Он шумно выдыхает.
– Понимаю… Э… Надеюсь, вы помните заповедь о почитании родителей?
– Да, конечно!
– И тем не менее… Простите меня, мисс Трулав, за неделикатный вопрос… Но можно у вас спросить… Скажите, пожалуйста, а сколько вам лет?
– Двадцать пять.
Он кивает. Сам он, как мне кажется, еще моложе меня.
– Я всегда думал, что это нормально для ребенка, в каком-то возрасте начать подвергать сомнению то, что говорят ему окружающие его взрослые. Это просто очередной этап развития его ума. Так ребенок готовится к тому, чтобы самому принимать решения и делать свои собственные суждения, как это и подобает взрослому человеку. Возможно, вы, мисс Трулав, сейчас как раз на этом этапе. Так что это не грех, а признак взросления. Ваш ум готовится к тому, чтобы опираться на суждения супруга, а не отца.
О Господи, именно так! Я уже сейчас с большей готовностью полагалась бы на Дэвида, чем на папу. В моих глазах Дэвид как мужчина раз в десять достойнее моего отца! Мне, конечно, не очень нравится мысль о том, что я должна буду жить по чьей-то указке, но уж если так суждено, то мои помыслы и поступки были бы намного благороднее, если бы я опиралась на суждения именно Дэвида. Разве нет?
– Скажите мне, мистер Саммерс, а вы верите в то, что человек может измениться? Полностью измениться. Что преступник может стать благочестивым, а добрый человек – злодеем?
Он слегка отшатывается от меня.
– Вы полагаете, что ваш отец изменился?
– Нет-нет. Он такой же, каким был всегда. Этот вопрос не имеет отношения к моему отцу. Это интересно мне самой.
– Ну, мисс Трулав, в таком случае, я полагаю, вы уже сами знаете, каков будет мой ответ. Разве служил бы я капелланом в тюрьме, если бы не верил в то, что человек может исправиться?
– Нет, конечно. Но очень часто – и особенно в тюрьме – меня мучит вопрос: в какой момент человек теряет голову настолько, что ожесточается? Со мной так грубо обошлись именно те, к кому я всегда была добра. Я всегда думала, что они раскаются. Но теперь… Я не знаю, как мне поступить.
Он сцепляет руки. Кажется, мои вопросы застали его врасплох.
– Простить можно все, мисс Трулав. Но не все умеют прощать. Господь не оставит своей милостью того, кто, в свою очередь, не пренебрегает милостью Божией. Но не все люди выбирают путь праведный. Некоторые идут своим, иным путем. И это неизбежно.
В этот момент я кажусь себе такой никчемной и беззащитной. Столько лет изысканий в области френологии и теологии… – и вот результат: форма черепа человека не меняется, а Слово Божие далеко не всегда преображает человека. Кажется, земля уходит у меня из-под ног.
Может, нужно смириться с этим? Принять то, что некоторые люди рождены плохими и останутся таковыми на всю жизнь?
– А что же с теми, кто сбился с пути истинного, мистер Саммерс? – У меня дрожит голос, как у совсем наивной и маленькой девочки. – Которых мы никак не можем вернуть? Что же с ними?
Он смотрит на меня с такой грустью в глазах:
– Боюсь, у Господа к ним такое же отношение, как и у закона, мисс Трулав: злодеяние должно быть наказано.
47. Рут
Любовь… Нежность… Когда-то я испытывала эти чувства. И когда-то, очень давно, я умела прощать, потому что в глубине души была доброй.
Мне надо снова отыскать в себе эти чувства. И сделать это надо прямо сейчас.
Моя игла снова и снова ныряет в цветной ситец. Она ищет вместе со мной. Но на ее кончике так ничего и не появляется. Исцеление. Здоровье. Ну где-то же они должны быть!
Сумерки постепенно заползают в комнату через окно. Я отодвинула все занавески. На улице уже довольно темно. Видно только несколько тусклых фонарей. Чайки кричат все реже и тише.
Откуда я могла знать? Она всегда была такой резкой и бесцеремонной. Этот ее вечно гордо вздернутый носик, словно рядом плохо пахнет и этот запах исходит именно от тебя… Нет! Я не смею сейчас думать об этом! Только о хорошем! Только аккуратные, ровные и нежные стежки!
– Рут, чем ты занята? Нам нужна твоя помощь!
В комнату ворвался Билли и уставился на меня. Под его синими глазами появились темные круги. Он закатал рукава, отчего стали видны сильные руки, покрытые редкими волосками.
– Кейт совсем плохо!
– Я сейчас поднимусь!
– Мама хочет, чтобы ты… Погоди, а что ты опять шьешь? Это что – занавески?
И вот я опять сгораю от стыда. Как же мне объяснить все ему?
– Я шью шаль. Для Ке… Для хозяйки.
– У нее достаточно шалей, Рут!
– Ей нужно… Ей… – Нет, все не то! Я молча качаю головой. У меня нет времени объяснять ему… – Скажите мне, сэр! – почти потребовала я, набравшись смелости. – Это действительно она? Неужели она сама пошла в полицию и рассказала им все?
Пару секунд Билли смотрел на меня так, словно видел впервые. Потом он тяжело вздохнул, вошел в комнату и закрыл за собой дверь.
Он облокотился о косяк, словно был не в силах стоять.
– Да, это была она. Я никогда не думал, что Кейт решится на это. Она изменилась после того, как Мириам…
Что бы ни происходило, я не имею права думать о Мим сейчас. Эта шаль не должна впитать ни одной плохой мысли о Кейт.
– Вы ведь все это время пытались сказать мне именно это. Вы не зря сказали мне тогда, что Кейт вовсе не такая, как ее мать.
Билли вздохнул. Или это была горькая усмешка…
– Да? Я так сказал? Не знаю, верил ли я сам в это хоть когда-нибудь… Я просто хотел… Но ведь ты сама все понимаешь, правда? Ты ведь прекрасно понимаешь, как приятно мне было забрать у миссис Метьярд то, что было так дорого ее душе.
Я отложила шитье. Наши глаза встретились, и в этот миг я увидела того самого Билли, который впервые появился на пороге дома Метьярдов: тощего испуганного сироту из приюта, робко озирающегося по сторонам, мальчика с огромными грустными голубыми глазами.
– Вы хоть когда-нибудь любили ее? – сорвалось с моих губ.
– Ты не смеешь задавать мне такие вопросы!
Я виновато склонила голову. Он никогда раньше не повышал на меня голос. Я вообще ни разу не видела, чтобы он сердился.
– Да, сэр. Простите меня! Этого больше…
– Нет, Рут, это ты меня прости! Я не хотел обидеть тебя! Просто… – Билли закрыл лицо руками. – Господи, как же все запуталось!
Он теперь мой хозяин, и мне следует сделать вид, что я не замечаю его слез. Но вместо этого я рванулась к нему и крепко обняла. Так, как мечтала все эти годы. Он прижался ко мне и заплакал, как ребенок:
– Рут! О, Рут! Я такого натворил! Зачем я снова пошел в этот дом? Я ведь совсем не хотел! Но как я мог оставить ее там одну?
Мне было одновременно и нестерпимо больно и радостно слышать все это. Омытые слезами, эти огромные голубые глаза были еще прекраснее. Я никогда не смогу пробудить в мужчине ни любви, ни желания, но я смогла много больше: Билли, вечно улыбающийся и насвистывающий веселые песенки, не смог скрыть своих потаенных страданий и сотрясается передо мной в искренних горьких рыданиях!
Как бы мне хотелось теперь исцелить его душу, чтобы он снова стал прежним Билли!
– Что же нам теперь делать?! – исступленно кричал он. – Господи, ребенок! Если она теперь умрет, то врач наверняка подумает…
– Я не позволю им умереть! – успокаивала я Билли. – Я все распущу! Обещаю тебе, Билли, я найду способ распустить все до последнего стежка!
Он ошарашенно смотрел на меня своими мокрыми от слез глазами:
– Распустишь? Ты о чем?
Странная штука – любовь, она вытаскивает на свет самое сокровенное, развязывает язык в два счета, правда? Я никогда не произносила это вслух даже наедине с самой собой. Но стоя вот так, с Билли, ощущая его слезы на своей коже и волосах… Я больше не могла молчать. Я закрыла глаза и глубоко вздохнула:
– Это проклятье… Необъяснимый зловещий дар, Билли! Эта смертоносная сила в том корсете, что я сделала для Кейт. Это моя вина. Только я виновата. Я хотела отомстить ей. Хотела, чтобы она страдала.
– Что?!
– Я думала, что она тоже убивала Мим! – закричала я. – Я сделала этот корсет для того, чтобы он уничтожил Кейт! Чтобы наслать на нее болезнь, от которой она умрет!
Открыв глаза, я увидела, что Билли смотрит на меня в полном недоумении.
– Ты… Что ты сказала?!
Я взяла в руки неоконченную шаль и стала размахивать ею перед Билли:
– Ты никогда не удивлялся тому, что с моим появлением очень многие клиенты миссис Метьярд начали болеть? Так вот, это все моих рук дело! Мои стежки! У меня такая способность – я могу насылать на людей болезни, слепоту и даже смерть!
Выпалив все это, я почувствовала громадное облегчение. Я поделилась с ним всем, о чем до сих пор молчала. Всем, чем была отягощена моя черная душа: Наоми, папа, мама… Когда я дошла до кусочков рыбки Мим, вшитых в корсет Кейт, мне стало так легко, что я готова была воспарить над этой комнатой.
Билли смотрел на меня из-под своих насупленных бровей. Ни одна мышца его лица даже не дрогнула. Я попыталась хоть как-то истолковать это для себя. Это точно не оцепенение от ужаса. Нет. Он не верит мне. Он не может принять это, взять в толк.
– Ты не в себе, Рут! От всего этого у тебя просто помутился рассудок.
– Нет! Это все чистая правда! И я докажу вам всем это! Когда я доделаю эту шаль – она излечит Кейт! Мне только надо…
Билли схватил меня за руку:
– Давай еще раз. Я правильно понял? Ты только что призналась мне, что пыталась убить мою жену?
Как напряженно он смотрит на меня! Прямо буравит взглядом! И чувствую, что он жаждет, чтобы я сейчас сказала «да»!
Я шумно сглотнула:
– Да, сэр! Простите меня! Я никогда не хотела причинить вам боль…
– Боже правый!
Не сказав больше ни слова, он выбежал из комнаты. Щелчок дверного замка был словно удар ножом мне прямо в сердце.
Он ушел… Ушел и больше никогда не вернется ко мне.
Я зарылась лицом в недошитую шаль и дала волю слезам.