ПОГОНЯ
Глава 15ЛОДОЧНАЯ СТАНЦИЯ
Миша уперся ногой в скользкий от ночной росы берег, столкнул лодку в воду, перевалился через борт и вскарабкался на нос.
Поехали!
Белесый туман окутывал реку. Берега едва виднелись. Кусты ракитника достигали почти середины реки. Толстые стволы лежали над самой водой. Генка и Славка едва не задевали их веслами. Но сидевший на корме Жердяй искусно направлял лодку по узкой и извилистой речонке.
Миша засек время. Если они будут делать восемь километров в час, то к вечеру достигнут устья реки. Туда считается не то семьдесят, не то восемьдесят километров.
Размышляя таким образом, Миша зорко поглядывал по сторонам. В этот предутренний час река казалась совсем чужой. Все вдруг стало огромным, глубоким, таинственным, причудливым: неожиданно высокие деревья, верхушек которых не было видно, кусты, казавшиеся непроходимыми… Почему они никак не могут обогнуть мысок, за которым должна быть лодочная станция? Может быть, в темноте он проглядел ее?..
Миша приподнялся. В эту минуту они обогнули мыс. Сразу стало светлее. Миша увидел маленькую будку лодочной станции. Но тут же он заметил приближающуюся к станции женщину. Миша узнал ее. Это была «графиня». Зачем она пришла сюда так рано? Миша торопливо прошептал:
— Тихо! Не гребите!
Генка и Славка подняли весла. Лодка сразу сбавила ход. Ухватившись рукой за ветку, Миша подтянул лодку под куст орешника. Отсюда была хорошо видна лодочная станция.
Туман еще не сошел. Люди у будки казались мутными тенями. За будкой виднелся неподвижный силуэт лошади, запряженной в повозку. И оттого, что будка была очень маленькой, лошадь и телега казались громадными.
На берегу стояли «графиня» и кулак Ерофеев, отец Сеньки, маленький кособокий старичок в черном картузе и очках в железной оправе.
Лодочник Дмитрий Петрович возился в лодке, потом выпрямился и вышел на берег. Это был человек лет тридцати, среднего роста, ловкий и сильный. Миша его не то что побаивался, а чувствовал себя с ним неудобно: как-то неискренне и хитро улыбался всегда лодочник. Ходил он босиком, в сатиновой рубашке без пояса. Но лицо у него было чистое, холеное, совсем не крестьянское, с маленькими острыми усиками. Ерофеев и лодочник подошли к телеге. С нее кто-то соскочил. Ребята вгляделись — это был Сенька. Ерофеев снял с телеги рогожу. Затем они втроем перетащили в лодку два больших мешка.
Дмитрий Петрович прыгнул в лодку. Ерофеев оттолкнул ее. Лодка качнулась, отошла от берега и, влекомая течением, повернулась на середине реки. Табаня одним веслом, Дмитрий Петрович направил ее вниз по течению.
Все смотрели вслед лодке: мальчики — из своего укрытия, старуха и Ерофеев — с берега, Сенька — с телеги.
Лодка скрылась за поворотом. Ерофеев что-то сказал «графине» и пошел к телеге. Уже держа в руках вожжи, он опять что-то сказал. Старуха молча кивнула головой.
По береговой дороге телега двинулась к деревне. Старуха полевой тропинкой пошла к усадьбе. В высокой пшенице мелькнул ее черный платок. Раз, другой… Потом она совсем скрылась из глаз…
Глава 16НА РЕКЕ
Первым нарушил молчание Генка.
— Интересно, что они увезли в лодке? — проговорил он, вставая и вглядываясь в даль реки, хотя ни лодки, ни лодочника уже не. было видно. — Недаром эта несчастная лодочная станция всегда казалась мне подозрительной. Я еще вчера Славке говорил. Правда, Славка, говорил я тебе, что станция очень подозрительная, говорил?
— Не вчера, а позавчера, — ответил точный Славка, — и ничего подозрительного я здесь не вижу. Мало ли что людям надо перевезти на лодке.
— «Перевезти», ага! — передразнил его Генка. — В такую рань, чтобы никто не видел! И Ерофеев, кулак и мироед, со своим Сенькой примазались. — Он обернулся к Мише: — Знаешь, Миша, давай лучше высадим Славку.
— Зачем?
— Он всю дорогу будет сомневаться: «Ничего такого», «Ничего особенного», «Ничего у нас не выйдет», «Ничего мы не найдем»… Так и будет канючить…
Миша в ответ только отмахнулся. Но что все это значит? «Графиня», лодочник, Ерофеев — все вместе. Что-то отправляют, ночью, тайком…
— Возможно, старуха инвентарь вывозит, чтобы коммуне не достался, — предположил он.
— Какой у нее инвентарь! — сказал Жердяй. — Нет у нее никакого инвентаря.
— Что же по-твоему?
— А я почем знаю!
— Ладно! — решил Миша. — Все равно нам плыть вниз. Будем искать Игоря и Севу и заодно посмотрим, куда лодочник отвезет эти мешки. Главное — чтобы он нас не увидел. Поехали!
Жердяй оттолкнул лодку от берега. Генка и Славка взмахнули веслами. Приставив к глазам бинокль, Миша вглядывался вперед. Лодочника не было видно. Но ничего, они его нагонят.
Извилистая речка протекала в глубокой, узкой долине. Высокий, правый берег был сильно подмыт — над водой желтели ноздреватые известняки, белели причудливые обрывы мела. На низком левом берегу виднелись узкие полоски заливных лугов и торфяных болот. Сквозь мутную воду дно проглядывалось только на очень мелких местах — вязкое, покрытое тиной. Местами вода быстро кружилась — на дне били ключи и родники.
Мальчики миновали деревню, паромную переправу, а лодочника все не было. Неужели на двух парах весел они не могут его догнать? Миша дал знак пристать к берегу, вылез из лодки и взобрался на холмик, пытаясь оттуда увидеть лодочника.
Широкая панорама долины открылась перед ним: бескрайные поля, темные леса, тихие перелески, одинокие ветряные мельницы, белые колокольни церквей, на ближних полях телеги с поднятыми к небу оглоблями… Солнце медленно подымалось из-за горизонта. Его косые лучи раздвигали дали, окрашивая весь мир в яркие краски. Но узкая черная полоска реки была скрыта холмами и зарослями, и ничего на ней нельзя было увидеть.
Миша вернулся в лодку. Они с Жердяем сменили Генку и Славку и поплыли дальше. Теперь Генка сидел на руле, а Славка с биноклем в руках — на носу.
— Нажмем, Жердяй, — говорил Миша, изо всех сил работая веслами. — Ты, Генка, на руле поосторожнее…
— За меня не беспокойся, не в первый раз, — не замедлил ответить Генка.
В тельняшке и подвернутых брюках, с кормовым веслом в руках он выглядел очень живописно.
— Ты, Славка, — продолжал командовать Миша, — смотри в оба! И не только за лодочником. Главное — Игорь и Сева. Смотри, нет ли плота или каких-нибудь других следов.
— Пока ничего нет, — ответил Славка, — ни лодочника, ни ребят, ни плота, ни следов.
Так плыли они еще с полчаса, гребя изо всех сил. Миша уже хотел произвести замену, как вдруг Славка, не отрывая глаз от бинокля и поворачивая его то в одну, то в другую сторону, сказал:
— Тише ребята! Кажется, лодочник…
— Где?!
Миша и Жердяй подняли весла. Генка привстал, всматриваясь вперед.
— Опять пропал, — поворачивая бинокль, сказал Славка. — Только что, за тем поворотом, я видел лодку. Ага, вот он опять мелькнул…
— Сколько до него?
— С километр, — неуверенно проговорил Славка.
— Сейчас будет Халзин луг, — волнуясь, сказал Жердяй.
— К берегу! — тихо скомандовал Миша.
Когда он с Жердяем выскочили на берег и посмотрели на реку, то увидели, что лодочник не гребет. Его лодка покачивалась на воде, а сам он, повернув голову, смотрел на берег.
— На Халзин луг смотрит, — прошептал Жердяй, белый как полотно.
— А ты чего волнуешься? Нечего волноваться.
Лодочник по-прежнему смотрел на луг, изредка медленным движением весла выравнивая лодку. Ага, не хочет подплывать к месту, где убили Кузьмина…
Генка не утерпел и тоже вылез на берег. Теперь они трое, как и лодочник, смотрели на Халзин луг.
Покрытый ярко-зеленой травой, залитый солнечным светом, он тянулся по левому берегу Утчи и по правому берегу впадающей в Утчу крошечной, почти высохшей речушки Халзан.
В зеленом однообразии луга было столько спокойствия, что мальчикам казалось, будто они слышат оттуда монотонное жужжание комаров и звонкое стрекотание кузнечиков. Место было совершенно открытое. Несколько одиноких деревьев свешивали к земле свою низкую листву. И только на берегу довольно густо росли кусты. Откуда же стреляли в Кузьмина? И почему Николай не слышал выстрела? И кто угнал лодку? Странно…
Наконец лодочник взмахнул веслами. Лодка поплыла дальше. Мальчики тут же сползли с берега и двинулись вслед за ней. На веслах — Генка и Славка, на носу — Миша, на корме — Жердяй.
Теперь они держались от лодочника на таком расстоянии, чтобы за каким-нибудь поворотом можно было рассмотреть его в бинокль.
Лодочник то появлялся, то исчезал за частыми излучинами реки. Он сидел на веслах, лицом к следовавшим за ним мальчикам, и им приходилось быть очень осторожными, чтобы не попасться ему на глаза. Перед каждым поворотом реки Миша выскакивал на берег и смотрел в бинокль, где лодочник. В азарте погони они совсем забыли о цели своего путешествия.
— Сейчас самые лесистые места пойдут, — сказал Жердяй, — скоро я вам тропочку покажу. Если по этой тропочке идти, то как раз на Голыгинскую гать и выйдешь.
— Ту самую, где мертвый граф закопан?
— Ту самую.
— Так далеко от усадьбы?
— По реке далеко. А через лес близко.
Длинная излучина реки, прикрытая густыми зарослями, опять укрыла лодочника. Боясь потерять его из виду, Миша приказал грести скорее. Генка и Славка налегли на весла. Лодка вынеслась за поворот. И Миша сразу убедился в опрометчивости своего поступка… Метрах в трехстах от них лодочник, шагая по воде, втягивал свою лодку в маленькую бухточку возле двух белых камней… Ребят выручило только то, что лодочник стоял к ним спиной и, расплескивая ногами воду, не слышал шума их весел.
Мальчики быстро подтянулись к берегу и укрылись за высоким деревом, ветки которого спускались к самой воде. Оставаясь сами незамеченными, они хорошо видели лодочника.
— От этих двух камней и идет дорога на Голыгинскую гать, — прошептал Жердяй.
Миша сделал ему знак молчать.
Лодочник вытащил лодку, забросил цепь за камень и обернулся к лесу.
Тишину реки огласил троекратный крик совы.
Глава 17ЛОДОЧНИК
Это была маленькая, обмелевшая бухточка. Густые листья могучего дуба заслоняли ее от солнца — только поэтому она не высохла. На берегу лежали два больших белых камня. Короткая тропинка тянулась от них к орешнику и исчезала в лесу.
Лодочник стоял на берегу, к чему-то прислушиваясь. Прислушались и мальчики. В лесу раздался далекий ответный крик совы. Притаившись за деревом, мальчики ждали, что будет дальше.
Опушка была покрыта ярким цветочным ковром. Высокие темно-желтые лютики, прямые кисти бледно-желтого борца, белая гвоздика, светло-голубые лесные колокольчики — все это, цветущее и переливающееся под ослепительными лучами солнца, было таким мирным, таким радостным, добрым, что Мише вдруг показались нелепыми все его подозрения. И ему казалось, что если он сейчас подойдет к лодочнику, то тот будет с ним мирно разговаривать, как всегда улыбаясь своей насмешливой, довольно неприятной, но, в общем, ничего не значащей улыбкой… Но это чувство безмятежного доверия угасло так же быстро, как зародилось… Из леса опять, но уже совсем близко, раздался крик совы…
Лодочник встал, прошелся по берегу и, убедившись, что никого вокруг нет, обернулся к лесу и сделал рукой жест, подзывая того, кто скрывался за деревьями.
Из леса вышли два парня с заспанными лицами, одетые в зимнюю крестьянскую одежду; на одном был рваный полушубок, на другом — длинный вытертый зипун; оба в помятых солдатских шапках.
Парни перетащили мешки в лес. Лодочник что-то им сказал.
Парни ничего не ответили. И, уже сидя на веслах, лодочник опять что-то сказал. Но ветер отнес его слова в сторону.
Как только лодочник сел в лодку, Миша сообразил, что надо покидать убежище. Мальчики быстро поплыли назад. Отойдя с полкилометра, они развернулись и медленно поплыли навстречу лодочнику с таким видом, будто они просто катаются по реке. Даже бинокль Миша запрятал под сиденье.
И, как только они развернулись, показался лодочник. Он греб медленно, сильно откидываясь назад, и когда наклонялся, то сквозь рубашку было видно, как сжимаются и разжимаются его острые лопатки…
Он оглянулся на шум весел ребячьей лодки и перестал грести. Его лодка, покачиваясь на воде, медленно поворачивалась и, когда ребята поравнялись с ней, она уже стояла посередине реки, загораживая проезд. Чтобы не зацепить ее веслами, мальчики тоже перестали грести. Наклонив голову, лодочник исподлобья оглядел мальчиков и, неожиданно улыбнувшись, спросил:
— Далеко плывете, товарищи?
Он улыбался одним ртом. Концы его маленьких острых усов при этом хищно топорщились кверху, а холодные голубые глаза пристально и недоверчиво смотрели на мальчиков. Эта улыбка лодочника и раньше коробила Мишу, а сейчас была особенно неприятна.
— Так, плывем, — спокойно ответил Миша.
Лодочник по-прежнему улыбался. Но рука его уже лежала на борту ребячьей лодки, и он медленно подтягивал ее к себе.
Миша понял, что он тянется к цепи, и крепко прижал ее ногой.
Продолжая улыбаться, лодочник обвел оценивающим взглядом ребят. Перед ним сидели четыре здоровых и, в сущности, уже взрослых парня. По его лицу было видно, что он обдумывает, как ему поступить. Потом он сказал:
— И Жердяй с вами?
Миша ничего не ответил. Минуту продолжалось молчание.
Лодочник крепко держал лодку за нос. Потом опять сказал:
— Знакомая лодка.
— Да, — ответил Миша, — это лодка Кондратия Степановича.
— Вот как? — недоверчиво усмехнулся лодочник, ухватив наконец рукой металлическое кольцо, к которому была приторочена цепь. — Значит, Кондратия Степановича? — переспросил лодочник, и Миша почувствовал ногой, что лодочник потихоньку дергает цепь.
Но Миша крепко держал ее.
— Да, Кондратия Степановича, — повторил Миша, не понимая, к чему клонит лодочник.
— Интересно, — насмешливо протянул лодочник. — А ведь Кондратий Степанович сегодня утром уехал на рыбалку. И на своей лодке. Я сам его видел.
Миша, конечно, мог бы напомнить, кого лодочник в действительности видел сегодня утром. Но этого делать было нельзя, и Миша сказал:
— Не знаю, кого вы видели, но Кондратий Степанович разрешил нам взять лодку.
По-прежнему улыбаясь, лодочник покачал головой:
— Так, так… Некрасиво, товарищи, некрасиво… А еще комсомольцы…
Он опять потянул цепь, но Миша крепко держал ее ногой.
— Что некрасиво? — нахмурился Миша. — Что вы нас стыдите?
— Лгать нехорошо, — укоризненно сказал лодочник. — Нехорошо покрывать преступников… Ведь я знаю, чья это лодка…
— Чья же? — усмехнулся Миша.
— Это лодка Кузьмина, которого вчера здесь убили. А убил его брат. — Лодочник показал на Жердяя. — Эту лодку милиция разыскивает, а вы ее прячете… Нехорошо. Очень нехорошо.
Перед таким нелепым обвинением Миша растерялся и забыл про цепь. В ту же секунду лодочник изо всех сил дернул ее. Миша упал. Падая, он попытался рукой схватить цепь, но опоздал. Усмехаясь, лодочник накинул ее на крюк, который торчал на корме его лодки, и тут же оттолкнулся. Цепь натянулась. Мальчики могли достать ее теперь, только перебравшись в лодку к Дмитрию Петровичу.
— Нехорошо, нехорошо, — нагло улыбаясь, повторил лодочник, — Жердяй хочет брата выручить — понимаю, а вам, комсомольцам, не к лицу. Придется, дорогие друзья, вернуться в деревню, придется!
Дрожа от возмущения, Миша закричал:
— Какое вы имеете право?
— Каждый должен помогать правосудию, — издеваясь, ответил лодочник. Между тем, как ни слабо было течение, оно относило обе лодки к берегу.
Этого Миша опасался больше всего. Если Дмитрию Петровичу удастся задержать их лодку на берегу, то он сможет каким-либо образом вызвать из леса своих парней, и тогда мальчики будут бессильны перед ними. Значит, нельзя терять ни секунды…
Лодки уперлись в берег. Миша вскочил на нос:
— Сейчас же отпустите, слышите!
— Рад бы, да не могу, — рассмеялся лодочник. Он не успел договорить — Миша перепрыгнул в его лодку и схватил цепь.
— Не трогать! — заорал лодочник и вскочил, высоко подняв в руках весло.
Но Миша одним движением сорвал цепь с крюка и перебросил ее в свою лодку. Потом он выпрямился:
— Ударьте! Попробуйте!
Дмитрий Петрович стоял, высоко подняв весло, с бледным, искаженным от бешенства лицом. Он ударил бы Мишу, но Генка и Славка уже карабкались в его лодку. Генка так навалился всем телом на борт, что лодка накренилась… Лодочник покачнулся и закричал:
— Не лезь, сволочь!
Он наклонился к Генке, пытаясь достать его веслом, и в ту же секунду Славка, тихий, стеснительный Славка, схватил с другой стороны лодочника за ноги и рванул к себе. Дмитрий Петрович полетел в воду.
— Назад! — крикнул Миша. Мальчики поспешно вскарабкались в свою лодку. Изрыгая проклятья, Дмитрий Петрович метнулся за ними. На него испуганно смотрел сжавшийся и ошалевший от страха Жердяй.
— Гребите! — завопил Миша.
Генка и Славка торопливо, сталкиваясь веслами, начали грести. Дмитрий Петрович был уже совсем близко. Он дернулся к корме, но промахнулся. Генка и Славка ударили веслами один раз, другой… Набирая скорость, лодка понеслась по реке. Расстояние между ней и лодочником все увеличивалось… Дмитрий Петрович постоял некоторое время, повернулся и пошел к берегу…
Лодка неслась все быстрее… Поворот… За ним другой… Вот и дерево, под которым они прятались… Вот и два белых камня… Еще поворот… И они выплыли на прямой, длинный отрезок реки, уходивший в сторону от леса. Здесь их лодочник уже не догонит.
Глава 18В ЧЕМ ЖЕ ДЕЛО?
И все же мальчики продолжали грести изо всех сил, тяжело дыша и оглядываясь назад. Им казалось, что сейчас из-за поворота опять появится лодочник. И не один, а с парнями, которых он оставил в лесу…
Но страх, который вначале придал Генке и Славке силы, начал проходить. Они вдруг почувствовали себя совершенно изможденными и объявили, что не в состоянии больше грести. Миша и Жердяй сменили их.
Очутившись на корме, Генка, с дружелюбной насмешливостью поглядывая на Славку, сказал:
— Славка-то, а? Как лодочника дернул!.. Вот уж от кого не ожидал!
Никто ему не ответил.
— А вот Жердяйчик наш перепугался, — продолжал Генка. — Прямо душа в пятки ушла…
Жердяй покраснел:
— Вам-то что? Уехали в Москву, и всё, а мне с матерью здесь оставаться.
— Ну и что?
— А то, что зарежут они нас, вот что! — убежденно ответил Жердяй.
— Так уж и зарежут… — усмехнулся Генка.
— А ты думаешь… Тут тебе не Москва. Зарежут, и всё. Не первый случай.
— Кто — они и кого они зарезали? — спросил Миша.
Но в ответ Жердяй только засопел и еще старательнее стал грести.
Сидевший на носу Славка сказал:
— Все же непонятно, почему лодочник к нам пристал. Неужели он действительно думал, что мы на лодке убитого Кузьмина?
— Эх ты, святая простота! — закричал Генка. — Разве он не может лодки отличить?..
— У Кузьмина однопарка, а эта двухпарка. Другой двухпарки у нас в деревне нет, — сказал Жердяй.
— Вот видишь! — подхватил Генка. — Нет, тут дело в другом.
— В чем же?
— Он боялся, что мы в лес пойдем и увидим этих парней и мешки. Вот чего он боялся. Недаром мне лодочная станция казалась такой подозрительной.
— Правильно, только при одном условии, — сказал Славка.
— При каком?
— При том, что в мешках есть что-то тайное.
Генка трагически воздел руки к небу:
— Невыносимо! Налицо банда, а ты сомневаешься! Нас только что хотели утопить, а тебе кажется, что ничего не произошло. Что ты за человек, не понимаю!
— Какие теперь банды? — сказал Славка.
— Видали его! — закричал Генка. — «Какие банды»! Самые настоящие, бандитские! И Кузьмина они убили, это уж определенно!
Жердяй перестал грести и испуганно смотрел на Генку.
— Почему ты решил, что они убили Кузьмина? — спросил Славка.
— А кто? Его брат? — Генка кивнул на Жердяя. — Скажи, Жердяй, убивал твой брат Кузьмина?
— Не убивал он, — проговорил Жердяй, снова начиная грести.
— А кто убил?
— Не знаю.
— А я знаю, — упрямо повторил Генка: — Они и убили.
Миша не вмешивался в разговор. Все только что происшедшее казалось ему диким, невероятным…
Конечно, насчет лодки Кузьмина Дмитрий Петрович выдумал — это лишь предлог, чтобы задержать их. Уж кто-кто, а он знает каждую лодку в деревне… Тогда в чем же дело? Из-за парней? Вряд ли… Парни уже давным-давно скрылись в лесу. А вот к убийству Кузьмина это может иметь прямое отношение. По лицу лодочника видно, что он убийца. Увидал Жердяя в лодке и испугался, что Жердяй доискивается настоящего виновника. Вот и хотел их повернуть обратно, чтобы они не напали на настоящий след…
А вдруг… Миша даже похолодел. А вдруг это связано не только с убийством Кузьмина, но и с исчезновением Игоря и Севы? Может быть, с ними что-то случилось? И именно поэтому лодочник не хотел их пропускать вперед… Может быть, Игорь и Сева оказались случайно свидетелями убийства или набрели в лесу на парней и те их убили, боясь разоблачения… Все может случиться в такое неспокойное время. В деревне идет борьба. То здесь, то там убивают то селькора, то сельского активиста… Мало ли в какую переделку могли попасть ребята… Что же делать? Ведь ребята ему доверены.
В эту минуту раздался голос Генки:
— Справа по борту шалаш!
Глава 19УДИВИТЕЛЬНАЯ ВСТРЕЧА
На берегу, в тени дерева, стоял крошечный шалаш, сделанный из веток и листьев. Возле него горел небольшой костер. У костра сидели мужчина и женщина.
— Спросим, не видели ли они ребят, — предложил Миша.
Мальчики положили весла на борта. Лодка замедлила ход. Миша приставил ладони рупором ко рту:
— Алло! На берегу!
Мужчина и женщина обернулись к мальчикам. Оба они были в больших роговых очках.
— Скажите, — крикнул Миша, — здесь не проплывали два мальчика на плоту?
Мужчина и женщина переглянулись. Потом, как по команде, снова обернулись к мальчикам, но ничего не ответили.
— Глухие, что ли? — пробормотал Миша.
— Это же нэпманы, — объявил Генка. — Посмотрите, как нелепо расплылася рожа нэпа… Он толстый, лысый, в очках, у нее тоже волосы крашеные…
Миша снова крикнул:
— Вы двух мальчиков не видели на плоту?
Мужчина и женщина опять переглянулись. Потом мужчина встал и крикнул…
— Не понимай…
Мальчики во все глаза смотрели на него…
— Иностранец, — растерянно пробормотал Генка.
Перед ними действительно стоял иностранец — плотный лысый человек в роговых очках, рубашке с короткими рукавами и серых широких брюках гольф, спускающихся чуть ниже колен на серые же, явно заграничные чулки. Пожилой мужчина в брюках гольф мог быть только иностранцем.
— Не понимай! — снова крикнул иностранец, засмеялся и отрицательно покачал большой, круглой, лысой головой.
— Поговорить с ними, что ли? — нерешительно сказал Миша.
— А чего, — поддержал Генка, — посмотрим, что за иностранцы такие. Шпрехен зи дейч…
Мальчики подгребли к берегу, вышли из лодки и подошли к шалашу.
Мужчина смотрел на ребят и улыбался. Женщина сидела у костра, помешивая ложкой в котелке.
Она смерила мальчиков внимательным взглядом. Мальчики потянули носами: из котелка пахло шоколадом.
— Вы далеко кричать, а ми плохо понимать руськи, — сказал иностранец.
Возле палатки лежали два рюкзака, с ремнями и блестящими застежками, два фотоаппарата на тоненьких ремешках, консервная банка с яркой этикеткой, два термоса и еще какие-то мелкие вещи заграничного происхождения.
«Иностранные туристы, — решил про себя Миша, — буржуазия. Пролетарии по заграницам не раскатывают…»
То же самое подумали Генка и Славка. Мальчики с неприязнью смотрели на представителей капиталистического мира, так неожиданно появившихся на берегу реки Утчи. Как сюда попали эти хищники и акулы?
— Ви повторяйт ваш вопрос, — сказал иностранец.
Вблизи оказалось, что он не так уж лыс. На голове у него были волосы, но очень редкие и светлые, как пушок. И весь он, полный, розовощекий, походил на большого откормленного ребенка.
Миша повторил свой вопрос:
— Здесь не проплывали два мальчика на плоту?
— Плёт? Что значит плёт?
— Это как лодка, — объяснил Миша и показал руками, — такой четырехугольный, из бревен…
Иностранец радостно закивал головой. — Понимайт, понимайт! — Он обернулся к женщине и произнес какое-то иностранное слово, потом опять радостно закивал головой: — Плёт. Понимайт! От слова «плить», «плавять». Понятно… Были здесь два мальшик, пайонир, гальстух, — он тронул свою шею, — пайонир, хорош пайонир. Биль тут, биль…
— Когда?
— Ночеваль. Не эта ночь, а после, эта ночь… Вчера утро дальше плить на свой плёт… Плёт подчинял и поехал.
У Миши отлегло от сердца. Наконец-то! Значит, Игорь и Сева живы, здоровы, ничего с ними не случилось.
Из дальнейших расспросов выяснилось, что Игорь и Сева приплыли сюда позавчера вечером, переночевали, вчера до полудня починяли плот и поплыли дальше. Значит, вчера, в среду, во время убийства Кузьмина Игорь и Сева преспокойно сидели здесь, беседовали с иностранцами и происшествие на Халзином лугу их никак не коснулось. Ну и прекрасно! Хоть с этим все в порядке… Теперь-то их наверняка можно будет догнать. Расстояние между ними было два дня, а теперь только один. К вечеру и нагонят…
Из котелка распространялся аппетитный запах шоколада. Мальчики бросали на котелок голодные взгляды и беззастенчиво принюхивались. Генка просто дрожал от жадности.
Женщина что-то сказала мужчине. Улыбаясь, он проговорил:
— Мальшики, кофей пить.
Вот еще! Станут они угощаться у буржуев! Миша отрицательно качнул головой, собираясь произнести какую-нибудь вежливую формулу отказа, но Генка прошептал:
— Давай обожрем капиталистов…
Мише это предложение показалось дельным. Теперь, когда они выяснили, что с Игорем и Севой все в порядке, можно было особенно не торопиться. Поесть-то им все равно надо. А если они будут сами варить обед, то потеряют еще больше времени.
Мальчики уселись вокруг костра. Только один Жердяй продолжал стоять. Он очень стеснялся — ведь в своей деревне он никогда не видел иностранцев, — и только когда Миша велел ему сесть, он присел на корточки, но на порядочном расстоянии от костра.
Женщина разлила дымящийся кофе по металлическим стаканчикам, которые она вытащила один из другого. Из кожаного несессера были извлечены крошечные ложечки и щипчики для сахара. Все это женщина проделала довольно проворно, но молча, без улыбки. У нее были коротко подстриженные волосы рыжеватого оттенка, с сильной проседью. За очками вокруг глаз виднелась частая сеточка морщинок. Руки худые, загорелые, а на запястьях белые полоски.
«Наверно, кисти не загорели из-за браслетов, — подумал Миша, — а теперь она браслеты оставила в гостинице. Боится, что ограбят. Да кто их ограбит, кому они нужны?»
На салфетке лежали тонюсенькие ломтики хлеба, намазанные чем-то коричневым. Славка и Миша взяли по бутерброду и один передали Жердяю. Но Генка как накинулся на бутерброды, так уже не мог оторваться от них. Через минуту салфетка была чиста. Славка его несколько раз подталкивал, но Генка словно осатанел. А ведь не обжора, не Кит, просто изголодался, да и из озорства решил обожрать буржуев…
Впрочем, все изголодались. И этот маленький бутерброд, похожий на папиросную бумагу, только раздразнил аппетит. Мальчики забыли о деликатности, необходимой в сношениях с представителями иностранной державы.
Женщина не успевала намазывать бутерброды. Мужчина вскрыл новую банку консервов, затем сардины и, наконец, банку сгущенного молока. Все это ребята уничтожили, особенно же навалились они на хлеб. Говорят, что иностранцы едят мало хлеба, но ведь они-то не иностранцы.
По тому, как смущенно заглядывал иностранец в свой рюкзак и наконец вывернул его, ребята поняли, что все иностранные запасы уничтожены. Впрочем, они уже были сыты. Даже несколько осоловели. Им дремалось. Ведь в лагере они привыкли спать после обеда. Миша посмотрел на свой «будильник» и сказал:
— Минут двадцать отдохнем и поедем дальше. А то неудобно сразу смываться.
Отяжелевшие от еды мальчики прилегли вокруг костра. Жердяй и тот уселся поудобнее.
Глава 20НЕОЖИДАННЫЙ ПОВОРОТ
— Комсомоль, — улыбаясь, сказал иностранец, показывая на комсомольские значки ребят. — Ким… Интернациональ.
— Да, мы есть комсомольцы, — ответил Миша не без вызова и тоже коверкая слова, вероятно думая, что иностранец его лучше поймет.
— Карашо, карашо. Комсомоль — это карашо, Интернациональ — это карашо…
«Притворяешься, буржуазия несчастная! — подумал Миша. — Не любишь ты ни комсомола, ни Интернанионала». Потом спросил:
— Путешествуете? Вояж?
— О да, да, — закивал головой иностранец, — мы есть путешественник. Ходить, ездить. Россия карошая страна, красивая страна…
— Нравится вам у нас? — насмешливо спросил Генка, поглаживая свой туго набитый живот.
— О, нравится, отшень нравится… Очень карашо.
«Знаем, как вам у нас нравится, — подумал Миша. — Разве капиталистам у нас может нравиться? Живьем бы съели нашу республику!»
— Как там у вас лорд Керзон поживает? — развязно спросил Генка.
Иностранец брезгливо сморщил лицо:
— О, лорд Керзон… Это некарашо — лорд Керзон, отшень некарашо… Фуй, Керзон… Керзон — это плохо…
— Значит, Керзон нехорошо? — насмешливо переспросил Миша. Ему даже стало неприятно, что иностранец так притворяется. Уж если имеешь убеждения, то отстаивай их.
Иностранец отрицательно покачал головой:
— Некарашо, отшень некарашо. Керзон… Ультиматум, Тори… Империализмус…
— А Муссолини хорошо?
— О, — иностранец энергично замотал головой, — Муссолини савсем некарашо. Фашизмус… Коммунист, социалист — убивать… Диктатур… Савсем некарашо…
— А почему у вас есть всякие керзоны и муссолини? — ехидно спросил Миша. И, видя, что иностранец его не понял, он энергично махнул рукой: — Керзон, Муссолини вон! Долой!
Иностранец радостно закивал головой:
— О да… Конешно… Долёй Муссолини, долей… Керзон — долёй!
«Хитрый!» — подумал Миша и сказал:
— Вот вы их и долой.
Иностранец задумчиво качнул головой и, медленно подбирая слова, сказал:
— Врэмя… Рэволюций не устраивать, рэволюций приходят.
«Какой политически грамотный! — подумал Миша. — Уж такие, как вы, конечно, никакой революции не устроят…»
А иностранец с серьезным и многозначительным выражением лица, несколько напряженным от необходимости вспоминать русские слова, продолжал:
— Кризис, безработний, война… Пролетарият — некарашо… Коммунист — агитация… Капиталист его в тюрьма. — Он вдруг засмеялся и схватил себя за кисти рук: — Кандали, тюрьма! — И смешно сморщился: — Некарашо — тюрьма…
Миша посмотрел на золотое кольцо иностранца, на белые полоски кожи на кистях женщины и подумал, что очень хорошо смеяться, когда сами носят золотые кольца и браслеты.
Иностранец перехватил его взгляд, засмеялся и показал на руки женщины:
— Кандали — три лет… Тюрьма — десять лет.
Женщина в это время перемывала чашки. Мальчики сразу не сообразили, о чем говорит иностранец. Какие десять лет тюрьмы? Какие три года кандалов?.. И только Славка первым обрел дар речи.
— Вы коммунистка? — спросил он у женщины. Иностранец, улыбаясь, повторил Славкин вопрос на незнакомом ребятам языке. Женщина засмеялась, ткнула себя пальцем в грудь и сказала:
— Коммунист! — потом показала на мужчину: — Коммунисьт, — потом опять на себя: — Румэн, — потом опять на своего спутника: — Куба, Эмерика…
Мальчики молчали, потрясенные таким неожиданным оборотом дела. Те, кого они приняли за буржуев, оказались коммунистами. Они, наверно, делегаты Коминтерна. Ведь недавно был конгресс. Как же они так опростоволосились, так бессовестно обожрали их! И как они могли принять их за капиталистов? Какие капиталисты будут путешествовать по берегам Утчи? Капиталисты отдыхают во всяких Баден-Баденах… Да и если приглядеться, то сразу видно, что это коммунисты и революционеры. Одеты хотя по-иностранному, но просто, как рабочие. У мужчины доброе, умное лицо, приветливая улыбка, сильный подбородок. У женщины тоже волевое лицо, и седина, и морщинки. И они отдали мальчикам всю свою еду. Разве капиталисты поделились бы с ними? Ах, как нехорошо получилось!..
— Значит, вы с Кубы? — переспросил Миша только для того, чтобы нарушить неловкое молчание.
— Куба, Куба, — засмеялся кубинец.
— Капабланка! — сказал Генка.
— О да, да, Капаблянка, чемпьоне…
— Хорошо на Кубе?
— Карашо, отшень карашо. — Кубинец показал на землю: — Ходить земли карашо, — потом он обвел рукой вокруг шеи, как бы изображая петлю, показал на дерево: — Висеть на дерев плёх, отшень плёх. — Он засмеялся: — Мне надо висеть, а я удираль…
Мальчики с восхищением смотрели на кубинца. Этот толстый, веселый, такой на вид заурядный человек был приговорен к смертной казни и сумел уйти от палачей, сумел добраться до России! Каким мужеством, какой отвагой надо обладать! А он сидит на берегу Утчи, вскрывает банки с консервами и смеется как ни в чем не бывало! Вот это люди! Хорошо бы с ними поговорить, порасспросить, узнать, как обстоит дело с мировой революцией. Но надо ехать за Игорем и Севой. Да и после этого недоразумения мальчики чувствовали себя неудобно. Они встали и начали прощаться.
— До свидания, — говорили они, пожимая руки кубинцу.
А Генка добавил:
— Если будете идти все берегом и берегом, то обязательно к нам в лагерь попадете.
Кубинец не понял Генку и только весело улыбнулся в ответ.
Румынке мальчики пожали руку особенно почтительно: на этих руках были кандалы!
Потом они спустились к лодке.
Собственно, никто не говорил, что им надо сделать, но каждый понимал это. Они сложили все свои продукты в один мешок, только хлеб мальчики оставили себе: ведь иностранцы его почти не едят.
Кубинец и румынка стояли на берегу, поглядывая на сборы и не понимая их назначения. Миша торопился: может быть, кубинец улыбается тому, что у мальчиков столько продуктов, а их они оставили безо всего.
Наконец мешок был уложен. Миша вынес его из лодки и положил у ног кубинца и румынки. Они сначала не поняли, но потом, когда сообразили, замахали руками:
— Не надьо, не надьо, возмийть, не надьо…
Но Миша уже оттолкнул лодку и прыгнул в нее.
Кубинец поднял мешок и, протягивая его мальчикам, пошел по берегу вслед за лодкой. Но Генка и Славка налегли на весла. Лодка быстро удалялась.
На берегу стоял кубинец с мешком в руках. Он растерянно улыбался и качал головой. А маленькая рыженькая румынка стояла неподвижно, внимательно и серьезно глядя вслед мальчикам. Косая тень белой березы падала на ее худенькие плечи.
И тогда Миша поднял руку и крикнул:
— Рот фронт!
Женщина молча подняла сжатый кулак. Кубинец засмеялся, опустил мешок и тоже поднял сжатый кулак:
— Рот фронт! До свиданьия! Рот фронт!
Глава 21ПЛОТ
Скрылись из виду и кубинец, и румынка, и их маленький шалаш из веток. Опять потянулись леса, поля, луга, перелески, овраги, мельницы.
— Некрасиво получилось, — сказал Славка, работая веслами: — приняли за буржуев, набросились на еду.
— Все Генка! — не оборачиваясь, ответил Миша. — «Нэпманы», «буржуи»! Всегда лезет со своими дурацкими идеями!..
— Меня брюки гольф подвели, — оправдывался Генка. — Вижу, гольф, ну и подумал, что буржуи.
Миша пожал плечами:
— Разве можно по штанам судить о человеке? И меня сбил с толку. Я сразу подумал, что это иностранные коммунисты.
— А если ты подумал, то и продолжал бы думать! — огрызнулся Генка. — Каждый имеет свое мнение.
— А кто на бутерброды накинулся? — заметил Славка.
— Как будто из голодной губернии приехал! — усмехнулся Миша. — Стыдно было смотреть!
Генка собирался опять огрызнуться, но Миша приподнялся и крикнул:
— Плот!
На небольшой песчаной отмели лежал плот — ветхое сооружение из коротких, тонких бревен, скрепленных лыком, рваной веревкой и ржавой проволокой. Крепления разорвались, и бревна плота разошлись в разные стороны. В таком виде он был непригоден к употреблению.
— Сенькин плот, — сказал Жердяй.
— Точно?
— Точно. Вот эта проволока моя. А кол Акимка притащил, из ограды вынул. Сенькин плот.
Мальчики вышли на берег. Справа тянулся лес, слева виднелась деревня. За полями, на расстоянии километра, высилась насыпь железной дороги. По ней тащился товарный состав. За ним волочился длинный хвост дыма.
Мальчики обсудили положение.
Здесь Игорь и Сева оставили плот. Куда же они ушли?
— Они ушли на станцию, — сказал Генка.
— А может быть, в деревню? — предположил Славка.
— Зачем?
— За веревками. Хотят починить плот и плыть дальше.
— На такой развалине!..
— Вот что, — сказал Миша: — Генка со Славкой отправятся на станцию, а мы с Жердяем поплывем в деревню. Как она называется, Жердяй?
— Грачьи Выселки.
— В Грачьи Выселки мы и пойдем. Может быть, ребята туда заходили. Если не за веревками, то хотя бы за продуктами. А вы со станции вернетесь в деревню. Мы будем вас ждать, только особенно не задерживайтесь. — Миша посмотрел на часы: — Ого, уже половина пятого! Вот и день прошел.
Генка и Славка зашагали к станции. Миша и Жердяй вернулись к лодке и поплыли к деревне Грачьи Выселки. Подыматься а деревню им не пришлось. Возле берега купались деревенские ребятишки. И они сказали, что действительно вчера вечером здесь были два пионера. Приплыли они на лодке, расспросили, какая деревня будет дальше, и поплыли вниз.
— На лодке? — удивился Миша. — А какие они из себя, эти пионеры?
По описанию ребятишек, это были именно Игорь и Сева. Один худощавый, черный, горбоносый, другой беленький, толстенький.
Откуда же у них лодка? Вот еще новости!
— А какая у них лодка? — спросил Миша.
Ребята объяснили, что лодка была самая обыкновенная. Но такой лодки в деревне не было, это была чужая лодка, и Сева и Игорь поплыли на ней дальше.
— Дальше Фролкиного брода не уплывут, — сказал Жердяй: — там мостки всю реку перегораживают. А за мостками — мельница с плотиной.
— А далеко до Фролкиного брода? — спросил Миша.
— Верст десять будет, — неуверенно ответил Жердяй. — До ночи доберемся.
— Так ведь надо еще Генку и Славку подождать, — уныло проговорил Миша. — Пока вернутся Генка и Славка, день уже пройдет.
Полуденный зной сменился вечерней прохладой. Рои комаров закружились над рекой. Даль ее заволакивалась туманом. Длинные тени лежали на воде. И только за дальними горами сверкали последние бронзовые отблески заката.
Наконец явились со станции Генка и Славка, усталые, злые, запыленные. Станция оказалась совсем не близко. К тому же в деревне на них напали собаки, черт бы их побрал! И это вовсе не станция, а какой-то несчастный полустанок. Здесь останавливается только один поезд, в десять часов утра. И никаких ребят никто не видел.
В двух словах Миша объяснил положение. Мальчики сели в лодку и двинулись дальше.
Сразу за деревней им преградили путь коровы. Они стояли в воде по всей ширине реки. Мальчики гребли осторожно. Стоявший на носу Славка яростно махал руками, но коровы только косились на него настороженными глазами и не двигались с места.
— Н-но, проходи, чего стала! — кричал Славка.
— Кому ты говоришь «но»? Ведь это не лошади, — сказал Генка. — Надо кричать «аллё».
— Аллё! — закричал доверчивый Славка. Но и этот окрик не подействовал на коров. Генка покатывался с хохоту.
И только размахивая веслами и подняв страшный крик, мальчики заставили коров посторониться и проложили себе дорогу.
Некоторое время они плыли без особых приключений.
Погасли последние огни заката. Река сразу стала безмолвной. Мальчики молчали. Уж очень пустынно и тоскливо было вокруг.
— Где же Фролкин брод? — спросил Миша.
— Скоро должен быть, — ответил Жердяй.
Быстро темнело. Берега теряли свои очертания.
Ничего не поделаешь, придется остановиться на ночевку, иначе в темноте они могут проглядеть Игоря и Севу.
Глава 22ПУТЕШЕСТВИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Они устроились на ночлег в большом стогу сена; перенесли туда свои вещи, а лодку вытащили из воды и приторочили цепью к дереву. На ужин им достались только кусочки хлеба, смоченные речной водой.
Последние лучи солнца светились в верхушках деревьев, но на лесных тропинках лежали густые тени. Утих птичий гомон. Сразу пропали куда-то шмели и мухи.
И вот уже в кустах и на траве заискрились светлячки. Новые звуки оживили лес: визгливо хохотал филин, отвратительно закричала сова; она то плакала жалобно, как маленький ребенок, то стонала, как тяжелобольной, свистела, пищала, то просто ухала: «Уху! Уху!..» И этот крик сразу напомнил мальчикам лодочника. Им стало жутко. В сене что-то шуршало. Генка предположил, что это змеи. Но Жердяй уверил его, что змей здесь нет.
Опять прокричала сова.
— Вот раскричалась! — поежился Генка. — Не надоело ей.
— Еще бывает, леший так кричит, — сказал Жердяй.
Генка заворочался в сене и засмеялся.
— Вот-вот, ты еще сегодня про леших не рассказывал.
— В лесу лешие водятся, — убежденно сказал Жердяй, — а в болоте — болотные, моховики, боровики. В воде — водяные и еще русалки. А в избе — домовые.
— Сам-то ты их видел? — громко зевнул Генка.
— Разве их увидишь! — тихо засмеялся Жердяй. — Их только колдун или ведьма могут увидеть. А чтобы человек увидел — этого не бывает. А пойдешь в лес, леший тебя и начнет кружить… Кружит, кружит… Пять верст пройдешь и опять на старое место выйдешь. Почему так получается? А потому, что леший кружит.
— Не поэтому, — сказал Миша.
— А почему?
— Вот почему. Когда человек идет, то он левой ногой делает шаг чуть больше, чем правой и постепенно забирает вправо. И в результате получается круг. Понял?
— Как же так? — Генка приподнялся на локте. — Значит, если я иду по улице по левой стороне, то постепенно приду на правую?
— Нет, — возразил Миша, — на улице есть ориентир — сама улица. Человек идет и незаметно для самого себя все время исправляет шаг. А в лесу прямого ориентира нет, и человек своего шага не исправляет. Правильно, Славка, так я объяснил?
Но в ответ он услышал только тихое посапывание. Славка спал.
— Последуем его примеру, — сказал Миша, — а то завтра рано вставать.
…С первыми лучами солнца Миша проснулся и начал будить ребят.
Жердяй поднялся сразу. Славке очень не хотелось вставать, но он пересилил себя и, зевая, поплелся к реке умываться. Генка же зарылся в сено и так скрючился, что за него невозможно было уцепиться. Спал он даже тогда, когда ребята потащили его к реке. И только когда раскачали, чтобы бросить в воду, он проснулся, вырвался и объявил:
— Зря будили, я бы сам проснулся к завтраку.
Но завтрак не из чего было готовить. Подтянув потуже пояса, мальчики сели в лодку и двинулись в путь.
Они проплыли версты три. Вдруг Генка потянул носом раз, другой и сказал:
— Ребята, каша!
Мальчики тоже принюхались. Действительно, пахло кашей, пшенной, чуть пригорелой. Пахло так густо, смачно, аппетитно, что у мальчиков даже слезы навернулись на глаза.
— Пахнет с правого берега, — деловито сказал Миша. — Жердяй, правь туда, а вы, ребята, нажмите!
Вдохновленные все усиливающимся запахом каши, ребята нажали на весла: Миша стоял на носу лодки, поворачивая собственный нос то в одну, то в другую сторону…
Вскоре они увидели на пригорке белые палатки красноармейского лагеря. Возле коновязи били копытами кони, блестел на солнце длинный ряд умывальников, подвешенных к перекладине меж двух деревьев, трепетали на ветру красные полотнища с лозунгами, виднелись щиты на стрельбищах, рвы и насыпи. Но лагерь был пуст, красноармейцы, вероятно, были на ученье. Только у самого берега дымилась походная железная кухня. Из нее-то и пахло кашей. Красноармеец с красным от жара лицом орудовал у котла громадной шумовкой. Второй красноармеец, стоя на коленях, колол дрова и подбрасывал их в печь.
Мальчики подошли к кухне. Повар покосился на них, но, ничего не сказав, отвернулся. Мальчики стояли, хотя и понимали, что стоять глупо. Но ужасно хотелось есть, и они не знали, как приступить к делу. Наконец Миша спросил:
— Скажите, пожалуйста, товарищи, здесь вчера не появлялись два пионера, два мальчика в лодке? Мы их разыскиваем.
Повар даже не обернулся. А его помощник сказал:
— Не видали. Может, и были. Не видали.
Опять наступило молчание.
Генка льстиво посмотрел в спину кашевару:
— Вам не надо чем-нибудь помочь?
Повар скосил на него сердитые глаза, отвернулся и сказал:
— Игнатюк, миски!
Второй красноармеец поднялся, достал из-под навеса четыре глубокие алюминиевые тарелки. Повар большой черпалкой наложил в них кашу, затем другим черпаком, поменьше, полил кашу маслом. Генка сбегал к лодке за ложками. Обжигаясь, мальчики принялись за еду. Некоторое время слышалось только громкое чавканье и хлюпанье каши.
Когда тарелки были пусты, повар опять обернул к ним свое красное, сердитое лицо, посмотрел каждому в глаза и ударил черпаком по котлу:
— Игнатюк, добавки!
Игнатюк собрал тарелки. Повар наполнил их новой порцией каши, меньше первой, но именно как раз такой, какая требовалась, чтобы окончательно насытиться. Повар хотя и не любил разговаривать, но хорошо знал свое дело.
— Игнатюк, — сказал он, не оборачиваясь, — сухим пайком по порции хлеба!
Игнатюк вынес из-под навеса по большому ломтю хлеба и вручил ребятам.
— Кругом марш! — не оборачиваясь, скомандовал повар.
— Спасибо! — весело прокричали мальчики и побежали к лодке.
В лодке Миша отобрал у всех хлеб, спрятал в мешок и, подняв кверху палец, глубокомысленно изрек;
— Свет не без добрых людей!..
Сытые и веселые, мальчики энергично гребли. Теперь-то уж близко Фролкин брод. А дальше, по словам Жердяя, Игорь и Сева уплыть не могли…
— А вот и Фролкин брод, — сказал Жердяй.
Речку перегораживали два бревна, опирающиеся на вбитые у берега сваи. Это и был Фролкин брод. Вдали слышался глухой шум.
— На мельнице вода шумит, — сказал Жердяй. — Тут она, плотина, близко.
На берегу лежала опрокинутая вверх дном лодка. Поднатужась, мальчики перевернули ее.
— Знакома тебе эта лодка? — с неожиданной тревогой спросил Миша Жердяя.
Заикаясь от волнения, Жердяй сказал:
— Кузьмина лодка, убитого.
— Не может быть! — закричал Генка.
Но Жердяй хорошо знал все лодки в деревне. Это была лодка Кузьмина.
Ошеломляющее известие! Мальчики испуганно переглянулись. Опять Кузьмин, опять загадочное убийство. И в эту историю замешаны Игорь и Сева. Как им досталась лодка Кузьмина? Где они ее взяли? Ведь когда Кузьмин и Николай поплыли на Халзин луг, Игорь и Сева были уже у иностранцев, то есть гораздо ниже Халзина луга. А с плота они сошли еще ниже, у Песчаной отмели…
— Оки эту лодку взяли случайно, — неуверенно произнес наконец Миша, — не знали, что она принадлежала Кузьмину. Жердяй, ты уверен, что это лодка Кузьмина?
— Спрашиваешь!..
— Допустим, — продолжал Миша, — но ребята этого не знали и не могли знать. Просто нашли беспризорную лодку. А вытащили ее на берег, чтобы хозяин увидел и забрал.
— Безобразие! — сказал Генка. — Из лагеря удрали, чужую лодку захватили…
— Подожди, не ругайся, — остановил его Миша. — Во всяком случае, ясно: Николай никуда не угнал и не спрятал лодку. А это очень важно. Найдем ребят и все разузнаем. Видите, лодка еще мокрая, ее недавно вытащили из воды. Может быть, даже сегодня утром. Тут какая деревня близко?
— Стуколово, — ответил Жердяй. — Версты три будет.
Мальчики оставили Жердяя стеречь обе лодки, а сами отправились в деревню.
Глава 23БЕГЛЕЦЫ
Дорога шла сначала берегом, потом опушкой леса, затем круто поворачивала в поле.
По опушке за стадом коров шел пастух, парень с перекинутым за плечо кнутовищем. Две собачонки отчаянно залаяли на ребят, но, подбежав к ним, подхалимски завиляли хвостами.
— Пройдем мы тут в деревню? — спросил Миша пастуха.
— Пройдете, — ответил пастух. И долго потом смотрел вслед мальчикам.
Деревня, казалось, еще спала. На улице ни души, все ворота заперты, собаки и те не лаяли. Мальчики миновали сельпо и увидели большую избу с вывеской «Стуколовский сельсовет».
Двери в сельсовет были открыты настежь. Но внутри никого не было. Одиноко стоял обшарпанный стол с выдвинутыми ящиками. Висел на стене деревянный ящик телефона. Хлопала открытая оконная рама. Скрипели под ногами половицы, краска на них сохранилась только у стен, а в середине была вытерта.
Мальчики вышли из сельсовета и увидели старичка сторожа в тулупе, с колотушкой в руке. Он подозрительно уставился на них и спросил:
— Вам чего?
Мальчики объяснили, что они из лагеря, разыскивают двух ребят, приплывших сюда вчера на лодке.
Сторож молча слушал их, не то жуя что-то, не то просто шевеля губами. Потом строго сказал:
— Пошли!
— Куда?
— Там разберут! Пошли!
В полном недоумении мальчики последовали за ним. Сторож, смешно ковыляя в огромных рваных валенках, со странной и в то же время комичной подозрительностью поглядывал на ребят.
Так они дошли до большой пятистенной избы.
— Входите! — строго сказал сторож и вошел вслед за ними.
В темных сенях Миша нащупал ручку двери и потянул ее. Дверь открылась. Мальчики вошли в избу, и их глазам представилась такая картина.
За большим квадратным столом без скатерти сидели Игорь, Сева и милиционер. Обыкновенный милиционер в форме. Его фуражка и ремень с пристегнутым пистолетом лежали на лавке.
У печи возилась хозяйка. Задняя половина комнаты была отгорожена ситцевой занавеской, за ней слышались визг и возня ребятишек.
Игорь, Сева и милиционер мирно ели картошку с огурцами. Но Миша сразу сообразил, что ребята арестованы. И ему стали понятны и удивление пастуха, и суетливая строгость сторожа.
— Вот, товарищ, — сказал сторож милиционеру, — еще троих привел. Этих двух разыскивали.
Из-за занавески высунулась белобрысая голова, за ней другая. Через минуту шесть ребятишек, белобрысых, нестриженых, в длинных рубахах, выстроились перед занавеской и молча уставились на вошедших мальчиков.
При виде своих товарищей Сева и Игорь перестали жевать и приподнялись. Но предупреждающий жест милиционера удержал их на месте.
— Кто такие? — с важным видом спросил милиционер.
Миша объяснил, кто они такие и зачем сюда явились.
— Так, — сказал милиционер, перебрасывая картошку с ладони на ладонь и дуя на нее. — Документы у вас есть?
При ребятах были комсомольские билеты, у Генки, кроме того, членские билеты МОПРа и Авиахима. Все это они положили перед милиционером. Тот скосился на документы и снова принялся за картошку. Ел он ее долго, и все молча смотрели, как он это делает. Даже старик сторож, которому давно бы следовало отправиться на свой пост, не двигался с места. Игорь, чернявый, горбоносый нервный паренек с ежиком жестких черных волос на голове, беспокойно поглядывал то на мальчиков, то на милиционера. Сева, толстый, флегматичный, сидел, опустив голову, затем, не поднимая головы, протянул руку, взял огурец и захрустел на всю избу.
Наконец милиционер вытер губы и руки и начал рассматривать документы. Делал он это так долго, что Миша усомнился в его грамотности. Но милиционер назвал его фамилию, потом Генкину, Славкину и даже заметил, что у Генки не уплачены членские взносы в МОПР и Авиахим.
Однако документы произвели на него кое-какое впечатление, и он, вынув из сумки, лист бумаги и карандаш, начал составлять протокол.
На вопрос, знает ли он «предъявленных» ему мальчиков, Миша ответил, что знает, назвал фамилию Севы и Игоря и их московский адрес. Милиционер сверился с показаниями Игоря и Севы и убедился, что сведения совпадают. На вопрос, когда и зачем Игорь и Сева уехали из лагеря, Миша ответил, что уехали они третьего дня утром по глупости, что видно из оставленной ими записки. С бесстрастным видом милиционер приколол записку к протоколу.
В заключение Миша подписал протокол. Все в нем было записано правильно, хотя и с грамматическими ошибками.
— Почему вы их задержали? — спросил Миша.
— По подозрению, — ответил милиционер, затягивая на себе пояс и оправляя кобуру.
— Какому подозрению?
— В соучастии.
— Каком соучастии?
— Соучастии в убийстве гражданина Кузьмина.
— Что вы говорите! — закричал Миша. — Этого не может быть.
— Есть улики, — сказал милиционер, надевая фуражку. Он повернулся к сторожу: — Аким Семенович, я в уезд позвоню. А ты посмотри, — он многозначительно кивнул на мальчиков.
Сторож закрыл за милиционером дверь, придвинул табурет и уселся с видом, доказывающим его твердую решимость никого отсюда не выпускать.
Теперь мальчики могли поговорить.
— Добегались? — спросил Генка. Игорь и Сева опустили головы.
— Расскажите, что произошло, — сказал Миша.
— Ни в чем мы не виноваты! — ответил Игорь дрожащим голосом.
Сева засопел, но ничего к этому не добавил.
— Почему вас задержали?
— Вот честное слово, — захныкал Игорь, — мы ни в чем не виноваты! У нас развалился плот. Видим — на реке лодка, беспризорная. Мы ее взяли, только доплыть сюда. А нам не верят…
— Лодку нашли на Песчаной косе? — спросил Миша.
— Да. Откуда ты знаешь?
— Знаю, — ответил Миша с таким видом, по которому Игорь и Сева могли судить, что ему известно не только это, но и многое другое.
— Будете теперь знать, как из лагеря бегать! — добавил Генка.
— Когда вы прибыли к иностранцам и когда уехали от них? — спросил Миша.
Пораженные такой осведомленностью, Игорь и Сева рассказали, что к иностранцам они приплыли в первый же день, то есть во вторник, а уплыли от них на другой день, то есть в среду. И как только уплыли, то почти тут же нашли лодку, пересели в нее и поплыли дальше. И вот здесь их задержали.
— А красноармейцы вас кормили?
— Кормили.
— Вот видите, а вы говорите, что сразу приплыли сюда. Надо точно рассказывать, а вы путаете. Вот вам и не верят.
Игорь и Сева опять понурили головы.
— Мы вас, конечно, выручим, — продолжал Миша, — хотя вы этого и не заслужили…
— Чтоб знали в другой раз, как из лагеря бегать, — вставил Генка.
Игорь и Сева еще ниже опустили головы.
— Вас, конечно, не стоит выручать, — продолжал Миша, — выкручивайтесь как хотите… Но мы вас выручим только ради чести и репутации отряда. Хотя вам, видно, наплевать и на то и на другое.
Игорь мотнул головой в знак протеста. Сева подумал и снова потянулся за огурцом.
— Да, да, — продолжал Миша, — вам наплевать… Если бы вы дорожили авторитетом отряда, то не сбежали бы. Теперь вся Москва говорит, что в нашем отряде нет ни дисциплины, ни порядка. Вам это безразлично, конечно… Что для вас отряд, что для вас коллектив? Но мы дорожим репутацией отряда и выручим вас. Выручим вас, вернем в лагерь, и пусть все обсуждают ваш поступок. Посмотрим, как вы будете оправдываться, посмотрим…
Миша еще, наверно, долго выговаривал бы Игорю и Севе, но вернулся милиционер и объявил, что Игоря и Севу приказано доставить в город, к следователю.
— Мы тоже поедем, — заявил Миша, — одних ребят мы не отпустим.
— Проезд для всех свободный, — ответил милиционер.
Миша взял с собой Генку, а Славке велел вместе с Жердяем вернуться в лагерь. И он велел Славке ничего в лагере не рассказывать о злоключениях ребят. И если приедут их родители, то сказать, что ребята нашлись и скоро вернутся в лагерь.
Славка отправился к лодке. Милиционер с Игорем и Севой двинулись к станции. Вслед за ними зашагали Миша с Генкой.
Глава 24В ГОРОДЕ, У СЛЕДОВАТЕЛЯ
Следователь оказался вовсе не таким, каким представлял себе Миша. Мише всегда казалось, что следователь должен быть высоким, мрачным, сосредоточенным человеком с настороженным и проницательным взглядом, подтянутый, молчаливый, недоверчивый.
Перед ними же сидел небольшой человек с самым обыкновенным лицом, серенькими глазами, рассеянный и, как казалось Мише, невнимательный. Заваленный папками шатающийся стол был покрыт рваным куском зеленого картона, усеянным чернильными кляксами и испещренным неразборчивыми надписями и ничего не значащими рисунками.
Следователь несколько раз выходил из комнаты, оставляя на столе бумаги, и Миша удивлялся этому: ведь бумаги несомненно секретные. И вообще, все здесь открыто, сотрудники громко разговаривают, люди входят и выходят. Это сильно поколебало Мишино уважение к учреждению, где, по его представлению, велась тайная, опасная и самоотверженная борьба с преступниками.
Игоря и Севу следователь, казалось, совсем не слушал. Он писал и писал что-то постороннее: бумагу он передал другому сотруднику со словами: «Это к делу Кочеткова», и тут же принялся писать следующую. Когда Миша рассказывал про то, что на них напал лодочник Дмитрий Петрович, и про парней в лесу, то следователь был так невнимателен, что Миша обиженно замолчал.
Продолжая писать, следователь наконец спросил:
— Вы сумеете показать место, где нашли лодку?
— Конечно, — ответил Игорь. — У Песчаной косы.
— Сколько до нее от Халзина луга?
На этот вопрос ответил Миша:
— Верст семь или восемь.
Следователь поднял голову и, постукивая по столу карандашом, сказал:
— Семь верст… Как же там очутилась лодка? Отнести ее течением не могло: расстояние большое, река узка и извилиста, лодку бы обязательно прибило к берегу. Значит, лодку отогнали. Кто? Рыбалин? Но какой ему смысл отгонять лодку на такое расстояние и затем возвращаться обратно? Допустим, что убийца не Рыбалин, а кто-то другой. И этот другой отогнал лодку. Зачем? Ведь таким образом он только наводит на свой след, доказывает свое присутствие, в то время как его задача — скрыть свое присутствие и свалить все на Рыбалина. Третья возможность: лодку увел посторонний человек. Но убийство произошло вчера утром, и лодку вы нашли тоже вчера утром. Следовательно, она была отогнана сразу после убийства. И этот случайный человек не мог не видеть того, что произошло на берегу, хотя бы тела убитого Кузьмина.
Он на минуту задумался, потом продолжал:
— Рыбалин категорически отрицает свою причастность к убийству. Улики против него тяжелые, но обстоятельства еще неясны. Одним из обстоятельств, кстати, самым загадочным, и является угон лодки. Будь лодка на Песчаной косе, нам было бы легче найти человека, пригнавшего ее туда. Но вы забрали лодку и этим запутали следы. Теперь все сложнее.
Игорь и Сева сидели не поднимая глаз, подавленные сознанием своей вины.
— Все, что вы рассказали, — правда? — спросил следователь и первый раз посмотрел на мальчиков так, как, по мнению Миши, и полагалось смотреть следователю: пытливо и строго.
— Честное слово! — в один голос сказали Игорь и Сева.
Миша заявил, что ручается за мальчиков.
— Верю, — сказал следователь, — но ребята еще могут мне понадобиться. Придется дня на два задержаться в городе. У кого бы они могли остановиться? Есть у вас в городе знакомые?
Знакомых у ребят не было.
— Куда же вас девать? — задумался следователь. — Вот что… Я дам записку в губоно. Ребят дня на два поместят в детдом, а потом мы их переправим в лагерь.
Он написал записку и передал ее Мише.
— А к кому там обратиться? — спросил Миша.
— Кто там… Обратитесь лучше всего к товарищу Серову. Детские учреждения в его ведении.
Серов, Серов… Кто же это такой? Знакомая фамилия… Ах да, ведь это им подписана охранная грамота на усадьбу…
— Вы их недолго задержите? — спросил на прощание Миша.
— Дня два, не больше, — ответил следователь.
Глава 25СЕРОВ
Серов был одет в обычный костюм губернского совработника: галифе, сапоги и защитный френч с большими накладными карманами. Ведал он в губоно, хозяйственными делами и сидел в отдельном кабинете за большим письменным столом с круглыми резными ножками.
При взгляде на Серова Мише сразу вспомнился урок геометрии, на котором они рисовали куб и шар. Только там куб и шар стояли рядом, а здесь шар был водружен на куб: к короткому квадратному телу была привинчена большая, круглая, совершенно лысая голова. Шеи не было вовсе, ее заменяли несколько толстых складок между головой и туловищем.
Жирные губы, маленькие живые карие глазки и сытая улыбка придавали лицу Серова такое выражение, точно он только что встал из-за обильного стола, но не прочь вернуться к нему. Его квадратное тело, утолщенное оттопыренными на жирной груди накладными карманами, покоилось в кресле неподвижно, а голова вертелась во все стороны, как у тех кукол, у которых голову можно повернуть задом наперед и даже обернуть несколько раз вокруг оси.
— Написано двое, а вас четверо, — сказал Серов, переводя живой взгляд с одного мальчика на другого.
Миша показал на Игоря и Севу:
— Это про них.
— Зачем они нужны следователю?
Миша рассказал об убийстве Кузьмина.
— Что за Карагаево? — спросил Серов.
— Карагаево. Там, где бывшая графская усадьба.
— Знаю, знаю. — Серов закивал головой и многозначительно поднял короткий толстый палец. — Историческая ценность.
Потом он подробно расспросил об обстоятельствах убийства, про лагерь, про деревню, про то, как Игорь и Сева попали на реку и угнали лодку. Слушая Мишин рассказ, он одобрительно кивал головой. Что именно он одобрял, ребята так и не поняли. А когда Миша рассказал про лодочника, то Серов даже всплеснул руками, и на лице у него появилось огорченное выражение: «Вот, мол, какие дела творятся на белом свете»…
Но еще больше огорчился Серов, когда узнал, что Миша не рассказал следователю о встрече с иностранцами. Как же так? Надо было рассказать. Следствию все важно.
— Иностранные коммунисты, — удивился Миша, — при чем здесь они?
Серов живо ответил:
— Я не говорю, что они причастны, но иностранцы! Ведь вы не видели их документов. Может быть, они не коммунисты. Надо быть начеку.
Краснея от волнения, Миша сказал:
— И Рыбалин никого не убивал, и иностранные коммунисты здесь ни при чем.
— Хорошо, хорошо, — сразу согласился Серов, — это дело следствия, пусть они занимаются…
Он вдруг засмеялся тонким, как у девчонки, смехом, а потом начал обстоятельно рассказывать про усадьбу, про ее историческую ценность. Это гордость губернии, говорил Серов, ее инвентарь хранится в местном краеведческом музее, в разделе «Быт помещика XVIII столетия». Ребята как сознательные комсомольцы должны беречь усадьбу, ничего в ней не трогать и не портить. Усадьба, сказал Серов, — достояние народа. Настоящие революционеры должны беречь и охранять достояние народа.
Говорил он быстро, все время перебегая своими живыми карими глазами с одного мальчика на другого. Но ребятам ужасно хотелось спать. Чтобы не заснуть, Генка вертелся на стуле, Игорь хлопал глазами, а Сева встряхивал головой, которая поминутно падала на грудь. Миша хотел прервать Серова, но ему не удавалось вставить ни одного слова.
В заключение Серов сказал:
— Теперь насчет ребят. Поместить их в детский дом я не могу. Нет свободных мест, и нет свободных пайков.
Миша с удивлением посмотрел на Серова. Зачем же он их держал целый час? Дело к вечеру, как и где теперь устраивать ребят?
— Нет свободных мест, нет свободных пайков, — повторил Серов и нетерпеливо заерзал в своем кресле.
— Здрасте! — сказал Генка. — Что же им, на улице ночевать?
Серов задумался, потом спросил:
— У вас есть знакомые в городе?
— Нет.
— Никого?
— Никого!
— Ладно, — сказал вдруг Серов, — я этих ребят подержу два дня у себя дома. Не на улице же им, в самом деле, ночевать. — Он сокрушенно покачал лысой головой. — Хороши в угрозыске: вызывают и бросают детей на улице… Вот вам и беспризорничество… Мы боремся с беспризорностью, а они ее создают.
Он встал. И оказалось, что хотя он широкоплеч и тучен, но совсем мал ростом. Почти такой же, как и ребята.
— Вот так, — сказал Серов, — подержу их два дня у себя. Будут сыты.
Глава 26БОРИС СЕРГЕЕВИЧ
Выйдя из губоно, ребята столкнулись с директором московского детского дома Борисом Сергеевичем, тем самым, который с Коровиным приезжал несколько дней назад в усадьбу и разговаривал с «графиней».
Услышав, что ребята были у Серова, он спросил:
— Велел вам убираться из усадьбы?
— Нет, почему? — удивился Миша. — Мы у него были совсем по другому делу… Я бы вам рассказал, да вот, — он показал на Игоря и Севу, — надо ребят отвести…
— Я вас провожу, — сказал Борис Сергеевич.
По дороге Миша рассказал Борису Сергеевичу о происшествиях последних дней. Генка живописно прокомментировал его рассказ. Борис Сергеевич пожал плечами:
— Здесь два детских дома. Оба наполовину свободны. Почему же Серов не поместил ребят туда? Непонятно.
— Он решил, что Игорю и Севе будет у него лучше, — сказал Генка, — все же домашняя обстановка.
— Серов мог бы так и сказать, — ответил Борис Сергеевич, — но он сослался на то, что детдома загружены, а это неверно.
— Мы не могли отказаться, — сказал Миша, — ребят-то надо куда-то поместить.
— Да, конечно, — согласился Борис Сергеевич.
— А как же иначе? — подхватил Генка. — У Серова их и накормят, и напоят, и в постельку уложат… «Накормила, напоила и поесть дала ему»… Везет этим дурачкам, честное слово! Из лагеря убежали, всех растревожили, в дурацкую историю влипли и вышли сухими из воды. Им бы не у Серова на пуховиках прохлаждаться, а посидеть бы эти два дня в милиции…
— Откуда ты знаешь, что у Серова пуховики? — возразил Игорь.
— Знаю. По лицу видно, что на пуховиках спит.
— Какой проницательный! — засмеялся Борис Сергеевич.
Серов жил на окраине, и им пришлось пересечь весь город.
— Ну и город! — разглагольствовал Генка. — Даже трамвая нету. И смотрите, как интересно — все улицы называются: Стрелецкая, Сторожевая, Пушкарская, Солдатская, Ямская… Старинный город. Наверно, здесь раньше крепость была.
— Город старинный, — подтвердил Борис Сергеевич, он существовал еще до возникновения Москвы.
— Вы по поводу трудкоммуны приехали? — спросил Миша.
— Да, — нахмурился Борис Сергеевич.
Но как обстоит дело с трудкоммуной, рассказывать не стал.
Зато он подробно расспросил об убийстве Кузьмина. В ответ на уверения Миши, что Рыбалин к этому непричастен, Борис Сергеевич сказал:
— Мне трудно судить. Я не знаю обстоятельств дела. Но виноват тот, кто заинтересован в убийстве Кузьмина.
Наконец они дошли до квартиры Серова.
Это был одноэтажный домик с небольшим крылечком и тремя окнами, завешенными белыми занавесками. За длинным забором, выкрашенным, как и дом, в ярко-красную краску и утыканным сверху длинными, острыми гвоздями, виднелись верхушки яблонь и груш. Возле двери висела на проволоке ручка звонка.
— Устраивайте свои дела, я подожду вас, — сказал Борис Сергеевич и медленно пошел вдоль улицы.
Мальчики поднялись на крыльцо. Миша потянул ручку звонка. За дверью послышался металлический грохот, потом шаги.
— Кто там? — спросил женский голос.
— Мы от товарища Серова, — ответил Миша.
Загремели запоры. Дверь открылась. На пороге стояла высокая красивая женщина в ярком халате, на котором были нарисованы зеленые и желтые цветы.
— Нас прислал товарищ Серов… — начал Миша.
— Я знаю, — проговорила женщина, и ее тонкие губы брезгливо искривились. — Кто остается?
Миша показал на Игоря и Севу:
— Вот они…
Она сделала шаг назад и шире раскрыла двери:
— Проходите!
Игорь и Сева нерешительно вошли в дом. Женщина сразу захлопнула за ними дверь.
Несколько озадаченные таким приемом, Миша и Генка стояли на крыльце.
— Я думал, что и нас обедом угостят, — уныло проговорил Генка.
— Угостят! Как же! — ответил Миша. — Дожидайся! — И он с возмущением посмотрел на дверь: даже попрощаться не дали с ребятами.
Но на кого похожа эта женщина? Определенно знакомое лицо. Может быть, на кого-нибудь из жильцов их дома на Арбате?..
— Честное слово, — сказал Генка, — еще немного — и я умру от голода…
Глава 27БЫТ ПОМЕЩИКА
Генка не умер с голоду. Через час мальчики вместе с Борисом Сергеевичем вышли из столовой Нарпита с животами, туго набитыми щами и рисовой кашей.
За обедом Борис Сергеевич рассказал, что с трудкоммуной пока ничего не получается. Возражает Серов, его поддерживает кое-кто из местных руководителей. Ссылаются на историческую ценность усадьбы. Следовательно, сказал Борис Сергеевич, задача заключается в том, чтобы опровергнуть эту версию. А ее можно опровергнуть. Он уже собрал в Москве кое-какие данные. С этой же целью он сейчас пойдет в местный краеведческий музей. Там хранится обстановка усадьбы. Возможно, в музее найдется кое-что полезное.
— Нам Серов тоже рассказывал про музей, — сказал Миша. — Можно, мы с вами туда пойдем?
— Пожалуйста.
— Ну вот, — скривился Генка, — охота тебе тащиться в этот музей! Что там интересного? Опять бивни мамонта. В какой музей ни придешь, всюду бивни мамонта. Все хотят доказать, что в их губернии когда-то обитали мамонты. А если и обитали, какое это имеет значение?
— А вдруг, кроме бивней мамонта, там есть еще что-нибудь, и что-нибудь интересное? — заметил Борис Сергеевич.
— Нет уж, — возразил Генка, — ничего, кроме бивней, там нет. Еще, наверно, рака с мощами какого-нибудь святого. Да и в этой раке одна только труха и опиум для народа.
— Не хочешь — не ходи, — сказал Миша, — отправляйся на вокзал и жди меня.
— Нет уж, чем на вокзале болтаться, я лучше пойду в этот несчастный музей, — заявил Генка.
Генка оказался прав. Первое, что они увидели при входе в музей, были именно бивни мамонта. Изогнутые, желтоватые, они украшали маленький вестибюль музея, свидетельствуя, что и эта губерния не отстала от других по части мамонтов.
От вестибюля по всей окружности музея тянулась длинная анфилада комнат. Каждая была «отделом». Отдел животного мира, полезных ископаемых, растительного царства, кустарных промыслов, земледелия, истории края… Впрочем, история края занимала несколько комнат. На одной из них висела табличка: «Быт помещика XVIII столетия». В этом отделе и находилась обстановка усадьбы.
Это была экспозиция гостиной. За канатом стояла мебель красного дерева: стол, диван, кресла и стулья, обитые темно-красным атласом, каминный экран с нарисованными на нем китайскими птицами, большая арфа с порванными струнами, два высоких зеркала с канделябрами по бокам.
Были здесь еще три шкафа. В первом, под названием «Одежда помещика», стояли манекены в старинных парадных одеждах с медалями, орденами, звездами и голубыми лентами через плечо. Во втором («Досуг помещика») лежали длинные трубки, чубуки, игральные карты, бильярдные шары и шахматы из слоновой кости. В третьем («Отдых помещика») стоял почему-то обеденный сервиз, обложенный огромными пистолетами и другим старинным оружием.
Генка комментировал быт помещика очень неодобрительно:
— Зачем такие длинные трубки? Как из них курить? Потаскай за собой такую трубочку! Или кафтан. Как в нем ходить? А халаты… Какое старье! И кому это интересно?! Отдых помещика, досуг помещика, кому это нужно? Нет у нас никаких графов, никаких помещиков, зачем же выставлять их напоказ?..
Но Миша не слушал Генку. Его внимание сразу привлекла бронзовая птица. Такая же, как и в усадьбе, но гораздо меньше. Она стояла на мраморной подставке и круглыми злыми глазами смотрела на мальчиков.
— Смотрите, Борис Сергеевич, — сказал Миша, — точно такой же орел, как и в усадьбе.
Борис Сергеевич оторвался от висевших на стене таблиц, которые он внимательно рассматривал.
— Эта птица нарисована на гербе графов, — сказал он, — а вот для чего сделаны их бронзовые изваяния, не знаю. Возможно, графская прихоть. — И он снова отвернулся к таблицам.
Мише вдруг захотелось спать. Вот так всегда! Как только придешь в какой-нибудь музей, так обязательно тебя одолевает сонливость. Почему в музеях так клонит ко сну? Хочется поскорее пробежаться по залам и выйти на улицу.
Но Мише было неудобно перед Борисом Сергеевичем. Он призвал на помощь всю свою волю и продолжал осмотр картин и таблиц, показывающих богатство графов и изображающих их быт. На одной картине секли крепостного. Он лежал на скамейке, связанный по рукам и ногам. По сторонам стояли два молодца в красных рубашках, с прутьями, с картинно поднятыми руками, в некотором отдалении — сам помещик в халате с длинной, до самого полу, трубкой в зубах.
Затем висела большая карта уезда, на которой разными красками было показано, что графы Карагаевы владели таким же количеством земли, сколько имели две тысячи крестьянских дворов. Крестьянская земля была обозначена красным цветом, а графская — черным. И она представляла собой большой массив по обоим берегам Утчи, вплоть до речушки Халзан, той самой, где убили Кузьмина…
Перед картой Борис Сергеевич стоял особенно долго и даже срисовал ее. И он объяснил Мише, что после революции почти вся графская земля была роздана крестьянам. Только некоторая ее часть осталась при усадьбе. Но и ее позабирали себе деревенские кулаки. И если будет организована трудкоммуна, то кулакам придется землю вернуть.
— Как же, — усмехнулся Генка, — так они вам ее и вернут! Попробуйте получите у Ерофеева…
Была здесь еще одна карта. Она изображала, каким богатством владел граф в России. Кроме Карагаева, у него были еще три имения и, помимо этого, рудники на Урале.
— Безобразие! — возмутился Миша. — Один человек всем владел, а другие ничего не имели! Ведь это же несправедливо! А правда, что на Урале у него были алмазные россыпи?
— Были, — подтвердил Борис Сергеевич. — Старый граф упорно искал на Урале алмазы. Но, кажется, ничего существенного не нашел. Ведь алмазы ценятся только крупные. А больших он не находил. Но через всю историю этой фамилии проходят какие-то загадочные происшествия с драгоценными камнями. Кто-то кого-то убивал, кто-то сходил с ума. Перед самой революцией старого графа даже лишили всех прав, и состоянием завладел его родной сын. В общем, грязные истории.
— Ну и черт с ними! — сказал Генка. — Пойдемте отсюда. Даже противно стоять здесь!
Когда они уходили, Миша оглянулся. И ему, как и тогда в усадьбе, показалось, что бронзовая птица зловеще смотрит им вслед…