— Ну вот и всё, — выдохнул незнакомец. — Как же ты мне надоел, вёрткий. Почему Нелидов сам тебя не расстрелял?
Москва, Лубянская площадь,
бывший дом страхового общества «Россия», ВЧК,
Председателю Ф. Дзержинскому
Настоящим сообщаю, 29 ноября 1918 года силами межведомственной комиссии Псковской губернии была предотвращена диверсия против мирных жителей Пскова, направленная на уничтожение склада продовольствия в торговом порту Пскова, куда шпионами был доставлен значительный груз взрывчатки. Груз был привезён в пролётке и перехвачен служащими губернской Межведомственной комиссии. Шпиона перехватили непосредственно возле бывшего дома купца Аристархова, т.е. в месте дислокации Губернской межведомственной комиссии.
Диверсия была организована членом одной из подпольных монархических групп, действующих, предположительно, на территории Петрограда и имеющей связи с группами отщепенцев в Литве. Эти группы отщепенцев, именующие себя «добровольческим корпусом», постоянно тревожат мирную жизнь волостей нашей губернии своими набегами и подрывными действиями.
Отдел по борьбе с контрреволюцией Псковской ГубЧК проводит работу по выявлению шпионов и связников, осуществляющих взаимодействие т. н. «добровольческого корпуса» с Петроградским монархическим подпольем. Результатом оперативных действий наших ответственных товарищей явилось выявление агента по кличке Полковник (настоящее имя Юрий Александрович Бергер, мещанин, уроженец Тверской губернии, демобилизованный из царской армии в чине поручика). Так называемый Полковник уже не раз терроризировал население уездов Псковской губернии своими налётами.
Так, летом 1918 года в Гдовском уезде группой под его командованием была предпринята попытка поджога склада боеприпасов, по крупицам собранных для обороны Петрограда от германских оккупантов и их пособников-предателей дела Революции.
В ходе предотвращения диверсии 29 ноября приняли безвременную смерть некоторые товарищи из числа сочувствующих советской власти, а именно: военспец Иван Русальский (зарезан) и бывший сотрудник Псковской полиции Петр Скороходов (умер вследствие тяжёлой контузии). Так же получили тяжёлые увечья некоторые работники Межведомственной комиссии. Личный состав губернской Межведомственной комиссии города Пскова почтил память павших товарищей вставанием в караул и залпом над могилами. Были произнесены соответствующие случаю речи.
В ходе ликвидации диверсионного заговора сотрудники отдела по борьбе с контрреволюцией реквизировали значительный запас продовольствия. Сам Полковник погиб в результате перестрелки.
Председатель Псковской ГубЧК А. Матсон.
Глава втораяКак становятся медиумами (конец июня 1919 года)
Воззвание «Берегитесь шпионов», 31 мая 1919 года:
'Смерть шпионам!
Наступление белогвардейцев на Петроград с очевидностью доказало, что во всей прифронтовой полосе, в каждом крупном городе у белых есть широкая организация шпионажа, предательства, взрыва мостов, устройства восстаний в тылу, убийства коммунистов и выдающихся членов рабочих организаций.
Все должны быть на посту.
Везде удвоить бдительность, обдумать и провести самым строгим образом ряд мер по выслеживанию шпионов и белых заговорщиков и по поимке их.
Железнодорожные работники и политические работники во всех без изъятия воинских частях в особенности обязаны удвоить предосторожности.
Все сознательные рабочие и крестьяне должны встать грудью на защиту советской власти, должны подняться на борьбу с шпионами и белогвардейскими предателями. Каждый пусть будет на сторожевом посту — в непрерывной, по-военному организованной связи с комитетами партии, с ЧК, с надёжнейшими и опытнейшими товарищами из советских работников.
Председатель Совета Рабоче-крестьянской обороны В. Ульянов (Ленин).
Наркомвнудел Ф. Дзержинский'.
Я стою лицом к окну, за которым лишь густые покрытые пыльной листвой кроны деревьев. Кроны закрывают от наблюдателя панораму Смольной набережной. Сквозь густую листву наблюдатель нипочём не сможет разглядеть трамвайные пути даже в том случае, если б они на набережной были. По Смольной набережной никогда не ходили трамваи, а из окна моего кабинета можно видеть лишь колеблемые ветром кроны и больше ничего. Я пытаюсь перешагнуть через время и узнать, что там, впереди. Возможно, когда-нибудь, после ухода плеяды революционеров-большевиков, новые властители этого города пустят по Смольной набережной трамвай. Тогда посетители Смольного дворца — работники канцелярий и секретариатов, просители, доносчики и ещё чёрт знает какая шушера — смогут прибывать сюда в гремучих и звенящих вагонах, приводимых в движение электричеством. Тут уместно поставить вопрос: а какими будут эти трамваи будущего?
Но будущее сокрыто от обычного человека. Впрочем, нет. Это не обо мне. Не для меня. Меня нельзя приравнять к обычному человеку, к тому существу, что, цепляясь за буфер трамвая, пытается успеть по своим ничтожным делам, кому хлебные карточки дороже собственной жизни.
Трамваи будущего мне вовсе не важны. Мне бы только узнать, решатся они или нет? Пойдут ли на Петроград после того, как заняли Псков? А если — нет, то какие действия предпримут? Шпионы доносят о разногласиях между Юденичем и Родзянко. Оба генерала — герои Великой войны. У обоих — громкие имена и авторитет, впрочем, несколько подточенный участием в их делах германских денег. Но у меня тоже имя. Столица Российской империи подо мной, а значит, я в чём-то подобен императору. Да что там! Никаких «в чём-то». В моих руках жизни миллионов. Существенная часть этой миллионной массы — враги, единственный удел которых — быть уничтоженными. На этот счёт у меня есть собственная специально выработанная тактика. Уничтожение врагов не должно происходить подспудно, в тайне. Партия в моём лице гвоздит противника публично, потому что часть человеческого материала, пригодного для строительства общества будущего, обязана быть подчинена моей воле, а лучший инструмент подчинения — это страх. Да-да! Безусловное подчинение масс требованиям новой идеологии — вот краеугольный камень будущего общества, одним из апологетов которого, без сомнения, являюсь я.
Партии предстоит проделать колоссальную работу, потому что где-то в толще этой человеческой массы развивается заговор. Он, как загноивший аппендикс в теле, готов разлиться смертельно опасным перитонитом. Если покоритель Эрзерума одержит верх в спорах с победителем аристократических скачек, если банды белогвардейцев сделают шаг в сторону Петрограда, то этот шаг станет запалом, поднесённым к бикфордову шнуру. И тогда восстание вспыхнет.
Старик фанатично предан делу революции. Для него даже мысли о возможном поражении — глупость и тлен. Но для меня мысли о победоносном шествии по Петрограду сброда так называемых «добровольцев», предводительствуемого героями Великой войны, нечто совсем иное… Я знаю, меня называют распинателем. Понтий Пилат контрреволюции — неплохо звучит, и по сути соответствует задачам момента. И менять амплуа я не намерен. Наоборот. Я найду гнездо заговора, обрублю его щупальца, снесу голову и выжгу сердцевину. Я использую все способы. Если потребуется, прибегну к колдовству, в которое, впрочем, не вполне верю.
А Злата, кажется, верит, если только это не игра. Нет, Злата искренна в своём пристрастии к иррациональному. В её буйной головке практицизм выдающегося партийного деятеля уживается с гоголевским воображением. Возможно, в иррациональности Златы есть рациональная сердцевина, могущая принести пользу общему делу. Так партия атеистов «наколдует» полный крах своим врагам.
А в штабе 7-й армии «колдуют» военспецы. Бронепоезд Бронштейна снует между штабами дивизий. Этот холодный практик сыплет пламенными речами. Так хороший хлебопашец сеет в страду щедрой, но расчётливой рукой. Но какие всходы даст его посев? И — главное! — кто будет пожинать плоды будущих побед? Кто уберёт урожай с пажитей и нив? Кто снимет сочные богатые плоды?
Вдоль Смольной набережной деревья в два ряда. Кажется, это липы, а возможно, и какие-то другие деревья. Не плодоносные. Всё, на что они пригодны — это собрать на кроны городскую пыль. Я никогда не придавал большого значения ни породам деревьев, ни городской пыли. Всё это неважно. Власть — вот что занимает меня больше всего. Власть во всех её ипостасях — над ситуациями, над судьбами людскими, над собственными мыслями… Ах, вот оно, слабое звено! Единственно, кем я не владею в полной мере, это собой. Меня снедает постыдная мелкобуржуазная ревность.
Дело дошло до того, что Злата побожилась. Божба — тяжёлая, подобная запойному похмелью, отрыжка русской ментальности. Я Злату не сужу. Живя в России, невозможно не воспринять омерзительных привычек посконной черни. Русская ментальность, ровно проказа, заразительна и неизлечима. А манера в каждом явлении жизни видеть Божественное, в каждом поступке человеческом Божий промысел, привязывается и к вполне здравомыслящим людям. С другой стороны, Злата не очень-то и виновата. Женское легкомыслие и впечатлительность — не более того. Ну и, конечно, желание по мере сил способствовать развитию дела мирового пролетариата. Пользуясь моей занятостью и, возможно, недостаточным вниманием к делам семьи, Злата с компанией собирались на квартире моей секретарши для устройства спиритических сеансов. Буржуазность ещё очень сильна в наших товарищах, и её надо искоренять. Но как? Злата не раз давала мне понять, что не вполне разделяет мои методы.
«Слишком много жертв», — так сказала она.
«Город обезлюдел», — так сказала она.
Бестолковая. Что ей за дело до этого города? Все мы — интернационалисты, а этот город, построенный русским царём, он… слишком русский. Да, при буржуазном строе здесь были финские извозчики, эстонские молочники и французские кондитерские. Да, Петроград чем-то похож на Париж и Одессу. Но всё же, это слишком русский город, и поэтому в нём не вполне уютно. Причина невроза Златы именно в русскости Петрограда, к которой она так и не смогла адаптироваться, а вовсе не в моих методах управления.