Игорь Белогруд, Александр КлимовКОЩЕЙ
Лекцию слушали с интересом! Такого облупившиеся стены клуба еще не видали. Докладчик, толстенький и домашний, с каким-то мрачным торжеством сдирал покровы с тайн седой истории. Старые, хорошо известные истины в его устах приобретали вдруг совершенно новое звучание. Понятное становилось непонятным, простое — таинственным, а загадочное — вполне естественным и легкообъяснимым. Хорошо поставленным голосом он рассказывал такие удивительные вещи, что бабушки-пенсионерки, считавшие своим долгом ходить на все лекции подряд, начали вязать какую-то шерстяную помесь носков с варежками, а немногочисленная молодежь бросила зубоскалить и даже забыла о семечках.
Звали лектора-общественника Иваном Ивановичем. Человек он был увлеченный и пользовался в своем микрорайоне фантастической известностью. Выступления его проходили с шумным успехом, после чего бабушки начинали рассказывать внукам странные сказки, а любители домино под грохот забиваемого «козла» доказывать друг другу, что Емеля-дурак действительно был дураком, раз так бестолково и, главное, без материального эффекта сотрудничал с щукой, исполняющей желания.
Энергия Ивана Ивановича била через край. Казалось, еще секунда, и он засветится. Рубя воздух ладошкой, он сообщал:
— …да ведь и этого наука не отрицает. Обратите внимание: все новое это хорошо забытое старое! Известный афоризм, но, может быть, это не только шутка? Может быть, есть в нем доля истины? Оглянемся назад и попробуем по-новому смотреть на старые вещи. К примеру, изба на куриных ногах! Что это такое с позиций современности? Вот вы, бабуся, в четвертом ряду, как полагаете?
Бабка от неожиданности охнула, вхолостую задвигала спицами и испуганно заголосила:
— Чего-чего?! Я, эта, ничего. Я тут тихо сижу, никому не мешаю. А в избах, извиняюсь, не разбираюсь — городская! Мне эти страсти на ногах ни к чему.
Лектор удовлетворенно кивнул и продолжил:
— Вот именно, не разбираетесь! А надо бы! Технический прогресс наводит на мысль, что сказочная изба на куриных ногах не что иное, как реально существовавший вездеход шагающего типа! А меч-кладенец? Разве это не прародитель мотопилы «Дружба»? Про ковер-самолет я вообще говорить не хочу. И не просите! Принцип антигравитационных полетов нашим ученым пока еще не по зубам. А древние — могли! Можно вспомнить и античные культуры, но за недостатком времени делать этого не станем. Конечно, проще всего было бы свалить все на колдовство, черную магию и народную фантазию. Но так ли это? Не вернее ли предположение, что во все времена существовали гениальные умы, титаны изобретательства, творения которых и дошли до нас в сказках, былинах и мифах? Для поступательного движения современной технической мысли не лишне почаще оглядываться назад, в прошлое. Там нас ждут подлинные перлы научно-технического творчества! Большое спасибо за внимание.
Лекция закончилась. Докладчик вытер лицо платком, напоследок отхлебнул из графина и спустился с трибуны. Народ погудел и рассосался.
Последним из клуба вышел сам знаток мифов. Он устало оглядел афишу, на которой крупными буквами от руки было выведено: «ЛЕКЦИЯ: удивительное взади нас. Читает историк-любитель Наумов И.И.», повздыхал над неблагозвучным «взади» и побрел в черноту проходного двора. Уже темнело, а Ивану Ивановичу еще надо было успеть в магазин.
Вечер был прекрасен, лекция удалась. На душе у Наумова было так хорошо, что даже получасовое пребывание в очереди к мясному отделу не смогло уничтожить это ощущение.
Подойдя к своему подъезду, Иван Иванович поплотнее прижал пухлый батон «любительской» к груди и рванул ручку. Дверь нехотя открылась и, натужно крякнув, швырнула лектора во влажный мрак парадного. Иван Иванович взял разгон и побежал по лестнице. Обычно энергии дверной пружины хватало до второго этажа, но в тот вечер Наумов долетел лишь до первой площадки, где наткнулся на неподвижно стоящего человека.
Боднув человека в драповый живот, Иван Иванович приподнял панаму и вежливо сказал:
— Прошу прощения.
Ответа не последовало. При скупом свете далекой, как Арктур, лампочки можно было разобрать, что человек высок и худ. На большее лестничного освещения не хватало.
Наумов хотел уже было пройти мимо, когда незнакомец нарушил свою мраморную неподвижность и глуховато произнес:
— Извините, Иван Иванович. Позвольте отнять у вас несколько минут.
— Да-да, пожалуйста, — лектор остановился, прижимая колбасу, как будто незнакомец собирался ее отобрать.
— Я был на вашей лекции, хотя не могу сказать, что оказался на ней по собственной воле. Так вот, мне кажется, вы как раз тот человек, который сможет мне помочь.
— В чем помочь? — поинтересовался Наумов.
Незнакомец поежился, как перед прыжком в холодную воду, и сказал:
— Дело в том, что я — Кощей Бессмертный.
Пакет выпал из рук Ивана Ивановича и мягко шлепнулся на пол. Немая сцена продолжалась с минуту, после чего лектор заулыбался и, неловко подморгнув глазом, сказал:
— А, понятно. Розыгрыш! Решили подшутить? Ну что же, получилось.
— К сожалению, это не шутка, — грустно ответил незнакомец, протягивая пакет владельцу. — Но это слишком долгая история. Может быть, поднимемся к вам, если вы не возражаете?
«Псих! — осенило Наумова. — Зарежет опасной бритвой, расчленит и спустит в канализацию!..»
— Не бойтесь, — поморщился человек. — Не будет ни бритв, ни прочих глупостей. Я не псих. Я страдалец.
— Вы что, телепат? — спросил наконец обалдевший Наумов.
— Да в общем нет. Хотя немного владею.
И вдруг Иван Иванович понял, что все его страхи рассеялись. Почему, он и сам не смог бы объяснить, в незнакомце было что-то такое…
— Ну что ж. Пойдемте.
Поднявшись этажом выше, они вошли в явно семейную квартиру, носившую следы холостяцкой жизни.
— Проходите, — пригласил гостя Иван Иванович, пытаясь незаметно убрать носочки, сушившиеся на полочке возле зеркала. — Извините, здесь не прибрано…
— Ничего, так даже более неофициально, — сказал гость. — А где ваша супруга?
— В отъезде, — смущенно ответил Наумов, и глаза его засветились голодным блеском. Когда жена уезжала на дачу, он поначалу радовался свободе, но потом, ощутив множество житейских неудобств, загрустил и похудел. По утрам он поглощал яички вкрутую и вздыхал так тяжело, что попугай Гога переворачивался на жердочке вниз головой и с изумлением смотрел на хозяина. С отсутствием заботливых женских рук на исполкомовской площади воцарился хаос.
— Перекусить не желаете? — поинтересовался Наумов, ощущая мучительное посасывание по ложечкой.
— Слона бы проглотил, — просто ответил незнакомец, чем окончательно расположил к себе историка-любителя.
Иван Иванович отправился на кухню и поставил чайник. Заглянув в холодильник и не найдя там ничего, кроме опротивевших яиц, он распеленал пухлую в перетяжках колбасу и принялся резать ее толстыми, негнущимися кусками. Расколов на части батон окаменевшего хлеба, он водрузил яства на поднос и осторожно, чтобы не расплескать кофе, вернулся в комнату.
Попугай Гоша, повиснув на жердочке вниз головой, казалось, совсем не дышал и даже вроде бы окаменел. Гость расположился на диване рядом с клеткой и сверлил тропическую птицу взглядом.
— Так вот. Я действительно Кощей и действительно Бессмертный. В вашем понимании, во всяком случае. История довольно необычная, и рассказывать ее я не люблю. Но придется, это необходимо, — он шутя расправился с тремя бутербродами и только тут заметил, что сидит за столом в шляпе и пальто.
Под шляпой оказался мощный шишковатый череп, поросший редкими бесцветными волосами. Незнакомец был настолько худ, что складывалось впечатление, будто костей в нем раза в два больше, чем по анатомии отпущено обычному человеку.
— А почему именно мне надо узнать вашу историю? — полюбопытствовал Наумов, физически ощущая, что начинает сходить с ума.
— Вы признаете реальную основу сказок, а следовательно, в состоянии поверить в мое существование. Вы правы, отмечая в своих лекциях, что в стародавние времена было много удивительного и загадочного. И одно из этих таинственных явлений — я, — Кощей тяжело вздохнул, вытянул из кармана папиросу, прикурил от огнива и глубоко затянулся. Его нос заострился и стал похож на клюв не то гигантского кондора, не то попугая Гоши.
— Да-да, не улыбайтесь! Мне, например, не до улыбок. Я был крупнейшим ученым своего времени. Достиг многого, особенна в алхимии, но затем увлекся проблемой вечной жизни и, к своему несчастью, преуспел в ее решении. Болван! Опыт, проведенный над самим собой, обрек меня на многовековое существование в мире, где никто не мог понять значения моих открытий, а подчас и моей речи.
Глаза Кощея сверкнули, в их глубине разгорелись рубиновые огни негодования. Иван Иванович помешал в чашке алюминиевой ложечкой и, улыбнувшись, посмотрел на костюм своего гостя. Костюм, чистый и отутюженный, абсолютно не соответствовал моде: необъятные брюки-трубы, двубортный кургузый пиджачок в талию, лацканы, похожие на ятаганы, и розовый галстук «кис-кис».
— Кстати, о вашей речи. Не кажется ли вам, что уж больно она современна для Кощея Бессмертного? Да и по виду вы не очень-то похожи на алхимика, пусть даже и самого передового.
Кощей пренебрежительно махнул рукой:
— Не обращайте внимания. Костюм — из тридцатых годов этого века, я ведь не успел переодеться. Народ нынче грамотный пошел, свою одежду просто так не отдаст… А к языкам у меня всегда были большие способности. Впрочем, это неважно. Позже вы все поймете.
Наумов подлил себе кофе, поглубже уселся в кресло и приготовился слушать.
— Итак! — воскликнул бессмертный гость. — Мне предстояло многие годы провести в обществе необразованных князей, богатырей-грубиянов и темных, забитых землепашцев. Это было ужасно, и мой деятельный ум начал искать выход.
Попалась мне как-то одна древняя египетская книга, и, знаете ли, удалось ее расшифровать! М-м-м… да. То был трактат какого-то гения-звездочета о перемещениях во времени. Наконец-то у меня появился шанс порвать путы средневековья и перебраться в будущее, достойное моего уровня развития.