С этими словами герцог приблизился к растерянному гостю и, положив руку ему на плечо, продолжил еще более интригующим шепотом:
Хотя я и не эксперт в живописи, но не настолько невежественен или самонадеян, чтобы вообразить, что картины, которые я вам вчера показал, имеют значительную ценность на зарубежном рынке. Я никогда бы не обратился к такому авторитету, как вы, для оценки скромной коллекции простого любителя. Не обижайтесь, если я скажу, что заставил вас прийти дважды и принять участие в семейных развлечениях с единственной целью - понаблюдать за вами. Мне дали о вас превосходные отзывы, и у меня не было ни единой причины сомневаться в вашей порядочности, но природа наших отношений требует доверия, которое может появиться только при личном знакомстве. Излишне говорить, что результат этих наблюдений не только меня удовлетворил, но и пробудил самые оптимистичные надежды. Теперь я знаю, что вы человек разумный, цельный и справедливый, и я без колебаний вручил бы в ваши руки свою жизнь и судьбу моей семьи. По правде говоря, именно это я и делаю.
Он сделал эмоциональную паузу, как будто от упоминания о нависшей над его родными опасности ему стало не хватать воздуха. Хотя искоса бросал наполненные страхом взгляды, было очевидно, что он находил определенное удовольствие в обнародовании своих опасений.
- То, о чем я вам расскажу, не знает никто, даже члены семьи, за исключением, конечно, присутствующей здесь Пакиты, которая, хоть и женщина, обладает остротой суждений и неоспоримыми достоинствами. Что касается остальных - всё то, что произошло после вашего приезда, включая жалкую ложь относительно возможной ценности картин, которая их так разочаровала, они принимают за чистую монету. Тем самым я не только защитил их от возможных последствий, но и, что гораздо важнее, если за нами, как я подозреваю, следят, эти люди пришли бы к тому же заключению, что и моя семья, и к этому времени оставили бы вас в покое. Рассказав это, дорогой Уайтлендс, я покажу вам картину, из-за которой вы и прибыли в Мадрид. О ее существовании не известно никому, и по тем же благоразумным причинам, что я изложил раньше, я не могу показать ее за пределами этого подвала, с его плохим освещением. Потом я принесу дополнительную лампу. А пока вам придется довольствоваться этой жалкой лампочкой. Но не будем больше терять время на разговоры, лучше я покажу вам эту загадочную и окруженную мистификациями картину.
Герцог умолк и, не дожидаясь ответа, развернулся и направился в глубину кладовки. Англичанин последовал за ним, еще более сбитый с толку, чем до того, как получил от хозяина объяснения. Пакита, которая слушала их молча, встала рядом, скрестив руки на груди, опустив взгляд и с загадочной улыбкой на губах.
Возле старого шкафа стоял предмет прямоугольной формы, завернутый в толстое бурое одеяло. С большой осторожностью герцог де Игуалада развернул его, и перед англичанином предстала необычная картина, на которую он смотрел, не веря своим глазам.
Глава 11
Энтони Уайтлендс отыскал в своей записной книжке нужный номер и попросил телефонистку отеля "Ритц" соединить его с посольством. Правда, свою просьбу ему пришлось повторить несколько раз, поскольку его прерывистую речь, в которой испанские слова мешались с английскими, понять было непросто. Он выбрал этот отель не только для того, чтобы позвонить, но и для конспирации, которую, как он считал, этот спокойный, респектабельный и при этом безликий отель вполне мог обеспечить.
Там он ненадолго почувствовал, будто попал в другой мир. Чтобы немного прийти в себя и привести в порядок мысли, он отправился в бар и заказал себе виски. Выпив, он почувствовал, что волнение немного улеглось, но по-прежнему весьма смутно представлял, как следует себя вести в столь беспрецедентной ситуации. Вторая порция виски отнюдь не рассеяла его сомнений, но хотя бы добавила смелости, и он решил, что необходимо рискнуть.
По его просьбе телефонистка, привыкшая к чудачествам отдельных личностей, составлявших при этом самую отборную клиентуру отеля, послушно набрала названный номер, подождала короткое время и затем пригласила его в кабинку. Энтони закрыл дверь, поднял трубку и, услышав протяжное "алло" секретарши, сказал:
- Я хотел бы поговорить с мистером Паркером. Мое имя...
- Подождите, не вешайте трубку, - внезапно оживившись, воскликнула секретарша.
Через несколько секунд на другом конце провода послышался голос Гарри Паркера.
- Алло, это вы?
- Да, я...
- Только не называйте имен. Откуда вы звоните?
- Из отеля "Ритц", что напротив музея Прадо.
- Я знаю, где это. Вы что, выпили?
- Пару порций виски, не больше. А что, очень заметно?
- Нет, не очень. Так вот, возвращайтесь в бар и возьмите еще порцию, но только ни с кем не разговаривайте, вы меня поняли? Ни с кем. Я подойду через десять минут.
Энтони вернулся в бар и заказал еще виски, удовлетворенный принятым решением и одновременно сожалея о нем. Он едва успел допить свой виски, когда увидел входящего в бар Гарри Паркера. Прежде чем поприветствовать соотечественника, молодой дипломат снял и положил на кресло шляпу, пальто, шарф и перчатки, а затем подозвал официанта. Когда тот подошел, дипломат протянул ему банкноту и сказал:
- Принесите мне портвейн и еще один виски для этого кабальеро. Меня зовут Паркер - да-да, как авторучка. Если кто-нибудь меня спросит - придете ко мне и доложите лично, не называя вслух моего имени. Мое имя ни в коем случае не должно здесь звучать. Вам ясно?
Служащий сунул банкноту в карман, кивнул головой и удалился. Молодой дипломат повернулся к Энтони.
- Здесь все следят друг за другом: немцы, французы, японцы, турки. Я шучу, конечно. К счастью, существует такая вещь, как чаевые: они помогают с легкостью разрешить любую проблему. В этой стране хорошие чаевые очень облегчают жизнь. Когда я сюда приехал, мне было трудно это понять, но теперь я считаю, что это замечательная система: она позволяет платить низкое жалованье и при этом поддерживает субординацию. Работник берет себе половину, а другую половину должен отдать хозяину, да еще и выразить при этом глубочайшее к нему почтение. Итак, о чем мы говорили? Если мне не изменяет память, во время нашей последней встречи вы сказали, что собираетесь сесть на поезд и вернуться в Лондон. Что заставило вас изменить планы?
Энтони поколебался, прежде чем ответить.
- Произошло нечто непредвиденное... - сказал он наконец. Не знаю, правильно ли я поступил, позвонив вам.
- Этого мы никогда не узнаем. Ведь мы никогда не сможем узнать, что бы произошло, если бы вы поступили иначе, ведь так? Значит, этот вопрос так и останется без ответа. На данный момент единственное, что мы знаем - это то, что вы мне позвонили, и вот я здесь. Так что смотрите на дело проще, а лучше расскажите, что заставило вас позвонить.
Официант принес напитки. Едва он удалился, Энтони продолжил:
- Я не стану требовать, чтобы вы дали слово джентльмена, что всё, о чем я вам расскажу, останется между нами; но мне бы всё же хотелось надеяться, что вы сохраните в тайне нашу встречу. Я обращаюсь к вам не как к аккредитованному дипломату, а как к соотечественнику, а также человеку, способному оценить важность проблемы. Кроме того, я хочу сказать, - добавил он после недолгой паузы, - что сегодня утром я ни единым словом вам не солгал, когда говорил, что не участвовал ни в каких торговых сделках. По правде говоря, меня пригласили на роль посредника для продажи картин - однако сделка сорвалась, так и не успев начаться.
- Как звали того человека, который вас пригласил? И какой он национальности?
- О, мистер Паркер, я не имею права раскрывать имя этого человека. Это профессиональная тайна.
Советник посольства сделал глоток портвейна, прикрыл глаза и пробормотал:
- Я позабочусь об этом. Продолжайте.
- Он вызвал меня именно по той причине, которую вы и назвали: он хотел продать картины за пределами Испании, чтобы иметь капитал за границей и, таким образом, получить возможность выехать за рубеж вместе со всей семьей, к чему его вынуждает политическая обстановка в стране.
- Но вы ведь только что сказали, что сделка не состоялась.
- И это действительно так. Поначалу я сам ему отсоветовал продавать картины - не столько даже по юридическим соображениям, сколько из-за того, что полагал крайне маловероятным, что удастся найти покупателя в Европе или Америке. Сегодня, однако, ситуация переменилась, и весьма радикально.
- Так уж радикально? - спросил молодой дипломат. - И что же такого радикального произошло?
Энтони слегка откашлялся, прежде чем ответить, и задумчиво уставился на свой стакан с виски. Он стоял на пороге важного признания - возможно, самого важного в его жизни, и ему было больно от мысли, что приходится сообщать об этом незнакомцу, не обладающему достаточной тонкостью натуры, чтобы оценить по достоинству его значимость, да еще и в таком месте, атмосфера которого казалась уж совсем неподходящей для подобных откровений.
- Среди его картин обнаружился Веласкес, - ответил он наконец, тяжело вздохнув.
- Ага, понятно, - кивнул Гарри Паркер, не проявляя, впрочем, особого энтузиазма.
- Причем, дело не только в этом, - печально продолжал Энтони Уайтлендс. Это неучтенная, до сих пор никому не известная работа Веласкеса. Никто не знает о ее существовании, кроме владельцев и меня, а теперь вот еще и вас.
- И это делает ее более ценной?
- Более чем ценной - просто бесценной. И не только в смысле денежной стоимости. Поверьте, это нечто гораздо большее. Вы разбираетесь в искусстве, сеньор Паркер?
- Я - нет, но зато вы разбираетесь; расскажите мне всё, что я должен знать.
- Я постараюсь по возможности кратко объяснить вам суть. О публичной жизни Веласкеса известно всё: он родился и вырос в Севилье, в юности переехал в Мадрид и был назначен придворным художником Филиппа IV. Умер в возрасте шестидесяти лет естественной смертью. В придворных интригах никогда не участвовал, конфликтов с Инквизицией не имел. Это то, что касается его, так сказать, профессиональной деятельности. О его личной жизни известно мало, хотя, судя по всему, там и знать особо нечего. Он женился в девятнадцать лет на дочери своего учителя, имел двух дочерей; его брак был образцовым, в каких-либо интрижках на стороне он не замечен. Были, правда, у Веласкеса неприятности иного рода: вроде многочисленных соперников, которые завидовали его успеху и положению и не переставали распространять о нем гадкие сплетни, чтобы лишить милости короля. С другой стороны, Веласкес, в отличие от других художников этого жанра, никогда не писал свою жену, она никогда не служила для него моделью - даже в самом начале карьеры, когда он еще писал бытовые сцены, изображая людей из своего окружения. Известно, что он дважды ездил в Италию: в первой поездке провел целый год, во второй - почти три года. Причем жену с собой он не брал, и переписку супругов также не обнаружили. Веласкес был красивым мужчиной и пользовался большим успехом у женщин; очевидно, что и сам он был отнюдь не равнодушен к женской красоте, о чем наглядно свидетельствует его "Венера с зеркалом", что находится сейчас в Национальной Лондонской галерее.