В тюрьме я то и дело слышу, как одна заключенная говорит другой, что у нее «червячок в голове». Так они называют какую-нибудь навязчивую идею или мысль, которую никак не удается отогнать. В моих кругах такое обычно называют «капризом» или «прихотью». Но выражение заключенных кажется мне более точным. Ведь ощущается это именно так: словно в мозгу действительно завелся какой-то маленький червячок. И он зарывается все глубже и глубже, вгрызаясь в мозг.
Карета трясется по холмам в направлении Хэзерфилда, и меня швыряет из стороны в сторону так, что я не могу выпустить из рук кожаный ремень – того и гляди свалюсь. Ветер отчаянно завывает за окном, деревья сильно качаются. Облака несутся так быстро, словно играют с солнцем в сумасшедшие прятки. Наверное, не стоило отправляться в столь дальнюю поездку в такую погоду. И уж точно совсем не мудро и очень рискованно с моей стороны было принять предложение о встрече, на которую я тороплюсь. Но во всем виноват тот самый червячок в моей голове. Я не успокоюсь, пока не выслушаю того, что этот мужчина вознамерился мне сказать.
Должна признаться: когда пришло второе письмо от сэра Томаса, я была потрясена до глубины души. Я еще не вскрыла конверт – а руки мои уже дрожали. Я думала, что найду внутри одно из двух: либо строки, пронизанные безутешным отчаянием, либо упреки, полные горечи и ревности. Но я ошиблась. Сэр Томас благодарил меня за мои тщательно подобранные добрые слова и… просил о личной встрече со мной, если я, конечно, не сочту это абсолютно неприемлемым…
Он пишет, что ни в коем случае не желает бросить тень на мою репутацию, но предупреждает, что считает себя обязанным сказать мне с глазу на глаз нечто очень важное. И встретиться он предлагает на кладбище приходской церкви Хэзерфилда.
Как же это понимать? Я годами изыскиваю возможности украдкой повидать Дэвида, но мне ни разу не приходило в голову сделать местом встречи кладбище! Естественно, это одно из немногих мест, где мужчина и женщина могут появиться, не вызвав подозрений, но все же… Хотя, наверное, я стала слишком сентиментальна. После бесед с этой девочкой – Рут – вместо прежнего меланхоличного очарования все связанное со смертью стало вызывать у меня отвращение.
Но вот мы выехали на относительно ровную дорогу. Бросив взгляд в окно, я вижу высокий шпиль, взмывающий к облакам, такой же острый, как игла Рут.
– Мы приехали! – говорю я и стучу по крыше повозки, приказывая Греймаршу остановиться.
Я не хочу, чтобы он увидел сэра Томаса. Если папа узнает об этой встрече, беды не оберешься. Когда цокот копыт наконец смолкает, я оборачиваюсь к Тильде:
– Ты останешься здесь и будешь ждать меня! – Я говорю это голосом, не терпящим возражений, но у Тильды, в свою очередь, такое строение черепа, что она просто не может не подвергать все сомнению.
– Вам не пристало, мисс! – шипит она. – А вдруг кто-то увидит вас? Одну?
– Увидит меня? Здесь? Да тут на мили вокруг сплошной вереск!
– А что, если сэр Томас… обидит вас?
– На кладбище? У стен церкви? Тильда, ты просто никогда не встречала настоящего джентльмена…
– Я просто хочу защитить вас, мисс!
Эти слова застали меня врасплох. Я так много внимания уделила зоне упрямства и зоне тщеславия на ее голове, что совсем забыла изучить зону, ответственную за способность быть надежным другом. Сейчас она скрыта под шляпкой, но мне кажется, что я все равно вижу ее очертания. Ведь то, на что указывает строение этой зоны, мелькнуло сейчас и в ее взгляде. Она знает нечто, что не может мне рассказать, но и забыть тоже не может.
К такому повороту я, признаться, не готова… Пытаясь скрыть свое волнение, я говорю Тильде чуть громче обычного:
– Знаю, Тильда! Ты очень предана мне. А сейчас будь добра, делай, как я тебе сказала – и не станем ссориться! Не волнуйся – если ты мне понадобишься, я закричу.
Экипаж тем временем остановился. Я сама открываю дверь, не дожидаясь Греймарша, и не очень ловко выпрыгиваю наружу. Боже, какой сильный ветер! Он словно не хочет, чтобы я шла в сторону церкви, и готов сбить меня с ног. Но я, опустив голову, все же иду, преодолевая его сопротивление. Хотя на душе становится еще тревожнее. Ведь этот ветер – словно знак свыше! Небо не хочет этой встречи!
Подойдя ближе к церкви, я вижу, что она довольно старая, но очень аккуратненькая, как и кладбище вокруг. Трава уже пожухла, но видно, что ее регулярно постригают. Вдоль дорожек стелются ветви карликовой ивы. Кругом покосившиеся надгробные плиты, затянутые мхом, между которыми тихо стенает ветер.
В какой-то миг я подумала, что увижу сэра Томаса распростертым на одной из могил и сотрясаемым рыданиями. Но, похоже, я просто начиталась романов… Он стоит у входа в церковь, полы его плаща полощутся на ветру, а цилиндр низко надвинут на лоб.
Увидев меня, он приветственным жестом поднимает трость и идет навстречу. У меня от страха пересыхает в горле.
Горя от стыда, я не смею поднять на него глаз. Но даже если бы осмелилась, что с того? Его голова, ключ к его характеру, все равно скрыта цилиндром.
Он открывает скрипучую калитку кладбища, жестом приглашая меня войти. Я захожу, не поднимая головы. Если бы мой ответ на его письмо был другим, он, возможно, именно здесь заключил бы меня в объятия. Наверное, мы обвенчались бы именно в этой церкви. И скорее всего, он думает сейчас о том же самом.
Сэр Томас откашливается.
– Очень любезно с вашей стороны, что вы согласились прийти, мисс Трулав! Весьма признателен!
Я молча подхожу к одной из надгробных плит, поросших черным лишайником, и слегка опираюсь на нее. И только тогда говорю:
– Судя по вашему письму, дело неотложное, сэр.
– Да! – отвечает он, закусив губу. На его лице нет и тени волнения. Глаза, как всегда, словно заспанные, походка неторопливая. – Понимаете, есть кое-что… Я не простил бы себе, если бы не рассказал вам это.
Наверное, у меня лицо стало таким испуганным, что он поспешил добавить:
– Нет-нет, не беспокойтесь! Я не стану умолять вас изменить ваше решение и неволить вас! – Сэр Томас криво улыбнулся. – Хотя мне почти жаль, что я не могу себе этого позволить…
– Я знаю, что вы привыкли выражаться без обиняков, сэр! Но при этом я не сомневаюсь в вашей порядочности. А теперь, пожалуйста, будьте так добры поскорее сказать мне, что хотели, чтобы избежать ненужных огорчений.
Он тяжело вздыхает, и я впервые вижу на его лице озабоченность. Я снова опускаю глаза. Позолота надписи на могильном камне уже почти совсем стерлась… Я и не думала, что действительно небезразлична ему. Но этот тяжелый вздох…
– Мне все-таки придется огорчить вас, мисс Трулав. Тут уж ничего не поделаешь. Эта история огорчила и меня самого, а я, как вы успели понять, не тот человек, который делает из мухи слона. Но я успел, в свою очередь, понять, что вы сильная и сможете выдержать этот удар. Если, услышав то, что я скажу сейчас, вы порвете со мной всяческие связи… Что ж, осмелюсь сказать, что я это переживу.
Его голос звучит твердо и ясно, несмотря на завывания ветра. Удивленная, я вопросительно смотрю на него. Это точно не слова пылкого влюбленного. Но… Кажется, в них звучит сочувствие? Как во взгляде Тильды, в котором читается участие, порожденное знанием некоей тайны.
Сэр Томас перекладывает трость в другую руку.
– Не хочу задеть вашу девичью гордость, мисс Трулав, но вы же поняли – должны были понять во время того приема, – что моя сестра хотела бы видеть меня женатым мужчиной.
Он прав, это действительно задевает мою гордость, даже несмотря на то, что я давно это подозревала.
– Вы сделали мне предложение по настоянию сестры?
– Да… – тянет он. – Я приехал в эти края, познакомился с вашим отцом и сделал вам предложение по просьбе моей сестры. Но это не повод считать меня безвольным подкаблучником. Я бы не согласился на такое, если бы и сам не увлекся вами и… если бы у моей сестры не было серьезных оснований для такой просьбы.
Я готовилась парировать его возмущение, но, в конце концов, это мое достоинство задето, и теперь в моем голосе звучит яд.
– И эта причина – деньги, как я понимаю? Усадьба вашей сестры обветшала?
Он смотрит не на меня, а на церковь. Может, просит Господа дать ему сил продолжать этот разговор?
– Вы ошибаетесь, мисс Трулав! Если соблаговолите вспомнить, вы сами рассказали мне о планах вашего отца снова жениться. И было это задолго до того, как я сделал вам предложение. Но вы правы: именно намерение вашего отца жениться на миссис Пирс привлекло внимание моей сестры к тому, что вы сами до сих пор не замужем.
Возразить нечего. Во мне нарастает беспокойство. Алчность, по крайней мере, легко понять.
– Простите мою наивность, сэр, но если вы не любите меня и не рассчитываете на приданое, то я никак не могу взять в толк, зачем вы сделали мне предложение.
– Мы с сестрой действовали с одной-единственной целью, – отвечает он, все так же глядя на церковь. – Мы просто хотели взять вас под свою защиту.
Деревья на кладбище так сильно качаются… Вот почему мне кажется иногда, что даже земля дрожит под ногами. А этот странный свист в ушах… Это, должно быть, ветер…
– Защиту? Разве мне нужна защита? Сэр Томас, вы, кажется, намекаете, что я в опасности?
– Моя сестра серьезно полагает, что вам угрожает опасность. Серьезная опасность, мисс Трулав!
– Что за вздор! Вы же видите – я вполне здорова! – Я попыталась сказать это как можно веселее, но мой голос звучит неестественно, будто я слышу себя со стороны.
– Простите меня, но, кажется, вы не совсем здоровы. У вас такой вид, словно вы вот-вот в обморок упадете. Присядьте на эту каменную стену.
Я разрешаю сэру Томасу посадить меня, чувствуя себя беззащитной и глупой.
– Я не успела позавтракать, – пытаюсь отшутиться я. – Мне нужно немного перекусить. Но что касается серьезной опасности…
Он хватает меня за руку.
– Я скажу то, что должен, прямо сейчас, и быстро. Пожалуйста, очень прошу вас, не перебивайте меня. – Сэр Томас говорит решительно, но мягко. – Такие вещи надо делать быстро. Это как выдергивать зуб.