— Что вы надеетесь найти в моих карманах? — фыркнул ротмистр Балахович.
— Улики, — ответил Юрий. — И, если найду, — вам конец.
— Дуэль? — Балахович широко улыбнулся.
— Нет. Петля, — огрызнулся Юрий.
— Довольно! — провозгласил английский полковник. — Закончим этот балаган с участием ряженых. Нам необходимо доставить генерала Юденича в Ревель, где его ожидает уполномоченный представитель Великобритании. Военный министр Его Величества лично заинтересован в персоне господина Юденича.
Под «ряжеными» англичанин, очевидно, понимал спутников моего Юрия, которые действительно и нарядами своими, и повадками смахивали на партизан куда больше, чем свитские Балаховича. Да сам полковник выглядел странновато в золотом, с тёмными стёклами пенсне и стриженными бабочкой усами. На его пальце я заметил странный перстень в виде черепа с рубинами в глазницах. Пока Юрий выяснял что-то с Балаховичем и перебирал груду хлама, извлечённого из карманов бравого ротмистра, я в странном смятении рассматривал этот перстень. Юрий также обратил на него внимание и даже подсветил его фонариком.
— Что вы делаете? — возмутился английский полковник. — Зачем светить в меня этим фонарём?
— Именно этим! — огрызнулся Юрий. — Этот фонарь — английская штучка, так же, как и вы.
Потом Бергер продемонстрировал свою находку мне. Он был как-то странно возбуждён при этом.
— Успокойся, Юрий, — проговорил я. — Хорошая вещь. Английский фонарик. Не стоит так расстраиваться из-за него.
— Расстраиваться, ваше превосходительство? — глаза Юрия хищно сверкнули. — Этот фонарик я лично отдал убитому Балаховичем вашему порученцу Леонтию Разумихину. Балахович убил Разумихина!..
Гнев душил Юрия. Выдержка, терпение, здравый смысл, наконец, окончательно покинули его. От моего внимания не ускользнул и интерес Юрия к перстню английского офицера, на который он время от времени посматривал с совершенно непонятным мне выражением.
— Майн Рид, да и только! — проговорил за моей спиной капитан Покатило.
С данным утверждением я никак не мог согласиться, потому что дело представлялось мне много серьёзней. В сложившейся ситуации главное — избежать перестрелки. Купе и коридор вагона слишком тесны, слишком много возбуждённого народа толпится в замкнутом пространстве, из которого в случае чего запросто не выбраться.
— Прошу всех бросить оружие на пол! — ещё раз провозгласил англичанин, адресуясь к спутникам Юрия. — Ваше поведение подвергает угрозе жизнь генерала Юденича.
— Берите Балаховича, — тихо скомандовал Юрий, загораживая меня своей спиной.
И сразу всё пришло в движение: крик, грохот, звуки ударов, но выстрелов не было. Где-то совсем рядом снова разбилось стекло. Сразу сделалось ещё холоднее, но кто-то набросил мне на плечи шинель. Из-за спины Юрия толком ничего не разглядеть. Я не один раз приказывал ему посторониться, но ни один из моих приказов он не выполнил. Однако я понял: целью агрессивной эскапады спутников Юрия являлся не только ротмистр Балахович. Его товарищи пытались захватить и англичанина. Конечно же им это не удалось. Англичанин бесследно исчез в самом начале общей потасовки.
Что до Балаховича, я был уверен: этот вывернется. Так и произошло. Бравый ротмистр не стал ховаться за спинами своих клевретов. Щедро раздавая затрещины и растолкав ряженых крестьян Юрия Бергера, он ловко выскочил в разбитое вагонное окно. Потеряв из вида командира, люди ротмистра разбежались кто куда. Не только отвага, но и умение вовремя отступать, маневрировать, избегая безвыходных ситуаций является залогом успешных действий на поле брани. Этой частью военной науки ротмистр овладел в совершенстве.
Через несколько минут моё купе опустело. Ни конвоиров, ни спасителей — никого не осталось. Только Юрий, я и преданный мне Покатило, который впопыхах собирал разбросанные вещи.
— Надо торопиться. В литерных вагонах, скорее всего, теплее, чем здесь. Николай Николаевич! Не станем терять времени! — так приговаривал мой адъютант.
Юрий же вертел в руках, зажигал и снова гасил обычный английский электрический фонарик. Вещь, конечно, хорошая. Но зачем-то же Юрию понадобился именно этот копеечный фонарик? Не из-за него ли затеяна вся свара? Чай, не мальчишка, а всё об игрушках думает.
— Я провожу вас до Ревеля, — проговорил он наконец. — Я сделаю это, даже если сам Сатана станет мне поперёк дороги. Вы заслуживаете спасения. А до Балаховича я ещё доберусь и до Малькольма или как его… чёрт… Томаса.
Мы покидали место моего заточения в страшной спешке — литерный поезд стоял на соседнем пути под парами. Я заметил: несмотря на сумятицу, Юрий поднял с пола кортик, награду, предназначенную не ему. Кортик я вручил Юрию осенью памятного нам всем 1918 года, когда он впервые отправлялся в Петроград. Кортик этот некоторое время служил паролем. Действительно, памятная вещь. На его клинке грех и слёзы, жертвы и потери…
В литерном поезде, следовавшем от станции Тапа в сторону Ревеля я и познакомился с Ларисой Штиглер. Светлая, пышная с ранней сединой шевелюра, осунувшееся, тревожное лицо. Увидев людей в русской военной форме, она немного успокоилась. Проговорила:
— Bonjour, Monsieur le général. — И сделала книксен.
Смущаясь своим нарядом, пояснила:
— Мы рядимся под мешочников. Их тысячи повсюду. Юрий считает: так безопасней.
Помню, я потрепал её по щёчке, а она прильнула ко мне. Помню, этот спонтанный жест дочерней нежности, невысказанная просьба о защите растрогали меня. А Покотило принялся ворчать:
— Зачем здесь женщина? Женщинам на войне не место. Бергер ударился в партизанщину. Совсем ополоумел! Таскать за собой женщин!..
— Нас с Юрием разлучила война. Надолго. Но теперь мы приняли решение никогда не расставаться. Если и умереть, то вместе, — возразила ему Лариса.
— Умирать вам рановато. Юрию двадцать три. Вам, я думаю, не больше. Поживите ещё, — только и смог возразить я.
Моя утлая ладья долго, бесконечно долго блуждала по пространству Foreign Office, теряя надежду найти верный фарватер. Так продолжалось до тех пор, пока в одной из комнат я не заметил знакомую фигуру своего помощника. Покотило сидел в полукресле у стены под портретом какого-то высокомерного старца в буклях. Рядом топтался наш негаданный благодетель — господин Алексинский. Завидев меня, Покотило вскочил. На лице его изобразилось облегчение. Алексинский, напротив, оставался озабоченным.
— Ну как там? — спросил он, но я, не удостоив его ответом и проклиная британскую привычку не топить печей даже зимой, первым делом избавился от кортика, передав его Покотило из рук в руки.
— Ну как? — коротко спросил Покотило.
— Далеко пойдёт, — отговорился я.
— Он враг или друг?
— Большевикам — враг.
— А России?
Что я мог ответить на подобный вопрос, когда большевик Алексинский не сводил с меня испытующего взора?
Лучший ответ на любой трудный вопрос — движение. Вот и я двинулся к выходу. Алексинский по мере сил направлял меня из одного коридора в другой, избегая попадаться на глаза. Вопросами он меня более не утруждал. Так мы достигли лестничного марша, ведущего с бельэтажа на улицу.
Свет фонарей отражается в глянцевой поверхности тротуара. Воздух, плотный, как войлок, приглушает обычный городской шум. Малолюдно. По улице, шелестя колёсами, в разных направлениях проносятся многочисленные автомобили. Пахнет гарью, бензиновым выхлопом и лошадиным помётом. Лондон. Думал ли я, что окажусь здесь, да ещё при подобных обстоятельствах? Алексинский, раскланявшись, куда-то исчез. Мы двигаемся по тротуару Бог весть куда — обычные прохожие в чужом нам городе. Штатские без обязанностей и без цели. Направление задаёт Покотило. Проходим 3–4 квартала.
Первым нарушает молчание мой адъютант.
— Ваше превосходительство…
— Оставьте уж чины, голубчик.
— Так точно. Николай Николаевич. Я о кортике Нелидова. Что-то ведь произошло.
— Ничего плохого, голубчик. Это Юрий Бергер. Вы ведь помните его?
— Как не помнить. Он совершил что-то?
— Конечно, совершил.
— Что же?
— В отличие от нас он продолжает борьбу…
Москва, октябрь 2020 г.