У входа за порядком следит целая толпа полицейских. Среди их безразличных лиц, кажущихся одинаково квадратными из-за формы их котелков, я всегда ищу одно – то, что для меня милее всех. На миг встречаюсь глазами с Дэвидом. С трудом, но сдерживаю свою реакцию. Просто чуть крепче вцепляюсь в рукав папиного пальто. И все же от проницательного взгляда моего отца ничто не ускользает.
– Ты что, знакома с этим молодым человеком? – тут же рявкает он.
– С каким, папа?
– С тем молодым констеблем, что так и пялится на тебя!
– Ой, я даже не… Вообще его лицо кажется мне знакомым. Может, я проходила пару раз мимо него в тюрьме… – Я пожимаю плечами, делая вид, что полицейские пялятся на меня почти каждый день.
Папа, в свою очередь, не сводит с Дэвида глаз, пока за нами не закрываются тяжелые двери зала заседаний.
Наши места на галерее для публики. Народу тьма, в зале душно. Пробиваемся вперед настолько, насколько это позволяет внешний вид и положение в обществе моего отца. Некоторые люди расступаются перед ним, отдавая дань его возрасту и одежде, но другие не обращают на него никакого внимания. Я смотрю вниз, в зал суда, и у меня кружится голова. Мы немного опоздали. Заседание уже началось.
Я пропустила представление стороны обвинения и стороны защиты, а также вступительную речь. Они уже вызывают первого свидетеля обвинения: Уильяма Рукера. Я видела, что его имя стоит в списке первым. Вытянув шею, чтобы лучше видеть происходящее, я замечаю, как со своего места встает довольно молодой мужчина. Всегда интересно впервые видеть человека, о котором до этого столько слышала… Билли кажется мне не таким уж красивым, но одет опрятнее, чем я ожидала. Та девушка, что сидит рядом с ним, – это, должно быть, Нелл. Я узнала ее по волосам. Они именно такие, как описывала Рут.
Уильям и Нелл переглядываются так, словно им предстоит сейчас прыгнуть с высокой скалы в бурный поток. Билли направляется к трибуне для дачи показаний.
Пока он идет туда, я перевожу взгляд на Рут. Она выглядит такой маленькой, такой испуганной и подавленной. Как много нового она уже услышала до моего появления в суде? Судя по выражению ее лица, во вступительной речи уже была названа истинная причина смерти Кейт. Какие мысли пронеслись в ее голове, когда на нее обрушилось все это? И что мучит ее сейчас?
Она с таким обожанием смотрит на Билли своими темными огромными глазами, что у меня сжимается сердце. Билли не удостаивает ее даже кратким кивком головы.
Он произносит присягу. Холеный мужчина в мантии и парике встает и начинает допрашивать его.
– Мистер Рукер, я предполагаю, что вам будет больно слышать многие из моих вопросов и тем более отвечать на них. Поэтому, прежде всего, мне хотелось бы принести вам глубочайшие соболезнования от всех нас.
Билли бормочет слова благодарности. Он до сих пор одет в траур, хотя его черный сюртук уже поблескивает у швов. Вообще он полностью соответствует образу безутешного молодого вдовца из рабочего класса.
– Как мы уже слышали, в крови вашей покойной супруги обнаружено огромное количество мышьяка. Но для того, чтобы установить истинную причину смерти вашей жены, нам нужно не только доказать, что мышьяк стал причиной ее смерти, но и выяснить, как и кем он был куплен и как попал в ее организм. Прежде всего, позвольте задать вам такой вопрос: как вы думаете, существовала ли причина, по которой она сама могла бы принять эту дозу мышьяка?
– Нет, насколько мне известно.
– То есть вы полагаете, что мышьяк был подсыпан ей третьим лицом?
– Да, я так полагаю.
Адвокат листает свои записи:
– Медицинские эксперты пришли к выводу – как вы все уже слышали, – что Кэтрин Рукер принимала небольшие дозы мышьяка в течение довольно длительного времени. Незадолго до ее смерти доза была резко увеличена, что и привело к появлению симптомов, описанных нами ранее во вступительной речи. У вас есть какое-либо предположение, как мышьяк мог попадать в организм вашей покойной жены в течение этого времени?
Отец стоит за моей спиной и переминается с ноги на ногу, явно нервничая. Я ведь не говорила ему, что мы будем присутствовать на слушании дела об отравлении. И я не предупреждала его о том, что симптомы Кейт очень схожи с теми, которые были у моей мамы перед смертью.
– Боже, Дора, это ужасно! Как… – На него начинают шикать, и он умолкает.
– Я не знаю, – отвечает Билли. – В небольших количествах мышьяк содержится во многих продуктах и вещах, разве нет? У нее было, например, какое-то средство для кожи. В его состав входили, кажется, бензойная смола и бузина… А потом… Моя мать дала ей пару капель раствора Фаулера. Как я позже узнал, в них тоже содержится мышьяк.
– А сколько этих капель дала ваша мать вашей покойной супруге?
– Всего пару капель. Это было… в последние часы жизни моей покойной супруги. – Сказав это, он наклоняется вперед и опирается на перила, словно под тяжестью нахлынувших воспоминаний. – Это все, что я могу припомнить. Я сам видел, как моя мать давала Кейт эти капли.
Адвокат демонстрирует всем бутылочку капель Фаулера. Она почти полная.
– Как вы полагаете, мистер Рукер, мышьяк попадал в организм вашей покойной супруги с едой и питьем?
– Да, я думаю, именно так.
– Тогда позвольте спросить вас, имеете ли вы какие-либо подозрения на тот счет, кто именно мог подсыпать мышьяк в еду и питье вашей покойной супруги?
Все вытягивают шеи и замирают, чтобы лучше услышать его ответ. Билли все еще держит руки у висков. Он шумно сглатывает и произносит:
– Я полагаю, что это дело рук ответчицы – Рут Баттэрхэм.
Зрители шумно вздыхают, слышны возгласы. Разве они не ожидали именно этого? Разве они не слышали самого обвинения? Та, кто действительно могла бы сказать что-то сенсационное, просто закрывает глаза. Она выглядит так, словно ей выстрелили прямо в сердце.
Когда публика затихает, допрос продолжается.
– Вы полагаете так на основании признания ответчицы, которое мы слышали сегодня утром, о том, что она – вольно или невольно – убила Кэтрин Марию Рукер?
Билли качает головой:
– Нет. Я полагаю так потому, что в день смерти моей жены Рут сама сказала мне, что пыталась убить Кейт.
По залу опять прокатывается гул. Адвокату приходится повысить голос, чтобы перекричать его:
– А какой у нее был, по-вашему, мотив?
– Она всегда недолюбливала Кейт. И винила ее за всю ту боль, что мать Кейт причинила ей. А ее матерью была… миссис Метьярд! – Билли выкрикивает это имя с содроганием. – Вы же помните, та самая убийца!
Разумеется, они будут смаковать это обстоятельство не один час. Подробно описывать, в каком состоянии была найдена Рут в доме Метьярдов и что миссис Метьярд творила с ней. Повлияет ли это как-то на присяжных? Не знаю. Но я рада, что этим обстоятельствам будет уделено много внимания. Если бы Билли назвал предполагаемым мотивом ревность. Если бы он только на мгновение обернулся и увидел, с каким обожанием смотрит на него Рут… Но присяжные, скорее всего, видят все это.
Я пропустила первые несколько вопросов перекрестного допроса, потому что в это время отец настойчиво пытался утянуть меня домой, говоря, что я очень бледна. К тому времени, как я заканчиваю спор с отцом и могу снова вслушаться в происходящее, речь защитника Рут уже в самом разгаре. Ей назначили в адвокаты пожилого, я бы даже сказала дряхлого мужчину. Он говорит довольно монотонно и невнятно. Да, такой вряд ли сможет добиться оправдания. Но, может быть, ему удастся хотя бы смягчить приговор? Что она рассказала ему?
Он спрашивает, имела ли покойная супруга Билли привычку пить какао. И Билли отвечает, что имела.
– Мистер Рукер, а кто обычно приносил какао вашей жене?
– Обычно это делала… Рут. Она была ее служанкой. Именно она приносила ей завтрак и отвечала за прочие подобные вещи.
Тот, кто совсем не знает Рут, сказал бы, что в этот момент она нахмурилась. Но я, хорошо знающая ее, понимаю, что на самом деле это замешательство и смущение. И похоже, оно передалось и ее адвокату.
– И что… к ее еде и напиткам больше никто не притрагивался? У вас ведь в это же время в прислугах была еще одна девушка. Некто Элеонора Суонскомб.
– Нелли никогда не сделала бы ничего подобного.
– Почему вы так уверены?
Голубые глаза, смотрящие сейчас прямо в лицо адвокату Рут, холодны как две ледышки.
– Я знаю ее с самого детства. Она мне как сестра. Я, без сомнения, доверил бы ей свою жизнь.
После столь пышного представления следующая свидетельница, Элеонора Суонскомб, кажется совсем невзрачной. На ней видавшее лучшие дни серое платье, а на руках – перчатки с обрезанными пальцами. Но, отдать ей должное, она не выглядит испуганной. Она сцепляет руки, словно ей неприятно здесь находиться, и спокойно осматривает зал. В отличие от Билли, она не избегает взглядом Рут, напротив, решительно смотрит на скамью подсудимых. На лице ее нет и тени стыда за свой обман, свое предательство.
Обвинитель задает ей именно те вопросы, которые я ожидала услышать. После того как оглашается, что Нелл появилась в доме Метьярдов в очень юном возрасте и очень хорошо знала и мистера Рукера, и Кейт, ставшую впоследствии супругой мистера Рукера, следствие приходит к выводу, что Нелл стала почти членом семьи. Прокурор упоминает и о том, что Нелл была очень добра к Рут и часто навещала ее в больнице.
– И что вы можете сказать о характере обвиняемой?
Нелл поворачивается к Рут.
– Она была… очень несчастной молодой девушкой. Сирота. Это и сломило ее, мне кажется. Она всегда была очень ревнивой, злилась. Иногда мне казалось, что она что-нибудь учинит над собой.
– Проявляла ли она когда-нибудь враждебность по отношению к жертве?
– Да, проявляла.
– И тем не менее она настояла на том, чтобы вы пошли вместе с ней в услужение к миссис Рукер?
– Да.
– А вам не показалось странным, что она так рвется работать у той женщины, которую так не любит?