Энтони, понимал, что если он что и скажет, она заставит его замолчать, и что поток признаний уже не остановить, а потому хранил молчание, даже когда она сделала паузу, и Пакита тут же добавила:
- Вы спросите, почему я вам всё это рассказываю, почему я привела вас на это мероприятие, почему я вообще доверилась вам? Я вам отвечу. Во-первых, потому, что в скором времени вы должны будете принять окончательное решение, и мне бы хотелось, чтобы вы понимали, на что идете. Во-вторых, потому что я весьма ценю и уважаю вас и, хотя у меня в мыслях не было вас использовать, мне бы не хотелось, чтобы вы решили, будто я вами манипулирую. В любом случае, я еще раз повторяю, что отблагодарю вас за вашу услугу; я никогда не беру своего слова обратно.
Такси затормозило у ворот особняка, и Энтони обрадовался, что не придется немедленно реагировать на это расплывчатое предложение. Он сделал туманный жест, и Пакита быстро вытащила руку из муфты и протянула ему.
- Спокойной ночи, Энтони, - прошептала она. - И спасибо вам за всё.
- Не за что, - ответил англичанин и серьезно добавил. - Знаете, на мгновение я решил, что вы вытащите из муфты револьвер.
- У меня нет с собой оружия, - с улыбкой сказала Пакита. - И думаю, что мне оно и не нужно, раз я с вами. Вы не заставите меня изменить мнение.
Она пожала ему руку, открыла дверцу и вышла из такси. Прежде чем Энтони смог сделать то же самое, чтобы проститься с ней на тротуаре, Пакита уже открыла калитку и исчезла в сумраке сада. Энтони понял, что с этим уже ничего не поделать, назвал таксисту адрес гостиницы и весь остаток пути размышлял над словами Пакиты. До сей поры его личный опыт подсказывал считать испанский фашизм движением крепким и без слабых мест. Теперь этот образ распался из-за слов человека, в чьей правдивости не приходилось сомневаться. Несмотря на высокомерие и манию величия своих лидеров, Фаланга была мелкой и маргинальной группировкой, сплоченной лишь красноречием своего основателя и постоянными физическими угрозами, которые мешали ее членам хладнокровно оценить положение. И хотя всё это его лично не касалось, эти выводы вызвали у англичанина упадок духа.
Глава 23
- Простите, что беспокою вас в такое время, дон Алонсо, но я хотел без промедления уведомить вас, того человека, о котором шла речь, в конце концов, нашли и задержали, сейчас его везут в отделение.
По другую сторону провода дон Алонсо Майоль, шеф госбезопасности, встретил сообщение подполковника Марранона вздохом: новость его порадовала, но определенно помешала спокойному домашнему ужину, который он планировал. Он ответил:
- Буду там через двадцать минут.
Подполковник Марранон повесил трубку и хмуро покрутил в руке сигарету. Ему тоже не доставляла радости мысль, что пришлось уйти из таверны и бросить бутерброд с рыбой. Виновнику всех этих неприятностей придется заплатить за плохое настроение обоих, подумал подполковник, закурил сигарету и начал приводить в порядок рабочий стол, чтобы произвести хорошее впечатление на начальника. Затем он вызвал секретаршу и ввел ее в курс дела.
Пухлая секретарша ответила, подняв похожие на сосиски руки в безропотном жесте. Она не выглядела сердитой. Однако, уже много лет ее муж, страдающий от какого-то хронического заболевания, не мог работать, и она одна несла на своих плечах заботу о пропитании обоих, хлопоты по дому и уход за инвалидом. Сверхурочная работа приносила ей серьезные хлопоты: необходимость позвонить соседке и попросить ее позаботиться об ужине и больном, пока она не вернется. Но пухлая секретарша никогда не жаловалась и не теряла спокойствия. Капитан Коскольюэла был другим, характер его ухудшается с каждым днем, с досадой подумал подполковник. Капитан - человек действия; он привык к сражениям и армейской жизни. Сейчас же из-за ранения он был вынужден набираться терпения в долгих часах ожидания и растрачивать свою энергию на бесконечную возню с бумагами.
Дон Алонсо Майоль, облаченный в элегантное пальто цвета морской волны с черными бархатными отворотами и котелок, вошел в кабинет раньше обещанного. Когда поступил звонок, он был на собрании в клубе и и предпочел пройти расстояние, отделявшее его от Главного управления, пешком, чтобы не терять время в пробках в центре. Вечером студенты-католики устроили у Пуэрта-дель-Соль демонстрацию против отмены религиозного образования, и там все еще оставались отдельные группы, которые полностью сковали движение, объяснил он, снимая пальто и котелок и вешая их на вешалку при помощи подполковника.
- И я говорю себе: если они уже католики, для кого им нужно религиозное образование?
- Дело не в учебе, а в том, чтобы устроить заварушку, дон Алонсо, - согласился подполковник.
Сеньор Майоль и его подчиненный сели. Первый достал сигарету из портсигара, предложил другую подчиненному, но не Пилар, вставил свою в большой мундштук, прикурил и поднес огонь подполковнику. Оба молча закурили.
- И где, черт возьми, вы обнаружили нашего задержанного? - спросил наконец сеньор Майоль.
- Вы не поверите, дон Алонсо. В кинотеатре "Европа", он слушал Примо и фашистскую камарилью! Во время ареста он отрицал свою вину, но один из наших агентов видел его входящим на место событий в сопровождении дочери герцога де ла Игуалады.
- Боже ты мой, эта сумасшедшая заставляет их всех потерять голову! Что такого она им дает?
- То, что всегда дают женщины, дон Алонсо: ложные надежды.
Сеньор Майоль кивнул с еле уловимой улыбкой, а затем спросил, не был и митинг запрещен. Да, действительно, соответствующее одобрение не было получено, но они этим пренебрегли. Хозяин заведения утверждает, что его заставили. В последний момент заместитель министра внутренних дел предпочел не привлекать полицию, чтобы избежать серьезных последствий. В конечном счете, лекарство оказалось хуже самой болезни: под конец начались драки с молодыми социалистами. Несколько человек были ранены и один застрелен: восемнадцатилетний фалангист, уроженец Сьемпосуэлоса, работал там же продавцом в аптеке.
Доклад прервали несколько сильных ударов в дверь. Вошел капитан Коскольюэла и Энтони Уайтлэндс между двумя агентами в форме. Увидев их, Пилар достала блокнот для стенографии и проверила стержень карандаша: с этой минуты всё, что здесь говорилось, могло иметь официальный характер. Англичанин прибыл смертельно напуганным, но с отпечатком императорской надменности на лице. До того, как он смог что-либо произнести, дон Алонсо Майоль раздавил сигарету в переполненной окурками пепельнице, вытряхнул мундштук, убрал его в карман пиджака и поднялся на ноги.
- Сеньор Уайтлэндс? - проговорил он, протягивая тому руку, на что англичанин машинально подал свою. - Думаю, что мы не были представлены. Алонсо Майоль, руководитель Главного управления госбезопасности. Сожалею, что мы встретились при таких обстоятельствах.
- Могу я поинтересоваться...? - пробормотал англичанин.
- Не ухудшайте ситуацию, Вителас, - сухо вмешался подполковник. - Вопросы здесь задаем мы. Сейчас же, если вы хотите знать причины задержания, могу предложить вам несколько.
- Я только хочу позвонить в британское посольство. - ответил Энтони.
- В такое время там никого не будет, сеньор Уайтлэндс, - возразил сеньор Майоль. - Еще будет время. Сначала поговорим. Будьте добры, присаживайтесь.
Под пристальными взглядами охраны Энтони повесил пальто на вешалку рядом с пальто сеньора Майоля и уселся в то же плетеное кресло, которое занимал во время своего прошлого визита. Толстая стенографистка перетащила свой стул, чтобы разместиться поближе к участникам разговора, а капитан Коскольюэла плюхнулся на другой далеко не торжественным образом, едва сдержав стон: его искалеченная нога мучительно болела из-за долго ожидания. Энтони размышлял над тем, что в этом кабинете у него не слишком много друзей. Подполковник Марранон подал знак, и постовые отдали честь, гремя металлом, развернулись и вышли. Он слышал, как грохот их шагов удалялся по коридору. Затем воцарилась зловещая тишина, которую нарушил нейтральный, но, впрочем, не лишенный напряжения, голос шефа госбезопасности.
- Сеньор Уайтлэндс, учитывая, что сегодня вы приняли участие в митинге Фаланги в кинотеатре "Европа", то можете догадаться, что у нас есть дела, намного более серьезные, чем следить за вами. Если все мы, здесь присутствующие, теряем на вас драгоценное время, то причина должна быть иной. Я ясно выражаюсь? Что ж, если да, то перейду к сути дела. Вы слышали слова, прозвучавшие в этом кинотеатре, и не один, а несколько раз. Вы видели реакцию присутствовавших. Вы знаете о существовании фашистского движения в Европе и каковы его намерения: восстание, захват власти путем насилия, гражданская война, если не останется другого выхода, и, наконец, установление тоталитарного режима. Они не скрывают эти намерения и не болтают попусту: Италия, Германия и другие страны уже готовы последовать их примеру. Однако, при всей своей серьезности, это дело находится в компетенции испанского правительства, но не вашей, и в некоторой степени даже не в моей. Фашизм - это политика, а я отвечаю за гражданский порядок. Вы курите?
Энтони отрицательно покачал головой. Майоль вытащил сигарету, повторил церемонию с мундштуком, вдохнул дым и продолжил.
- Хосе-Антонио Примо де Ривера - глупец, - проговорил он, - но он этого не знает, в этом-то и проблема. Как сын диктатора, он рос принцем, окруженный льстецами. Потом, когда те же, кто ранее возвысил его отца, его скинули, он не сумел этого стерпеть. Это и бросило его в политику. Он привлекателен внешне, блестящий оратор, живет в окружении целой свиты мальчишек, столь же глупых, как и он, которые смеются над каждой его шуткой. В обычных обстоятельствах он стал бы успешным адвокатом, сделал бы хорошую партию, и эта дурь прошла бы.
Он сделал паузу, вздохнул и продолжил.
- Но он влюбился в эту девицу, всё пошло не так, и в итоге он потерял голову. В завершение, политическая и социальная ситуация в Испании поспособствовала его безумию. Результат налицо. Сегодня вечером, по завершению митинга в кинотеатре "Европа", на улице начались драки с обычным исходом: один фалангист мертв, мальчишка восемнадцати лет. Хосе-Антонио дурит им головы фантазиями, отправляет их на смерть и остается при этом невозмутимым. Вы сами видели список убитых фалангистов; возможно, вам будет интересно узнать, кроме имен, возраст этих страдальцев: большинство были детьми, которые даже не понимали идей, ради которых жертвовали своим будущим. Для Примо де Риверы это выглядит романтичным. Мне же кажется зловещим.