Подобрав с ковра последний осколок, я понял, что уже некоторое время не слышу голоса генерала Марша. Англичанин молчал несколько минут, приготавливаясь произнести важнейшую часть своей речи. В такой ситуации моё внезапное вставание с колен могло бы оказаться совершенно неуместным. Тогда я, как малолетнее шаловливое дитя, заполз под стол и слушал окончание генеральской речи и последовавшие за ней прения уже оттуда.
Я немолодой человек и долго стоять на карачках мне тяжело, потому, забравшись под стол, я вытянулся на животе, стараясь, по возможности, избегать соприкосновения лица с барской обувью. Устроился довольно удобно: в изножье моём оказалась некогда отличная обувь его высокородия господина Лианозова, а в головах — те самые, работы английских ремесленников ботинки, зашнурованные шёлковыми шнурками. Нет, я не думал прятаться или подслушивать, как говорят русские, втихаря. Я просто не хотел беспокоить своими движениями персоны важного государственного собрания. Снедаемый непонятным страхом — в конце концов я же не совершал ничего предосудительного! — стараясь не двигаться и пореже дышать, я замер в моём убежище, давая возможность генералу Маршу высказаться, как говорят русские, в полный рост.
— Суверенитет Эстонии должен быть обеспечен законным образом, — повторил генерал Марш. — А это значит, что соответствующие документы должны быть подписаны законными представителями Российского государства. То есть Российским правительством.
— Невозможно. Учредительное собрание разогнано, — брякнул Горн.
На него зашикали. Марш невозмутимо продолжал.
— На рейде стоят два транспорта с танками, вооружением и обмундированием для Северо-Западной армии. На подходе ещё два судна. Всё это Great Britain и союзники собирали по крохам, отнимая куски у собственных сирот. Это не подарки, но помощь русскому делу в его борьбе с большевизмом. В обмен на эту помощь мы хотим получить свою the satisfaction. Британия и союзники в обмен на предоставляемую материальную помощь требуют — я подчёркиваю, требуют, а не просят! — суверенитета для Эстонии и если таковой суверенитет не будет предоставлен, то… the transaction will be declared void![12]
— Они меняют танки и провиант на суверенитет! Это торговля суверенитетами, господа! — воскликнул Горн, но Лианозов осадил его.
— Мы с вами, господа, вынуждены жить и действовать в историческую эпоху полную драматизма, — с отеческой назидательностью продолжал генерал Марш. — Воистину, на наших глазах и при нашем с вами содействии решаются судьбы мира. Это обстоятельство требует от нас и ответственности и решимости к действию. Подписание указа о независимости дружественного Британской короне Эстонского государства — это не только вопрос суверенитета. Это и вопрос поддержки Северо-Западной армии суверенным Эстонским государством. Петроград должен быть взят и очищен от большевистской скверны. Без содействия Эстонской армии и ресурсов стран Антанты, такая цель, как взятие Петрограда, не может быть достигнута в обозримо короткие сроки. Таким образом, вопрос суверенитета Эстонии, в нашем понимании, непосредственно связан со взятием имперской столицы Северо-Западной армией и очищением этой столицы от большевиков…
Маясь бездельем и обеспокоенный странными речами генерала Марша, я продолжал изучать плетение сатанинских шнурков. Разноцветные волоски сплетались в причудливые узоры, похожие на сложную женскую причёску.
А генерал Марш тем временем продолжал свою речь в том же духе. Странная, прости господи, логика у англичан. Половину мира под себя загребли, а теперь и крошечную Эстонию им подавай…
В конце речи генерал Марш потребовал от собравшихся, не сходя с места, образовать из своих персон Северо-Западное правительство Российской империи. «Не сходя с места», — так выражаются русские, и генерал Британской короны выразился таким же образом.
По окончании речей генерала Марша господа «политическое совещание» задвигали ногами, в результате чего мои кости и бока пострадали от нескольких чувствительных пинков. Я охал и ругался на языке суоми, но никто не обращал на это ни малейшего внимания. Русские баре роптали, вскакивали со своих мест и снова садились, двигая стулья. Только отлично сшитые ботинки перед моим носом оставались неподвижными так, что я мог рассматривать адский атрибут. После тщательного изучения чертовских шнурков я пришёл к пугающему выводу: шнурки Чёрта сплетены не из шелковых волокон, но из человеческих волос. От такого открытия рубаха на мне взмокла и прилипла к спине. Ужасаясь адской скверне и трепеща перед реальной опасностью подхватить простуду, я размышлял о том, из какого же материала изготовлены такие хорошие ботинки, если шнурки сплетены из человеческих волос?
Тем временем обстановка за совещательным столом, как выражаются русские, накалилась добела. Слово взял его высокородие нефтепромышленник Лианозов, который дал должную отповедь зарвавшемуся англичанину. Действительно, о каком правительстве может идти речь, если его министры обуты в чиненую-перечиненую обувь? И можно ли именовать человека высокородием или тем более высокопревосходительством, если он обут в сильно заношенную обувь? На мой взгляд, среди присутствующих русских бар на чин министра годился лишь генерал Суворов, обувь которого содержалась в идеальном порядке. Однако, следует заметить, что господин нефтепромышленник в своей речи оперировал несколько иными аргументами.
Тем временем на отповедь господина Лианозова — пожалуй, стану называть его так — генерал Марш ответил по-солдатски, отведя присутствующим на образование правительства ровно сорок минут и ни минутой больше. И не только это. Генерал рекомендовал русским барам самим распределить между собой министерские портфели, дабы не нагружать излишней работой Британское консульство в Ревеле. Первым же решением образованного таким манером правительства должен стать указ о безусловном и окончательном суверенитете Эстонии.
Произнеся заключительную часть речи, генерал Марш довольно чувствительно пнул меня в бок.
— Довольно рассматривать наши сапоги, любезнейший. Вылезайте из-под стола.
После этих слов, получив очередной чувствительный пинок на этот раз в голову, я выбрался из полумрака моего подземелья на Божий свет. На членов «политического совещания» смотреть мне было, как говорят русские, невмоготу. Одно слово — sramniki. Хорошее русское слово, люблю его. Фигура же генерала Марша внушила мне столь полное отвращение, что кулаки мои сжались и правый из них словно сам собой поднялся кверху. Я видел перед собой лишь вытаращенные змеиные глазки англичанина и свою ближайшую цель — его широкую переносицу.
— Не думаю, что Николай Николаевич одобрит ваше поведение, любезнейший, — произнесли тонкие губы. — Надеюсь, генерал от инфантерии Юденич вполне доверяет вам. В противном случае это ваше шпионство под столом не только неуместно, но и строго наказуемо.
— Я обязан подать закуски…
— Вот именно! Подайте господам министрам закуски, а потом прочь отсюда! Quickly! Марш-марш!
— Да это подлинное бесчинство! Они не желают быть министрами! Его превосходительство господин Лианозов ясно на эту тему высказался.
— Тебе ли судить о делах барина?
Генерал Марш пожевал тонкими губами, выбирая соответствующее случаю ругательство. В конце концов он ограничился словом «bidlo», произнеся его чисто и уверенно. Далее генерал Марш произнёс несколько общеизвестных бранных слов, которые можно услышать в любом из портов. Я стушевался, а тут и сам Чёрт подоспел в своих сатанинских ботинках. Ох и тяжела же оказалась его ладонь! Едва-едва плечо мне не сломал.
— Ты не православный ли, братец? — тихо прошептал он мне в ухо.
И эдак мерзко и щекотно стало моему уху от прикосновения его холёных усов. Окончательно униженный, я сокрушённо молчал.
— У тебя жена молодая, — продолжал свои обольстительные речи Чёрт. — Любишь её, как родную дочь. Вот и подумай, что станет с ней, если рядом тебя не окажется.
— Протестантского вероисповедания и я, и моя Аану. Оба, — прохрипел я, освобождаясь от его руки.
— Это хорошо, — кивнул Чёрт.
Генерал же Марш протянул мне затянутую белой лайкой ладонь.
— Позвольте ключи от апартаментов, — проговорил он.
И я покорно отдал ключи. Оба англичанина покинули совещательную комнату. Я услышал, как щёлкнул замок. Ха! Чёрт и его слуга-генерал крепко просчитались, не заметив ещё одной двери, ведущей в крошечную каморку — нашу с женой скромную спаленку.
Итак, генерал Марш и Чёрт ушли, оставив меня в одной банке с тараканами. А как же назвать иначе препирающихся друг с другом министров, если те, подобно тараканам, желающим выбраться из банки, карабкались куда-то, всё время соскальзывая обратно в неволю?
К счастью, на нашу с Маршем довольно постыдную перепалку никто не обратил ни малейшего внимания. Присутствующие, как говорят в таких случаях русские, были всецело заняты сами собой, то есть пустились в громкие споры.
Кое-как подав угощение и скрепя сердце оставив смятенных бар, я воспользовался единственным доступным мне путём и сбежал.
Никогда прежде я не испытывал такого нетерпения, дожидаясь Николая Николаевича. Только он мог разрешить всеобщее смятение, воцарившееся в рядах «политического совещания».
Перебирая генеральское бельё, я прислушивался к голосам в соседней комнате. Тонкая перегородка вовсе не препятствовала этому. Скорее наоборот. Она служила как бы рупором, ведь совещавшиеся бары пребывали как бы в уединении, за запертыми генералом Маршем дверями. То есть как бы в узилище. Участь узника горька по множеству обстоятельств. Однако в любом положении всегда есть и некоторые преимущества. К примеру, узнику, находящемуся наедине с самим собой в темнице, ничто не препятствует быть откровенным и честно признаться самому себе в собственной вине или бессилии. Бесчинства заточивших его тюремщиков снимают с такого узника огромную долю ответственности за решения, принятые поневоле или ставшие результатом прямого насилия.