29
К утру температура у Гейджа упала. На щеках его играл нездоровый румянец, но взгляд прояснился, малыш улыбался, ему уже не лежалось. Вдруг, за неделю, а то и быстрее, бессмысленное гуканье образовалось в слова. Он повторял за взрослыми почти все без ошибок. Элли учила его всяким непотребным словам.
— Скажи «какашка», Гейдж.
— Какаска Гейж, — охотно повторял малыш, не отрываясь от овсянки. Луис разрешил ее на завтрак, но только с сахаром — и никакого молока. Разумеется, больше овсянки попадало на стол, за воротник, но только не в рот.
Элли потешалась вовсю.
— Скажи «вонючка», Гейдж.
— Вонючка Гейж, — радостно улыбался тот, размазывая овсянку по щекам. — Какаска, вонючка.
Не в силах сдержаться, Луис тоже покатился со смеху.
Зато Рейчел, пожалуй, даже рассердилась:
— Хватит глупости говорить! Дай спокойно позавтракать. — И протянула Луису вареные яйца.
Но Гейджа было уже не унять.
— Какаска-и-вонючка, какаска-и-вонючка, — самозабвенно выпевал он. Элли хихикала в кулачок, а Рейчел все суровее поджимала губы.
Выглядит она сегодня во сто крат лучше, чем вчера, хотя и ночью поспать не удалось, подметил Луис. Вот что значит — гора с плеч долой! До дому добрались, сынишка на поправку пошел.
— Гейдж, прекрати! — строго сказала мать.
— К’асиво! — успел предупредить малыш, и только что проглоченная овсянка опять оказалась в тарелке и на столе.
— Ну, ты даешь! — воскликнула Элли и выбежала из-за стола.
Луис захохотал пуще прежнего. До слез! Наконец он просмеялся. Жена с сыном смотрели на него, как на полоумного.
НЕТ! — хотелось крикнуть ему. ПОЛОУМНЫМ Я БЫЛ, А ТЕПЕРЬ ТОЖЕ, КАЖЕТСЯ, ВЫЗДОРАВЛИВАЮ.
Он не мог, конечно, сказать наверное, позади ли все его страхи. Но на душе вдруг так полегчало… До поры.
30
Нездоровилось Гейджу еще с неделю. Но не успел он оправиться, как снова слег, на этот раз с бронхитом. А следом и Элли, и Рейчел. Накануне Рождества в доме раздавался натужный, прямо-таки стариковский кашель. Один Луис остался здоров, и Рейчел, похоже, сердилась на него даже за это.
Последняя неделя перед каникулами оказалась очень беспокойной для всех сотрудников лазарета: и для Луиса, и для Стива Мастертона, доктора Шурендры и сестры Чарлтон. Грипп пока не добрался до университета, зато свирепствовал бронхит, обнаружилось несколько случаев воспаления легких, мононуклеоза. За два дня до перерыва в занятиях в лазарет привели шестерых пьяных, стонущих бедолаг. На короткое время врачам вспомнился Виктор Паскоу. Как объяснили встревоженные друзья, лихая шестерка вздумала прокатиться на санях, но нашли слишком маленькие, кое-как втиснулись (последний сидел чуть не на плечах товарища) и пустились с холма, что за котельной. Радости не было предела. Правда, разогнавшись, они не смогли вырулить и врезались прямо в старинную пушку времен Гражданской войны. И вот результат: сломанные руки, ребра, сотрясения мозга, несчетные шишки и синяки. Лишь шестой, последний ездок отделался легко: при столкновении его выбросило из саней. Он перелетел через пушку и воткнулся в сугроб. Да, Луису, конечно, не доставляло особой радости копаться в человеческих обломках, и он не поскупился на бранные слова, пока накладывал швы, бинтовал раны, вглядывался в зрачки каждого, определяя, нет ли сотрясения мозга.
Но вечером, рассказывая обо всем Рейчел, опять хохотал до слез. И опять жена удивленно смотрела на него. И Луис почему-то не удосужился растолковать ей, что несчастный случай — результат ребячьей глупости. Да, они пострадали, но скоро все пройдет, забудется. И смеялся он, как и накануне, от облегчения и радости: на этот раз он победил!
К началу дочкиных каникул выздоровела и его семья. Так что все четверо готовились по-простому, по-деревенски встретить Рождество. Уже не верилось, что их дом, здесь, в Ладлоу, еще в августе, когда они только что приехали, казался чужим и негостеприимным. Еще бы: Элли поранила ногу, Гейджа ужалила оса.
Уложив рождественской ночью детей, Луис и Рейчел, крадучись, точно воры, слазили на чердак и спустились с охапками подарков: набором маленьких гоночных машинок для Гейджа — он совсем недавно открыл всю прелесть машин; куклы — Барби и Кен — для Элли; большой трехколесный велосипед, множество кукольных платьев, игрушечная плита с огоньками и немало других подарков.
Супруги сели за стол, заваленный коробками и пакетами. Мерцали свечи на рождественском дереве. На Рейчел была шелковая домашняя пижама, на Луисе — халат. Даже и не припомнить, когда выпадал такой приятный вечер. В камине потрескивает огонь, время от времени то Луис, то Рейчел подбрасывали березовые поленья.
Раз о его ноги потерся Чер, но Луис оттолкнул кота, скорее с неприязнью, нежели с отвращением. От кота по-прежнему плохо пахло. Потом Чер пытался присоседиться к Рейчел, но и она отпихнула его ногой. «Пшел прочь!» И стала тщательно тереть ногу — будто отскабливала грязь, до единого микроба, прикоснувшись к чему-то гадкому, мерзкому. Вряд ли она сделала это осознанно, подумал Луис.
Чер неприкаянно поплелся к камину и плюхнулся на пол. Куда девались его изящные кошачьи повадки! Бесследно исчезли, пропали за одну ночь, о которой Луис не позволял себе даже вспоминать. Что-то еще потерял Чер, это несомненно. Только вот что? Луис понял это лишь через месяц: кот перестал урчать. Раньше — особенно во сне, пригревшись — его было слышно издалека. Луису порой приходилось даже вставать по ночам и плотнее прикрывать дверь в спальню дочки, иначе не уснуть.
Теперь же кот спал тихо. Как убитый.
Впрочем, вспомнилось Луису, было и исключение: когда он спал на раскладушке, кот развалился у него на груди этаким вонючим одеялом. Тогда он урчал, во всяком случае, какие-то звуки издавал.
Но правильно говорил Джад: не все так уж плохо с этими ожившими четвероногими друзьями. Например, Луис обнаружил разбитое окно в подвале за отопительным баком, вставил стекло — вот и сберег тепло. А не будь кота, не заметил бы месяц, а то и год. Так что Чера еще и поблагодарить можно.
Элли больше не пускала его к себе в постель, лишь изредка, пока смотрела телевизор, разрешала коту подремать у нее на коленях. Но чаще она сгоняла его на пол: «Фу, Чер, вонючка! Брысь!» Луис потянулся к коробке с детским сборным велосипедом. Правда, дочка, как и прежде, заботливо кормила кота. Да и Гейдж иной раз снисходил: дергал его за хвост, по дружбе, конечно, а не по злобе. Велик соблазн подергать за мохнатую колокольную веревку, не звона, так мяуканья дождешься. Однако Чер равнодушно отходил и забирался под радиатор, где Гейджу его не достать.
НАВЕРНОЕ, В ПОВЕДЕНИИ СОБАКИ ПЕРЕМЕНЫ БЫЛИ БЫ БОЛЕЕ ЗАМЕТНЫ. А КОШКИ НЕЗАВИСИМЫ И НЕПОНЯТНЫ. Неспроста египетские фараоны и царицы повелевали хоронить мумии своих кошек вместе с хозяевами в пирамидах, дабы те указывали им путь в царство мертвых. В кошках есть какая-то загадка.
— Ну, как успехи, шеф? — спросила Рейчел.
— Вот смотри. — И Луис протянул ей собранный трехколесный велосипед.
— А это что? — Жена указала на оставшиеся детали.
— Запчасти, — виновато улыбнулся муж.
— Хорошо бы! А вот если дочь свернет шею, запчастей не найдешь.
— Это еще не скоро случится! — мрачно пошутил Луис. — Подожди лет до двенадцати, когда она на роликовой доске кататься начнет.
Рейчел даже застонала.
— Побойся Бога, доктор!
Луис встал, упер руки в бедра, потянулся всем телом, в спине хрустнуло.
— Вот тебе и игрушки!
— А помнишь, как в прошлом году? — Рейчел засмеялась. Улыбнулся и Луис. В прошлом году почти все игрушки-подарки были сборные, и супруги провозились до четырех утра, устали, переругались. А днем выяснилось, что дочку больше занимают коробки и пакеты, чем сами игрушки.
— Ну, ты даешь! — сказал Луис сам себе, подражая Элли.
— Пойдем-ка спать, — предложила Рейчел, — мой подарок ты получишь раньше других.
— Женщина! — Луис напыжился, встав на цыпочки. — Твой подарок принадлежит мне по праву!
— И он тебе не по душе? — лукаво, прикрыв глаза руками — совсем как Элли, даже как Гейдж, — спросила Рейчел.
— Обожди минутку. Мне еще кое-что нужно сделать.
В передней он извлек из обувного ящика резиновый сапог, принес в гостиную, отодвинул каминную решетку.
— Луис, что ты собираешься…
— Сейчас увидишь.
В левом углу камина горкой лежал серый пушистый пепел.
Луис поставил туда сапог, оставив глубокую отметину. Потом «напечатал» сапогом черный след и снаружи, около камина.
— Ну, как, нравится? — спросил он жену, вернув сапог в обувной ящик.
— Луис, да Элли просто с ума сойдет от радости! — воскликнула жена.
Недели две назад дочка подхватила у себя в малышовой школе слух — вредный и тревожный, — что Санта-Клаус на самом деле всего лишь мама с папой. Слух этот подкрепился фактами. В центре Бангора, на площади, повстречался Элли некий тощий Санта-Клаус, и его же она видела мельком в кафе. Сдвинув бороду (чтобы не мешала), он ел бутерброд с запеченным сыром, скособочившись на высоком табурете. Вера девочки в Санта-Клаусов была изрядно подорвана (не столько из-за бороды, сколько из-за бутерброда), несмотря на объяснения Рейчел. Дескать, Санта-Клаусы от Армии Спасения — действительно живые люди, они просто помогают. Но назначает их самый-пресамый настоящий Санта, ведь одному ему не справиться: нужно и подарки детям приготовить, да их новогодние послания прочитать, да на все детские утренники успеть по всей Земле — и на ракете не облетишь.
Луис поставил каминную решетку на место. Ну вот, теперь отчетливо видны два рубчатых следа — один в каминной золе, другой уже на полу в комнате. Оба вели к рождественскому дереву. По замыслу автора выходило, будто, приземлившись в камине, Санта-Клаус незамедлительно шагнул вперед, чтобы поскорее оставить подарки, предназначенные семейству Крид. Замысел был бы совершенен, но внимательный глаз определит, что шагал Санта-Клаус почему-то лишь одной левой ногой. Впрочем, Элли не такая дотошная, утешал себя Луис.