Я надеваю куртку, и на душе у меня становится тепло, когда Стиг поднимает ее капюшон и накидывает его мне на голову.
– Готова? – спрашивает он. Я киваю, и он открывает дверь, а за нею виднеются голубые небеса и белоснежный простор. За одну ночь мир стал как новый. Стиг кланяется и пропускает меня вперед. Я рада, что он подождал, чтобы мы могли насладиться снегом вместе. Мне не очень-то нравится это признавать, но мама и Келли были правы – несмотря ни на что, хорошо, что я больше не сижу, закрывшись в своей комнате.
Снег скрипит под подошвами нашей обуви, когда мы спускаемся по ступенькам крыльца. Моя нога скользит, и я хватаюсь за перила и, пытаясь удержаться на ногах, делаю вид, будто любуюсь видом. Стиг сломя голову бросается в белое поле. Раскинув руки в стороны, он кружится, кружится, крича:
– Я обожаю снег!
Его энтузиазм заразителен. Я ставлю ноги в следы его ботинок и смеюсь над Гэндальфом, который лает и гоняется за своим хвостом. Я пытаюсь немного покружиться, просто чтобы посмотреть, как буду себя чувствовать, кружась. Стиг хватает горсти снега и подбрасывает их в воздух, а Гэндальф пытается их поймать.
Щеки Стига разрумянились, глаза ясны, как небо. Мормор бы понравилось его лицо. И ей очень бы понравился он сам.
– Эй, Марта, лови!
Я поворачиваюсь, и он кидает снежок. Тот пролетает мимо.
– Если хочешь попасть, целься лучше! – кричу я.
Я подбираю пригоршню снега и леплю из него снежок. Когда Стиг наклоняется за новой порцией снега, я бросаю свой снежок, и тот попадает ему прямо в ухо, что весьма удивляет и его, и меня.
– Извини! – говорю я, смеясь.
Стиг потрясает кулаком:
– Ну, держись! – Он хватает с земли пригоршню снега и призывает на помощь свои войска – в данном случае это Гэндальф. – Ты это видел, приятель? – Я поворачиваюсь и взвизгиваю, когда над моей головой пролетает снежок, за которым быстро следует второй. Я несусь прочь, Стиг бросается в погоню. Не в силах догнать меня, он останавливается, чтобы восстановить дыхание.
Я вскидываю руки.
– Ну что, перемирие? – предлагаю я.
Стиг кивает: – Согласен, но только потому, что я джентльмен.
Я ухмыляюсь:
– А не потому ли, что тебе не под силу догнать меня?
Гэндальф трусит, огибая дом, и мы вслед за ним бредем сквозь снег, хотя его навалило, наверное, с полметра. Вид, открывающийся со стороны задней части дома, оказывается еще более потрясающим. Ровное белое пространство тянется до самого леса, и ничьи следы – ни человечьи, ни звериные – не нарушают его ледяного совершенства. Если вокруг и бродит волк, недавно он здесь не проходил.
Ветви елей на опушке леса согнулись под грузом снега – они похожи на королев из волшебных сказок, облаченных в белые шубы с рукавами, на которых сверкают бриллианты. Даже корявое дерево под слоем снега выглядит не таким мрачным. Его вид омрачает мой радостный настрой. Мне совсем не хочется к нему приближаться, но я не могу обмануть ожидания Мормор, подвести ее. Когда мы вернемся в дом, я попрошу Стига перевести мне дневники – возможно, в них найдется объяснение, почему я должна его поливать.
Каркнув, на одну из низко расположенных веток садится ворон – иссиня-черный, он особенно резко выделяется на фоне снега. Он дергает головой, пристально смотрит на меня, затем расправляет крылья, и я вижу на его груди несколько серых перьев. Он выглядит точь-в-точь как тот ворон, которого я видела, когда сошла с парома в гавани Шебны, но зачем ему было следовать за мной сюда?
Стиг бросает снежки и гоняется за Гэндальфом. Я совсем уже было собираюсь позвать его, но останавливаю себя. Скорее всего, он решит, что это мои выдумки. Я поворачиваюсь к дереву спиной и иду прочь, но я совершенно уверена, что этот ворон следит за каждым моим движением. Резкое карканье заставляет оглянуться. Точно, он не сводит с меня глаз.
– Эй, Марта, мой нос все еще находится на моем лице?
– Что?
Подошедший ко мне Стиг тычет себя пальцем в лицо.
– Я так промерз, что мне показалось, что он отвалился.
Я корчу рожу от его глупой шутки, затем нагибаюсь, чтобы слепить еще один снежок. Внезапно ворон устремляется вниз, проносится мимо моей головы, и я в страхе отшатываюсь.
Стиг фыркает от смеха:
– Ты что, боишься птиц?
– Нет, я просто…
Птица возвращается на ту же ветку и каркает опять. И у меня возникает странное чувство, что он хочет что-то мне сказать.
– Пошли! Давай вернемся в дом, пока у меня и впрямь не начали отваливаться части тела! – говорит Стиг.
Я с усилием отрываю взгляд от дерева и бреду сквозь снег вслед за Стигом. Пока мы медленно идем к двери дома, ворон летит над нашими головами, следуя за нами, словно зловещая тень.
Семейные реликвии
В тепле дома мои щеки и нос начинает покалывать. Я собираю дневники и кладу их на стол. Хорошо, что мы пошли гулять вместе – теперь мне легче попросить Стига об одолжении.
– Так вот что ты нашла вчера вечером в сундуке? – Стиг легко тычет кончиком пальца в один из дневников, словно боясь дотронуться до него как следует.
– Ага. – Я стою над ним и складываю тетради в том порядке, в котором хочу попросить его перевести мне их. Сначала дневник Мормор, потом Карины и тетради с рисунками.
Стиг берет первый попавшийся ему под руку бумажный свиток и развязывает бант на ленте, которой он перевязан.
– Что это? Какие-то юридические документы?
– Нет, это личные дневники и рисунки. Семейные реликвии, передававшиеся по наследству.
Стиг разворачивает листок, не обратив внимания на тетради, и у меня вырывается досадливый вздох. Именно на этом листке нарисовано дерево, на нем головой вниз висит человек. Под его головой находится озерцо, на котором начертано множество неизвестных мне символов.
– Хм-м. Похоже, это Один, – говорит Стиг.
– Кто?
– Верховное божество, самый главный бог из тех, в кого верили викинги. Они поклонялись Одину, Тору, Локи и другим богам. В одном из древнескандинавских мифов Один в поисках знаний вешает сам себя на Мировом дереве, и на поверхности колодца появляются руны.
Я склоняюсь над рисунком:
– А тебе известно, что означают эти символы?
Стиг поворачивается ко мне, на лице его написано удивление:
– Разве ты сама этого не знаешь? Ты же носишь один из них на шее.
Я хватаюсь за висящий на шее серебряный амулет, и у меня перехватывает дыхание. Я не знаю, почему изготовила его в виде трех переплетенных треугольников. Этот узор просто пришел мне в голову, и все.
– Это валькнут, символ Одина, – говорит Стиг. Мои пальцы снова стискивают амулет, а Стиг между тем показывает на остальные символы на рисунке: – Это руны. Ими пользуются, чтобы предсказывать судьбу и колдовать.
Наклонившись над ним, я хватаю еще один свиток и разворачиваю его.
– А как насчет этого? – На рисунке изображена гигантская фигура в мантии с капюшоном, восседающая на троне.
– Наверное, это Хель – властительница подземного мира, царства мертвых. – Стиг видит растерянность и непонимание на моем лице и поясняет: – Христиане украли ее имя и назвали так свою преисподнюю – hell[5]. Древние скандинавы не верили в дьявола, в их загробном мире не было ни огня, ни горящих в нем людей.
Он хмурит брови, потом добавляет:
– Это темная богиня-мать, в чьи холодные объятия должны прийти мы все. Считается, что после твоей смерти Хель заставляет тебя взглянуть на себя со стороны.
– Что ты имеешь в виду?
– Она заставляет тебя увидеть в себе и хорошее, и дурное. Думаю, для того, чтобы человек смог поучиться на своих собственных ошибках. – Стиг просматривает и другие рисунки, и он явно озадачен. – Это нарисовала твоя бабушка?
Оставив этот вопрос без ответа, я сажусь напротив него и начинаю рыться в листах бумаги.
– А как насчет вот этого? – спрашиваю я, вынимая рисунок того самого дерева и сидящих у его подножия трех женщин. Как и на резном изображении на крышке сундука, они держат в руках шнур, передавая его друг другу, и одна из них зажимает в руке большие ножницы. Я нервно тереблю свой амулет, дергая его, пока Стиг рассматривает рисунок.
– Это Норны, – говорит он.
У меня екает сердце:
– Ты уверен? – Цепочка амулета лопается в моей руке. – Вот черт!
– Ничего страшного. Мы можем его починить. – Прежде чем я успеваю ему помешать, Стиг берет кулон из моей руки. – Нам надо просто…
Я в досаде выхватываю у него амулет.
– Я знаю, что мне надо делать. Ведь я сама изготовила эту штуку!
Стиг откидывается на спинку своего стула. И смотрит на меня с таким видом, словно он привел в дом дворовую кошку и вдруг обнаружил, что у нее блохи. Я поддеваю цепочку кулона ногтем.
– Все дело в этом вот звене… – начинает было он.
– Я не слепая! – огрызаюсь я, потом, чувствуя себя виноватой, бормочу: – Неплохо бы найти какие-то инструменты.
Стиг наклоняется, выдвигает один из ящиков буфета и дает мне извлеченные оттуда инструменты. На сей раз то, что он знает, где что лежит в доме Мормор, вызывает у меня не досаду, а улыбку.
– Спасибо. Прости за резкость. Просто… все это как-то странно.
Стиг пожимает плечами – мол, ничего, бывает – и смотрит, как я вожусь с цепочкой. У меня всегда была твердая рука, но сегодня я явно не в ударе.
– Можно? – Он делает мне знак отдать ему щипчики и кулон.
Я неохотно отдаю их ему и смотрю на его руки, когда он осторожно расстегивает застежку.
– Значит, эти Норны – тоже божества? – спрашиваю я.
Стиг заправляет за ухо упавшую ему на лицо черную прядь и ловко соединяет цепочку, починив серебряное звено.
– Нет. Они старше богов. Это женщины, сплетающие судьбу – они решают, какая у каждого из нас будет жизнь и когда мы умрем.
Так вот что имела в виду Мормор, когда написала, что дар получать сведения, прикасаясь к одежде, находится в скрытом состоянии, пока тебе не являются Норны. Она выразилась фигурально, имея в виду судьбу. У меня вырывается тихий смешок. Как я вообще могла подумать иначе?