней, за ящиками с нашим шитьем следить особо было некому. Поэтому никто не заметил, как я спрятала три иголки в рукаве.
Стемнело рано, как это обычно бывает зимой, и вскоре стало совсем темно. Все вокруг было цвета угольной ямы. Или цвета волос Мим. Мы закончили шить в одиннадцать. Кейт появилась в нашей чердачной мастерской и отвела нас в сырой и промозглый подвал. Я переоделась в ночную рубашку и улеглась на свой тюфяк.
А потом стала ждать.
Не знаю, сколько прошло времени, но я все прислушивалась и вглядывалась в темноту. Постепенно мои глаза привыкли к ней, и я смогла различать предметы вокруг. Вот тюфяк близняшек, вот лестница, ведущая наверх, к двери в коридор.
Где-то над моей головой по подоконнику барабанил дождь. Я представляла себе, как его капли собираются в лужи на мостовой, как стекают по стенам дома Метьярдов.
В воздухе висела тревога, словно на меня вот-вот кто-то бросится.
И вот наконец я сползла с тюфяка и встала.
Девочки по-прежнему храпели.
Я начала тихонько пробираться по холодному полу, стараясь не задеть чей-нибудь горшок. Иголки я зажала в правом кулаке, согревая их своим теплом. Левой рукой шарила вокруг себя, чтобы ни на что не наткнуться.
Вдруг я почувствовала что-то шершавое: деревянные ступени! Перил нет – так что придется взбираться ползком. Так безопаснее. Хотя какая уж тут безопасность? Я ведь направляюсь прямо в логово льва!
Задрав ночную рубашку, я встала на четвереньки и начала осторожно взбираться вверх по лестнице. Третья снизу ступенька сгнила, я помнила это, но забыла считать шаги. Если я провалюсь…
Не успела я об этом подумать, как почувствовала гнилую доску под пальцами. Раздался зловещий скрип. Айви что-то пробормотала во сне.
Я замерла и прислушалась. Неужели она не слышит, как колотится мое сердце?
– Если она тебя поймает, то просто убьет!
Нелл! Это ее еле слышный шепот…
– Я знаю, – тихо ответила я.
– Ты не сможешь освободить ее. Это намного хуже, чем угольная яма.
– Я просто хочу отнести ей немного еды.
Я услышала, как Нелл перевернулась с боку на бок на своем тюфяке.
– Знаю. Я оставила для нее на кухне.
С третьей попытки я смогла при помощи самой длинной иглы открыть замок. Затем осторожно выскользнула в коридор и тихонько прикрыла за собой дверь.
Вокруг царили непроглядная темень и тишина. Было слышно только еле различимое тиканье часов.
Я стала оглядываться по сторонам. Все вокруг казалось каким-то незнакомым, призрачным. Привычные вещи словно поменяли очертания, отчего казались зловещими в этом мраке.
Я просто двигалась на запах еды – горелого хлеба и прогорклого жира, что тянулся из кухни.
Осторожно пробираясь туда, я вслушивалась в унылую дробь дождя и протяжное завывание ветра и не заметила, как налетела на край стола, сильно ударившись о него бедром. Я стиснула зубы и подождала, пока боль не утихла. На своей ночной рубашке почувствовала что-то мокрое. Кровь? Нет, просто вода. Нелл оставила краюшку хлеба и кружку воды у самого края стола, чтобы мне легче было взять их в темноте.
Держа в обеих руках хлеб и воду, я теперь не могла передвигаться на ощупь. Ручка кружки была такой холодной… Тело мое била крупная дрожь. С трудом добравшись до парадной лестницы, я начала взбираться по ней.
При каждом моем шаге вода плескалась в глиняной кружке. Никогда не слышала ничего более громкого.
Я сжала хлеб в кулаке так, что он превратился в плотный комок. Ничего, от этого он не станет менее сытным для Мим. Правда, если на ковре останутся крошки… Ох, лучше не думать об этом. Лучше вообще ни о чем не думать.
Я много раз повторила себе, что мне все равно и я не боюсь смерти. Что я готова на все ради моей единственной подруги – Мим. И все же, когда я добралась до верхней ступеньки и подо мной скрипнул пол, нервы сдали. Я начала дрожать, как осенний лист. Все тело трясло так, что стучали зубы.
Что я здесь делаю? Я в своем уме?
Я не могла точно вспомнить, какая из дверей ведет в комнату «капитана». Помнила только его плетку. Направо или налево? А если она… то есть он услышал скрип половицы? И уже притаился за дверью, чтобы схватить меня?
Слезы катились градом по моим щекам. Кусая губы до крови, я все-таки двинулась дальше. Направо? Вроде да… Господи, ну почему в темноте все двери кажутся абсолютно одинаковыми?
Немного воды из кружки пролилось на ковер – мои руки слишком сильно дрожали, но было уже все равно.
И вот передо мной две абсолютно одинаковые двери. Невозможно понять, за какой из них скрывается весь этот ужас. Но времени на размышления нет. Надо делать выбор. Быстро!
Я выбрала правую дверь.
Она оказалась не заперта и медленно открылась, поскрипывая петлями.
В комнате слабо мерцал свет. Несколько секунд я различала только какие-то пятна. Но постепенно глаза привыкли, и я рассмотрела все: камин с тлеющими в нем угольками, длинный канат, подвешенный к потолку, связанные им руки – так же, как мои тогда, – и измученное тело…
– Мим? – рванулась я к ней.
В ответ послышался лишь еле слышный вздох.
Это была она. Я слышала ее дыхание столько раз. Неизменно рядом со мной: и за работой, и во сне.
Почувствовав некоторое облегчение, я ослабила хватку руки, сжимавшей кружку. И вдруг заметила движение.
Какая-то тонкая темная фигура медленно поднялась на ноги, и я почувствовала сладкий аромат, перебивавший даже пропитавший все запах от трубки «капитана». Ландыши!
– Пошла вон!
– Кейт?
– Пошла вон! Ты что, оглохла?
Я слышала ее, но как будто издалека. Кровь стучала в моих висках, и этот шум оглушал меня. Я с трудом держалась на ногах.
– Что вы творите с Мим?
Кейт сделала еще один шаг вперед, и я увидела ее в тусклом мерцающем свете угольков, тлеющих в камине. Из него вылетела искра. Она растаяла, немного не долетев до ее волос. Сейчас они были не завиты в кудри, а заплетены в толстую косу, которая спускалась по ее спине. Она выглядела как черный ангел среди пламени.
– Пошла вон! – рычала она. – Или мне позвать мать?
С этими словами она потянулась за кочергой, стоявшей около камина.
Господи, прости! Мне не хватило смелости.
Я бросила хлеб и кружку и убежала.
34. Рут
Не ждите от меня счастливого конца этой истории, мисс. Мим умерла. Но священник здешней церкви говорит, что смерть – это не самое ужасное, что может произойти с человеком. И я думаю, что он прав. Потому что то, что случилось со мной потом, было намного – поверьте мне! – намного хуже смерти.