– Ты что, все это время жила здесь? – с сомнением спросила я Нелл.
Она пожала плечами:
– Я уже успела привыкнуть.
Не думаю, что можно привыкнуть к такой мерзости и нищете. Затхлый, гнилой, зловонный воздух. В другом конце комнаты начали перебранку двое огромных бородатых мужчин. Посыпались удары и грязные ругательства. Остальные в страхе жались по стенам.
Если честно, я бы предпочла переночевать в угольной яме миссис Метьярд.
– А где туалет?
– Вон там в центре комнаты стоит ведро, видишь?
Я уставилась на нее в ужасе:
– Одно ведро на всех? И тут что… Ходят в туалет прямо на глазах у всех?
Нелл криво улыбнулась вместо ответа:
– Я же тебе сказала, что нам надо как можно скорее найти работу.
И тут темноту прорезал какой-то слабый писк. Плакал, похоже, младенец. Боже, грудной ребенок здесь?! Получается, Наоми жила еще не в самых жутких условиях?
Я стала вглядываться в лица людей, отмеченные печатью нищеты и отчаяния. Но я все еще надеялась узнать маму. Она прожила больше года в таких вот нечеловеческих условиях. Но я не верю, что лицо ее так же сильно исказилось. А вдруг я, обшаривая все ночлежки Оакгейта и вглядываясь в лица бродяг и нищенок, просто не узнаю свою мать?
А младенец все плакал.
Моя рука отчаянно чесалась. Я скребла ее чуть ли не до крови. Вши, блохи, клопы… Какая еще живность тут обитает?
– А ты уже пыталась найти работу? – робко спросила я Нелл.
– Конечно! – вспылила она. – Я обошла почти всех портних и модисток города. Никто не хочет нанимать меня. Только не эту из дома Метьярдов! Повредит репутации – вот что они говорят.
Сердце мое часто забилось. И меня ждет та же участь? А я думала, что буду вышивать и зарабатывать этим на пропитание себе и маме… Я ведь ничего другого не умею!
– А зачем ты говоришь всем, что работала у Метьярдов? Притворилась бы, что приехала из соседнего городка.
– Только не здесь. Они все проверяют. Да и невозможно это, сразу выведут на чистую воду. Наши имена попали в газеты.
Об этом я не подумала… Не успела я и дня насладиться свободой, как вот она опять – миссис Метьярд, словно клеймо, выжженное на мне каленым железом.
– А если придумать себе другое имя?
Нелл вздохнула и закатила глаза так, словно была вынуждена в сотый раз втолковывать некую прописную истину:
– Они все равно требуют рекомендацию с предыдущего места, Рут. Ты что, никогда не устраивалась на работу?
Нет, конечно! Какая же я глупая и наивная! Весь мир словно сжался до размеров этого мерзкого крысятника, в котором мы сидели.
– Может, нам лучше пойти в соседний город? – робко спросила я. – Куда-нибудь, где этих газет не читали и нас не узнают? Мим вообще собиралась добраться до Лондона.
Нелл хмыкнула:
– Нет, конечно. Ты прости меня, Рут, я не хочу сказать о ней ничего плохого, но она была мечтательницей. У нее не было денег даже на место в дилижансе. Она могла, конечно, попытаться добраться туда пешком, но без еды и питья ни за что не осилила бы такую дорогу. – Нелл многозначительно кивнула на мою больную ногу. – Вряд ли ты добредешь хотя бы до соседнего городка. А даже если дойдешь, то в таком виде, что ни о какой работе уже не может быть и речи. Когда ты доберешься туда, будешь выглядеть как грязная вонючая нищенка.
Я шумно сглотнула. Она права, конечно, эта девочка, брошенная с самого рождения и твердо знающая, что мир жесток и не следует уповать на милосердие людей. И рядом с ней я, впитавшая с молоком матери надежду на то, что есть все-таки еще люди с добрыми сердцами.
– И что же нам теперь делать?! – спросила я, и вопрос этот прозвучал как вопль отчаяния. – Я уже сейчас выгляжу измученной. Пара-тройка ночей здесь – и я буду…
– Жива! – отрезала Нелл. – И свободна! Это самое главное. А теперь ложись и спи. Ты все еще слаба. Утро вечера мудренее.
Да? Что-то мне не очень верится в это. Под плач младенца, шуршание крыс и ругань мужиков я не засну никогда.
– Почему? – почти плакала я. – Почему ты так уверена, что завтра будет лучше?
– Потому что завтра… – Нелл сделала многозначительную паузу и злорадно улыбнулась. – Завтра миссис Метьярд повесят!
41. Доротея
Как же быстро радость может смениться горькой печалью!
Рассветные сумерки рассеялись, оставив за собой серебристые дорожки инея и крупные капли росы. Греймарш подготовил наш экипаж, и мы поехали на почту, где я собиралась отправить свое письмо сэру Томасу тайком от папы. У меня словно камень с души свалился, когда я протянула конверт пожилой служащей. Она поправила очки и прочла адрес.
– Что-то еще, мисс? – спросила она, нарочито громко произнеся последнее слово. И ведь она действительно хотела пристыдить меня. Незамужняя отправляет письмо мужчине! Она испепеляла меня взглядом, в котором читалось нечто вроде «я все знаю!» Но я велела себе не обращать на это внимания.
– Нет-нет! – ответила я, положила перед ней монету и вышла из почтового отделения.
На улице я вздохнула полной грудью. Все, я отослала отказ сэру Томасу. Какое счастье! Я отказала ему в изысканнейших выражениях. Письмо мое пронизано сочувствием и благодарностью. Он не усомнится, что я отказываю ему с тяжелым сердцем, хотя оно и не принадлежит ему. Мама не стала бы винить меня за столь тонкий и изысканный отказ брату ее подруги.
Другое дело папа… Но я очень надеюсь, что, когда он узнает обо всем, мы с Дэвидом будем уже в Лондоне.
С почты мы поехали в Ботанический сад, где цветение набирало силу. Унизанные каплями росы нити паутины украшали, словно ожерелья, скромные венчики фиалок и примул. Мелкие лепестки, подобно белому и розовому конфетти, ковром укрывали все вокруг. Деревья уже отцвели. Из почек проклюнулись листочки. Луковичные цветы высоко подняли свои бутоны. Вся краса вырвалась из подземного заточения на свет божий.
Моя встреча с Дэвидом была очень краткой, но от этого не менее упоительной. Секунды, проведенные вместе, были похожи на свисающие с ветвей капли дождя. У него не было новостей о заявлении на перевод в Лондон. Но мы оба в первый раз осознали, что не можем никак повлиять на исход этого дела и, соответственно, на наше будущее. Очевидно было одно: мы должны пожениться в обозримом будущем и начать новую жизнь как муж и жена.
– Вы сегодня в хорошем настроении, мисс Трулав! – улыбнулся он.
Он был прав. И я бы могла часами стоять рядом с ним и вдыхать запах его влажного шерстяного сюртука, чувствуя за спиной взгляд бдительной Тильды. Но мне пришлось вернуться домой.
Вот там-то меня и ждал неприятный сюрприз.
Экипаж, стоящий у дверей нашего дома, я заметила издалека и сразу узнала эту пару серых лошадей. Настроение мое вмиг испортилось. Что ей надо в моем доме? Я в это время не принимаю. Ей наверняка сказали, что я уехала по делам.
И тут меня словно током ударило: возможно, она специально пожаловала именно в это время. Я заглянула в экипаж и увидела, что внутри никого нет. Ей должны были доложить, что меня нет, но она все равно вошла.
Вошла, чтобы поговорить тет-а-тет с папой.
– Похоже, у вас гости, мисс! – отметила Тильда. Впрочем, в ее голосе не было никакого удивления.
Мы молча прошли в дом через парадную дверь. Все выглядело каким-то ненастоящим, словно это не мой дом, а кукольный домик. Когда Тильда взяла у меня чепец и перчатки, я услышала громкий визгливый смех.
– Я поднимусь к себе, – сказала я.
Но они, наверное, услышали цокот копыт у дверей или мои шаги.
– Дора? Дора, это ты? – раздался папин голос из-за двери библиотеки.
Я остановилась в замешательстве у парадной лестницы. Внутренний голос подсказывал, что надо как можно скорее взбежать по ней и скрыться в своей комнате. Но на меня смотрели Тильда и лакей. Как я могла ослушаться папу под их пристальными взглядами?
И снова раздался голос отца из библиотеки.
– Зайди сюда, Дора! Мне надо поговорить с тобой.
Каждый шаг давался с болью, словно я шла по битому стеклу. Я вспомнила рассказ Рут, как она, дрожа всем телом, пробиралась к комнате «капитана» в кромешной темноте. Сейчас было светло, но я чувствовала себя точно так же.
Я открыла дверь библиотеки.
Красные гардины были задернуты. Витрины с чучелами ворона и скалящейся лисы слегка запотели.
Папа стоял у стола рядом с миссис Пирс, держа ее за руку.
– Моя дорогая Доротея! – просияла миссис Пирс.
Ее огромная нижняя челюсть, ее платье горчичного цвета и очередная нелепая прическа – все это уже казалось мне оскорблением. Но слышать от нее имя, данное мне при крещении, имя моей матери – вот это было для меня почти невыносимо!
Пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы сделать небольшой реверанс и поздороваться.
– У меня для тебя прекрасные новости, моя дорогая! – промурлыкал отец. Верхняя пуговица его рубашки была расстегнута, и вообще он выглядел как-то неопрятно. Лоб блестел от пота. – Ты готова услышать о настоящем чуде?
Я знала, что он сейчас скажет. И больше всего на свете мне хотелось сейчас рвануться к нему, закрыть его рот рукой и закричать, что я запрещаю ему говорить это. Он не смеет! Никогда! Я не хочу! Но я могла бы вести себя так только с моим папой. А сейчас передо мной стоял совсем не он. Это был совершенно другой, незнакомый человек, не имеющий ко мне никакого отношения.
– Рад сообщить, что миссис Пирс приняла мое предложение и согласилась стать моей женой. Я самый счастливый человек на земле!
Она просияла:
– О, Реджинальд!
Так странно теперь вспоминать об этой сцене. И больше всего меня удивляет моя отстраненность в тот момент. Я не испытывала абсолютно никаких эмоций и была холодна, как лед, словно находилась в другом месте, очень далеко от этих двух совершенно чужих мне людей. И только слегка вздернутая верхняя губа выдавала мое отвращение.
– Подумать только… – выдавила наконец я.
Зрачки папы резко сузились, глаза потемнели.