Жена сердито взглянула на него.
— Дело совсем не в этом, — чеканя каждое слово, сказала она, будто разговаривала с умственно отсталым ребенком, — Чер не умрет ни завтра, ни послезавтра…
— Я пытался объяснить…
— …ни через два дня, ни через два года, будем надеяться.
— Дорогая, но как можно с уверенностью говорить…
— Можно! — перешла на крик Рейчел. — Потому что ему у нас хорошо! И вообще никто в этом доме и не думает пока умирать. Так нужно ли доводить до слез малышку?! Ей долго еще не понять.
— Послушай, Рейчел…
Но слушать-то она и не собиралась. Ее словно прорвало:
— Так тяжело, когда рядом смерть! Умирает ли любимая собака, кто из родных или друзей — тяжело! А тут на тебе: туристам на обозрение — спешите видеть! — лесное звериное кладбище… — По щекам у нее покатились слезы.
— Ну, Рейчел. — Он хотел было обнять жену, но та сбросила его руки.
— Ай, да что там говорить! Мои слова для тебя что мертвому припарка.
Луис вздохнул.
— Мне сейчас кажется, будто я в огромную мясорубку попал, — улыбнулся он, надеясь на ответную улыбку. Но жена неотрывно смотрела на него, гневный огонь в глазах не угасал. Да, она не просто рассердилась, она сейчас вне себя от ярости. — Рейчел, — неожиданно заговорил он, — а как тебе сегодня спалось? — И поразился собственным словам.
— Ну и ну! — презрительно фыркнула она и отвернулась, в глазах мелькнула обида. — И это спрашивает умный человек! Что тут сказать?! Ты не меняешься, Луис! Так всегда: если не заладилось, виновата, конечно, Рейчел! Она эмоционально возбудима, и у нее очередной срыв!
— Ты несправедлива.
— Разве? — Она со стуком переставила миску с тестом подальше. Поджав губы, взяла красивую фигурную посудину для пирога, принялась мазать маслом.
Луис, набравшись терпения, сказал:
— Ребенок хочет узнать о смерти. Что же в этом страшного? А слезы — так это ее естественная реакция…
— Ну еще бы! Конечно, естественная! Оплакивать своего живехонького кота!
— Перестань! — оборвал ее Луис. — Чепуху городишь!
— Да я вообще не хочу больше этой темы касаться.
— А придется, — теперь не сдержался уже Луис. — Ты выговорилась, так послушай меня.
— Все равно, туда Элли больше не пойдет! И хватит об этом!
— Элли, между прочим, еще в прошлом году узнала, откуда берутся дети, — словно не слыша, продолжал Луис. — Помнишь, мы купили книгу о семье и разобрали ее с Элли. И ты согласилась: дети должны знать, как появляются на свет.
— Совсем другое дело!
— А вот и не другое! — грубо перебил жену Луис. — Когда я с ней в кабинете говорил о коте, вспомнилась мать, как она лапшу мне на уши вешала. Я спросил, откуда берутся дети. Вовек этой лжи не забуду. Дети вообще родителям неправды не спускают.
— Какое отношение это имеет к Кошачьему кладбищу! — снова взорвалась Рейчел, а взгляд был еще красноречивее. СРАВНИВАЙ И ДОКАЗЫВАЙ ХОТЬ ДО УТРА, ХОТЬ ДО ПОСИНЕНИЯ МЕНЯ УБЕЖДАЙ — НЕ УБЕДИШЬ!
Однако он попытался:
— О рождении она уже знает; увидела кладбище, так пусть узнает и о конце жизни. Это естественно. Естественнее и не придумать…
— Замолчи сейчас же! — заорала вдруг Рейчел, именно заорала. Луис даже вздрогнул от неожиданности, задел локтем пакет с мукой, свалил на пол, просыпал, взметнулось белое облачко.
— Черт бы ее побрал! — помрачнел Луис.
Наверху в спальне заплакал Гейдж.
— Молодец! Вот и малыша разбудил, — сквозь слезы проговорила Рейчел. — Спасибо за тихое мирное воскресное утро. — И направилась к сыну. Луис положил ей руку на плечо.
— Хорошо. Тогда ответь мне на один вопрос. Как врач, я допускаю, что всякое может случиться с любым живым существом. Ты сама будешь объяснять дочери, что произошло с котом, случись тому взбеситься или заболеть лейкемией — а кошки ей подвержены, как ты знаешь, или его задавит машина? Ты хочешь ей сама все растолковать?
— Пусти! — прошептала, нет, почти прошипела Рейчел. Гнева в голосе поубавилось, преобладали обида и смятение. НЕ ХОЧУ ОБ ЭТОМ ДАЖЕ ГОВОРИТЬ И ТЫ МЕНЯ НЕ ЗАСТАВИШЬ — вот что прочитал в ее взгляде Луис. — Пусти! Мне надо к Гейджу.
— Да, пожалуй, именно ты объяснишь все, как надо. Скажешь: «Об этом не говорят, приличные люди об этом помалкивают, хоронят…» тьфу, черт! «Хоронят» не говори, скажи, «скрывают», а иначе нанесешь девочке душевную травму.
— Ненавижу! — Она вырвалась и отступила. Как всегда, он пожалел о своих словах и как всегда — слишком поздно.
— Ну, Рейчел…
Она заплакала пуще прежнего.
— Оставь меня в покое! Хватит! Высказался!
На пороге обернулась — слезы все катились и катились по щекам.
— Лу, я не хочу и не буду больше заводить подобные разговоры при Элли. Учти. И ничего естественного в смерти нет. Ничего! И ты, как врач, должен это знать.
Круто повернулась — и была такова. Луис остался на кухне, где, казалось, еще жили отзвуки пронесшейся ссоры. Достал щетку из кладовки, подмел пол, задумавшись над последними словами жены: как же разнятся их взгляды и как долго оба этого не замечали. Именно как врач, он знал, что, помимо рождения, смерть — самое естественное явление на белом свете. Не испытания, не ссоры, не войны, не процветание и упадок. Лишь стрелки часов да таблички на могилах, и надписей уже не разобрать — вот оно, безостановочное время. Даже морские черепахи и могучие секвойи рано или поздно прощаются с жизнью.
— Бедная Зельда! — сказал он вслух. — Господи, до чего ж ей, наверное, было тяжело умирать.
На деле вопрос-то в другом: пустить все на самотек или вмешаться, все объяснить? Он вытряхнул муку из совка в мусорное ведро, припудрив пустые банки, старые коробки.
10
— Ну что, Элли не очень расстроилась? — спросил Джад Крандал.
Удивительно, уже в который раз старик попадает в точку бесцеремонными и не всегда приятными вопросами, словно чувствует, где самое больное место, подумал Луис.
Они с Джадом и Нормой сидели на веранде Крандалов, коротая нежаркий вечер не за привычным пивом, а за ледяным чаем.
На шоссе после рабочего дня было много машин, люди спешили по домам, как знать, не последние ли хорошие деньки дарит осень. Завтра начинается настоящая работа и у меня, подумал Луис. Вчера и сегодня в университет съезжались студенты. Оживали общежития, встречались после летней разлуки друзья, начались привычные и неизбежные сетования: дескать, опять по восемь часов высиживать на лекциях, опять в столовке будут плохо кормить. Весь день Рейчел была с ним холодна, точнее сказать, примораживала каждым взглядом. Он пошел навестить соседей, зная, что когда вернется, жена будет уже спать, положив рядом на середину Гейджа, чтоб он, не дай Бог, не свалился на пол. Мужнина половина постели будет белеть безжизненной пустыней.
— Так я говорю, Элли не очень…
— Простите, — смутился Луис, — отвлекся. Да, немного огорчилась. А как вы догадались?
— Сколько ребятишек перед нашими глазами-то прошло. Правда, Норма? — Джад взял жену за руку и тепло улыбнулся.
— И не сосчитать, — поддакнула Норма. — Детей мы любим.
— Частенько Кошачье кладбище для них — первая встреча со смертью, — продолжал Джад. — Одно дело — телевидение. Дети понимают, что там все понарошку или как, например, в старых вестернах, что у нас в кинотеатре по субботам крутят. Люди — хвать за грудь или живот и валятся наземь. А то, что на нашем холме — вот оно, можно потрогать, куда убедительнее, чем телевидение или кино, вместе взятые.
Луис кивнул. ВЫ БЫ ЖЕНЕ МОЕЙ РАССКАЗАЛИ.
— Некоторых, правда, почти не задевает, во всяком случае, по лицам не скажешь. Зато другие как редкую марку или монетку берегут воспоминания. Возвращаются к ним. Мучаются. Но все потом проходит. Правда, кое у кого… Норма, ты помнишь сынишку Холлоуэев?
Старушка кивнула. В стакане у нее постукивали кубики льда. Очки висели на цепочке на груди. Проходящий грузовик резанул светом фар, и цепочка сверкнула серебром.
— Его мучили кошмары… Мертвецы, восстающие из могил, и тому подобное. Потом у него умерла собака — отраву какую-то съела, так все решили, верно, Джад?
— Да, люди говорили вроде так. Это в двадцать пятом было. Билли и десяти лет не сравнялось. Вырос, в политику ударился, захотел сенатором стать. В Конгрессе свою кандидатуру выставлял, да голосов недобрал. Это еще до корейской войны было.
— Так вот, он с друзьями решил похоронить собаку, — вспоминала Норма. — Беспородная она, так родители противились из-за его кошмаров. Но все образовалось. Двое ребят постарше даже гроб сколотили, верно, Джад?
Джад кивнул, отпил ледяного чаю.
— Звали их Дин и Дана Холл. Вот они с Билли дружили. И еще один паренек, не помню уж, как звали, кажется, из семьи Бауи. Они еще недалеко от Центральной магистрали жили в старом доме Броккетов. Помнишь, Норма?
— Да! Да! — воскликнула та, словно речь шла о вчерашнем дне. — Точно, кто-то из Бауи. То ли Алан, то ли Берт.
— А уж не Кендал ли? — подсказал Джад. — Помню, они все спорили, кому нести гроб. Хотелось всем, а гроб-то маленький, двоим-то нечего делать. Дана с Дином, помню, говорили, что раз они гроб мастерили, им и нести, а еще потому, что они близнецы, вроде больше подходят. Билли возразил: они, мол, собаку плохо знали, а нести должны только самые близкие друзья, а не просто плотники… — Джад с Нормой рассмеялись. Луис лишь сдержанно улыбнулся.
— Чуть не подрались ребята. И тут Менди Холлоуэй, сестра Билли, притащила четвертый том Британской Энциклопедии, — продолжал Джад. — Ее отец был единственным врачом окрест и единственным, кто мог позволить себе такое издание.
— У них и электричество в доме у первых появилось, — вставила Норма.
— В общем, так: летит восьмилетняя кроха, мчится со всех ног, никакие тормоза не удержат, юбчонка — парусом. И в руках — толстенная книга. А Билли и малыш Бауи — все-таки, наверное, Кендал, он еще потом в 1942-м разбился в тренировочном полете в Пенсаколе — так вот, они чуть не подрались с близнецами Холл, и все из-за того, кому нести разнесчастного пса на кладбище!