Витька сначала очень удивился этому обстоятельству, но потом решил: что ж, если ноги так хотят, пусть идут. В конце концов, ноги не его, может быть, они и знают, куда нужно идти.
Правда, при этом у мальчишки нехороший какой-то холодок пробежал по спине, а затылок странно зачесался, но он не придал этому никакого значения: ну, мало ли что у кого чешется, верно?!
За сараюшками открылся странный пейзаж, которого, будучи когда-то совсем другим человеком, Виктор Бубенцов, раньше не наблюдал и о существовании подобного местечка вблизи родного дома даже не догадывался.
На хорошо утоптанной, почти круглой площадке — размером она была с половину школьного футбольного — там и тут без всякого видимого порядка теснились кучи мусора. А посередине торчал забор.
На заборе, свесив ноги, сидели трое. Это были ребята чуть постарше Витьки Бубенцова, вида независимого и самостоятельного.
Троица получилась как на подбор: один черненький, другой беленький, третий рыжий. И лицами они были совершенно непохожи друг на друга, ничего общего, если приглядеться. Но — странное дело, в первый момент Витька почему-то решил, что все трое мальчишек на заборе — родные братья.
— Ы, Комар пришел! — сказал рыжий громко и показал на Витьку пальцем.
— Ыгы, Комар! — подтвердил черненький.
— Угы, Комар собственной персоной! — захихикал белобрысый.
«Вот почему мои ноги сами несли меня сюда, — догадался вдруг Виктор. — Видимо, это друзья Пашки Мошкина!»
— Ы, давненько не виделись! — рыжий спрыгнул с забора и протянул Павлу руку. — Забывать нас стал, да? Нехорошо!
Витька с готовностью пожал протянутую руку. Рука у рыжего было теплой, цепкой, надежной.
Двое других парней, белобрысый и черненький, тоже спрыгнули вниз и подошли ближе.
— Комарище! — дружелюбно хлопнул Витьку по плечу один из них.
— Комаридзе! — толкнул в бок другой. — Комарян!
Витька глупо и счастливо улыбался, глядя в эти открытые, славные лица. Никогда еще, ни разу в его коротенькой прежней жизни никто так не радовался его приходу!
— Что же ты заставляешь нас волноваться? — продолжал тем временем рыжий, почему-то перемещаясь Витьке за спину. — Твой лучший друг Банан так скучал без тебя!…
— И Сеня тоже скучал, — печально подтвердил черненький.
— О бедном Тузике уж и говорить нечего, — как-то нервно хихикнул третий и шумно вытер нос рукавом.
— Пацаны, да я… — начал было оправдываться Витька.
Теплые чувства переполняли его. Как здорово, что у Пашки Мошкина как оказалось, были такие надежные, верные друзья! Как это неожиданно и приятно! Пусть они называют его почему-то не своим именем, пусть! Кличка «Комар” кажется глуповатой, ничего страшного! Ведь и они сами — Банан, Сеня и Тузик!
— Я не мог, был очень занят…
И вдруг Виктор прикусил язык. Не в переносном смысле, а в буквальном, прямом.
Потому что кто-то неожиданно ударил Витьку сзади ладонью по затылку. То есть, стукнули Павла, конечно. А досталось Виктору.
Витька замолчал и в недоумении уставился на своих «приятелей». Их было теперь двое перед ним, и оба улыбались по-прежнему дружелюбно и радостно.
— Ты чего? — крутнулся Витька к подлому обидчику, который затаился за спиной.
И тут же получил второй такой же тумак, и снова сзади. А рыжий, который оказался теперь лицом к Витьке, сочувственно моргал глазами и хлопал короткими бесцветными ресницами.
Витька закрутился волчком, и тумаки посыпались на него с возрастающей скоростью. Со всех сторон мелькали веселые и сочувственные улыбки!
— Гады! — закричал Витька.
«Друзья” расступились. Лениво встали плечом к, плечу.
— Ы, свободен, — сказал рыжий.
— Ыгы, не мало? — вежливо поинтересовался черненький.
— Приходи еще, не забывай! — помахал ручкой белобрысый. — Угы?
Глава 18БАНАН, СЕНЯ И ТУЗИК
Они сидели втроем на заборе, пристально вглядываясь вдаль, и их такие разные лица казались похожими, почти одинаковыми, как у братьев-близнецов. Сходство усиливалось выражением полнейшего счастья и безмятежного удовольствия.
— Ы! — сказан вдруг Банан, пихнув плечом Сеню.
— Ыгы! — поддержал Сеня Банана. И так же добродушно двинул Тузика.
— Угу! — довольный происходящим, гоготнул Тузик, едва не свалившись с забора.
Конечно, хорошо бы и Тузику пихнуть, подцепить или в крайнем случае наподдать кому-нибудь. Но Банан сидел от Тузика через Сеню, а Сени Тузик побаивался. У них вообще были очень сложные взаимоотношения. Банан, например, презирал и Сеню, и Тузика. Но Сене при случае он мог даже лягнуть (не слишком сильно, конечно) под зад, а вот Тузика ни разу в жизни пальцем не тронул!
Сеня никого не презирал. Он просто считал Банана вместе с Тузиком остолопами, но других друзей у Сени не было.
Как-то так сложилось, что Тузику крепко доставалось порой от Сени, сам же Сеня, как уже говорилось, трепетал перед остолопом Бананом.
Тузик, впрочем, тоже был ничем не хуже двух других. Он мог бы, если захотел, ноги вытирать о грозного Банана. Что, кажется, несколько раз уже и проделал.
И Банан, и Сеня, и Тузик прилежно выполняли свои несложные обязанности.
— Ы! — задумчиво говорил вдруг Банан, сидя на заборе.
— Ыгы! — всегда охотно поддерживал Банана Сеня.
— Угы! — вступал в разговор и Тузик.
Иногда слова произносились в другом порядке. Если, скажем, Сене или Тузику удавалось раньше Банана занять самое почетное место на заборе, справа с краю…
Позиция справа была предпочтительной по одной очень простой причине: дотянуться до сидящего здесь, чтобы радостно сунуть кулаком под ребро, можно было только через кого-то.
Другие люди в возрасте до двенадцати лет хотя и не слишком часто, но тоже появлялись на пустыре вокруг забора. И те, что уже побывали здесь однажды, и новые.
Ну, с новичками более или менее все понятно. Их приводили на пустырь извечное человеческое любопытство и жажда открытий.
Что же нужно было здесь тем, кто уже однажды получил свое от Банана, Сени и Тузика?
Странная, совершенно непонятная штука, но было в заборных балбесах нечто в своем роде… весьма притягательное!
Хотя бы бросающаяся сразу в глаза их ни от кого независимость. Их дружба и сплоченность. Их уверенность в себе. А еще…
Павел Мошкин, например, раз за разом приходил сюда, чтобы… Да, чтобы отомстить!
Вот такая неожиданная догадка мелькнула у Витьки Бубенцова.
Жестоко отомстить за себя, влепить что есть сил по этой гнусную Банановой морде, а там… будь что будет!
И с каждым разом влекло Пашку на пустырь все сильнее и сильнее, и каждый раз… получал затрещины он.
Может быть, просто не мог он начать первым? Трудно представить такого благородного хулигана? Или же просто трусил? Тоже может быть. Легко быть храбрым дома, гораздо труднее это лицом к лицу с теми, кто уже не раз бил тебя.
По секрету: Валерий Иванович Кириллов долго присматривался к заборной команде, прикидывая, во что бы их такое интересное превратить. И махнул рукой.
Во что же еще более тупое, бессмысленное и глупое можно было превратить Банана, Сеню и Тузика?…
— А ему некогда было! Он по Австралиям прохлаждался! — успела вставить Клавдия Леонтьевна.
— Если бы по Австралиям… — грустно вздохнул Валерий Иванович Кириллов. — Вы слушайте, слушайте дальше внимательно, сами же этого хотели… Как раз кое-что интересное узнаете!
— Давайте вернемся немного назад, — поддержал расстроенного волшебника автор. — Снова утро второго дня…
Глава 19КУШАЙТЕ, КУШАЙТЕ НА ЗДОРОВЬЕ!
Проснулась пенсионерка Клавдия Леонтьевна в преотличнейшем настроении.
— Доброе утро, Мусёнок, — приветствовала она свою подружку, болонку Мусю. — Все-таки приятно жить на этом свете, а именно в нашем замечательном городе Шутихинске, не находишь?
Муська в ответ согласно зевнула и повиляла хвостом. Клавдия Леонтьевна, обрадованная собачьей поддержкой, продолжала:
— Обидно вот только, ты у меня кофе не любишь… Может быть, все же выпьем по чашечке, а? Муся, с пирожным! А вчерашние крошки отдадим воробышкам!…
Клавдия Леонтьевна разработала очень простую и надежную систему кормления птиц: после еды она сметала со стола в картонную коробку из-под обуви все крошки, и ставила на ночь коробку на кухонный шкаф, чтобы крошки подсохли.
— Ведь свежие крошки давать воробьям никак нельзя! — много раз объясняла Клавдия Леонтьевна собаке. — Потому что они содержат влагу, эта влага превратится на морозе в лед, и бедные птицы могут ни за что ни про что, проглотив такую крошку, заработать воспаление легких или даже ангину!
Привстав на цыпочки, Клавдия Леонтьевна достала запас корма со шкафа и, мурлыча под нос вновь вошедшую в моду песенку своей юности «Ландыши, ландыши…», подошла к окну и…
И так и застыла с полуоткрытым ртом, вцепившись для равновесия в коробку из-под обуви. Замечательная песенка оборвалась на ноте «ля» первой октавы.
За окном, в тесной кормушке, толкалось с десяток воробьев. Острыми клювами они торопливо долбили твердые засохшие хлебные крошки. Но не на воробьях же остановился помутившийся взгляд Клавдии Леонтьевны!
Чуть выше воробьиной кормушки, на крепкой суровой нитке вниз головой болтался крошечный, с безымянный палец ростом, старичок в синем спортивном костюме знаменитой фирмы «Адидас»!
Острыми зубками старичок жадно вгрызался в кусок сала, закрепленный на нитке, придерживая сало руками.
«Это же сало для синичек!» — ахнула про себя Клавдия Леонтьевна.
Зрелище за окном было несколько жутковатым, совершенно нелепым и немного смешным одновременно. На ногах у старичка были обуты баскетбольные кеды. Суровую нить, на которой висел, он несколько раз предусмотрительно обмотал вокруг правой лодыжки, так делают корейские акробаты в цирке.
Старичок уже заметно объел сало с одной стороны и, осторожно стравливая нитку между ног, начал перебираться в более удобное положение.