Поднявшись в номер, Энтони передал Тоньине пакет с провизией, посоветовав не съедать все сразу, а что-нибудь оставить на ужин; затем рухнул на кровать прямо в одежде и мгновенно заснул. Проснувшись, он увидел, что в комнате царит полумрак. Уже совсем стемнело, и лишь за окном мутно светили фонари. Тоньина спала рядом, свернувшись калачиком. Он заметил, что, перед тем, как лечь, она сняла с него одежду и ботинки и накрыла простыней и одеялом. Энтони повернулся на другой бок и вновь забылся спокойным сном.
Однако вскоре тишину прорезал внезапный стук в дверь. Он спросил, кто там, и услышал в ответ мужской голос:
- Друг, откройте дверь.
- Кто может гарантировать честность ваших намерений? - спросил Энтони.
- Я сам, - ответил голос. - Я Гильермо, Гильермо дель Валье, сын герцога де ла Игуалады. Мы встречались в доме моих родителей, и потом я тебя видел в компании Хосе-Антонио в "Веселом ките".
Голоса разбудили Тоньину. Привыкшая, очевидно, к подобным ситуациям, она моментально сориентировалась: вскочила с постели, затолкала под кровать свои скудные пожитки, наскоро собрала разбросанную по полу одежду и спряталась в шкафу. Энтони тем временем оделся и пошел открывать дверь.
Гильермо дель Валье бесцеремонно ворвался в комнату. Как всегда, он был одет с элегантной небрежностью. Открыто и дружелюбно улыбнувшись Энтони, он пожал ему руку.
- Прошу прощения за беспорядок в номере, - сказал англичанин. - Я не ждал твоего визита. А сказать по правде, я попросил портье никого ко мне не пускать, что бы ни случилось.
- Ну да, конечно, - рассмеялся юнец. - Этот тип на входе не хотел меня пускать. Но я показал ему пистолет, и это его убедило. Ты не думай, я не какой-нибудь головорез, - поспешно добавил он, видя, как побледнел его собеседник. - В любое другое время я не стал бы тебя беспокоить. Но мне срочно нужно поговорить с тобой.
Энтони запер дверь, указал гостю на единственный стул, а сам сел на кровать, наскоро накинув на нее покрывало, чтобы хоть как-то скрыть беспорядок.
- Не волнуйся, - сказал Гильермо дель Валье. - Я займу у тебя лишь несколько минут. Мы точно одни? Здесь нет посторонних? Вроде бы никого нет. Я хочу сказать, можем ли мы говорить начистоту, без опасения быть услышанными. Это чрезвычайно серьезное дело, я тебе уже сказал.
Энтони отнюдь не считал нужным сообщать пребывание в своем шкафу несовершеннолетней проститутки, а посему попросил юнца назвать причину своего визита.
Гильермо дель Валье немного помолчал, словно в последнюю секунду засомневался в разумности своего решения. С заиканием, демонстрирующим природную застенчивость и характерную для его возраста неуверенность, он начал извиняться за сердитый тон, с которым говорил в предыдущие встречи.
Он всегда чувствовал себя напряженно в доме родителей, поскольку они пытаются обращаться с ним, словно он еще ребенок. По настоянию семьи он изучал право, хотя без призвания и рвения, по складу характера он поэт, но не романтик или пейзажист, а скорее принадлежал к школе Маринетти [21]. Поэзия и политика занимали все его мысли. Возможно, именно поэтому у него и не было невесты. В университете он вошел в Испанский университетский союз [22], сначала привлеченный идеями фалангистов, а позже - магнетизмом лидера этого движения. Сейчас в свободное время он работал в Центре, помогая в организационных вопросах и пропаганде. Эта бюрократическая деятельность, поспешил он добавить, не мешает прямому участию в публичных акциях, часто с применением насилия.
- Что до того, что привело меня сюда, - продолжил свою речь Гильермо дель Валье, - я попробую это изложить как можно яснее. У меня еще немного путаются мысли. Но если выслушаешь меня до конца, то поймешь причину моего беспокойства и почему я выбрал именно тебя, чтобы о ней рассказать.
Он снова замолчал и провел рукой по лицу, не переставая оглядывать ограниченное пространство номера.
- Короче, перейду к самой сути вопроса. Одним словом, у нас в Фаланге происходит нечто странное. Подозреваю, что среди нас завелся предатель. Нет, я вовсе не имею в виду полицейских агентов. Такое у нас уже случалось. Вполне естественно, что министерство внутренних дел интересуется, чем мы занимаемся. Было бы хуже, если бы оно нами не интересовалось, не считая серьезной силой. Нас много, и безусловную преданность каждого из нас гарантировать никак нельзя. И, как я уже сказал, это не имеет особого значения, из-за такой ерунды я бы к тебе не пришел. Нет, я имею в виду предательство иного рода.
Объяснив характер проблемы, Гильермо дель Валье успокоился, и его тон стал более дружелюбным, почти доверительным. Несмотря на молодость и неопытность, он заслужил высокий пост, так что смог разобраться во всех тонкостях партии, которой служил, к тому же он видел Хосе-Антонио одновременно и в роли энергичного, уверенного в себе, своих идеях и стратегии лидера, но в то же время и в тесном семейном кругу, в компании Пакиты, Хосе-Антонио как обычного человека - его колебания, противоречия, усталость и разочарования, которые он никогда не показывал даже ближайшим друзьям. Это убедило Гильермо в ужасном одиночестве Вождя.
Слушая его, Энтони обнаружил в этом богатом и избалованном юноше с детскими и беззаботными чертами лица ту же проницательность и безжалостный ум, которыми обладали его сестры. Осознание этого факта насторожило англичанина: в последние дни он неоднократно чувствовал себя игрушкой в руках этих двух девушек и не собирался повторять горький опыт с этим юнцом.
- Я понимаю, что ты хочешь сказать, - ответил Энтони, - но какое отношение ко всему этому имеет предательство?
Молодой фалангист поднялся со стула, прошелся по комнате и остановился возле окна.
- Неужели ты не понимаешь? - воскликнул он. - Кто-то пытается устранить Хосе-Антонио, чтобы самому встать во главе революции. Или, наоборот, задушить ее в колыбели.
- Это всего лишь предположение, Гильермо. А есть ли у тебя подтверждающие это факты?
- В этом всё и дело, - с волнением ответил Гильермо дель Валье, - если бы у меня было хоть какое-то доказательство, хоть один факт, я бы пошел напрямую к Вождю и рассказал об этом ему, не ходя вокруг да около. Но если я приду с пустыми руками, с одними лишь предположениями, как он это воспримет? Разозлится и устроит мне взбучку. Но я уверен, что интуиция меня не подводит. Происходит нечто важное, что будет иметь ужасные последствия для движения и для Испании.
Энтони помедлил, прежде чем ответить, чтобы подчеркнуть этой паузой разницу в подходах.
- Это присущая испанцам проблема, - наконец сказал он, разведя руками, словно хотел обхватить всю испанскую нацию. - У вас есть интуиция, но не хватает методичности. Даже Веласкес об это споткнулся. Можешь поверить, что при всей своей отточенной технике и несмотря на проведенные в Италии несколько лет, он так и не овладел элементарными законами перспективы? Ты сам, как только что сказал, имеешь юридическое образование, но вместо того, чтобы действовать как юрист, уделяя внимание доказанным фактам и правдивым свидетельствам, думаешь и действуешь как поэт. Сейчас модно утверждать, что поэзия - это форма познания, но я с этим не согласен, по меньшей мере в вопросах подобного рода. Напротив, я считаю, что мы должны положить в основу всего логику, если не хотим погрязнуть в хаосе. Мы живем в мире с противоречивыми интересами, и совместное существование - это фундамент для коллективного создания понятных и одинаковых для всех норм.
Помолчав, он добавил с безмятежной улыбкой, чтобы немного смягчить свой назидательный тон:
- Боюсь, что подобные идеи никогда не смогут укорениться в ваших рядах.
- Я и не рассчитываю на это, - ответил Гильермо дель Валье. - Я пришел лишь затем, чтобы попросить тебя об одном одолжении. Ты спросишь, почему именно тебя? Всё очень просто: потому что ты - иностранец, ты здесь впервые и, кстати говоря, именно это снимает с тебя всякие подозрения. Ты никак не связан ни с Фалангой, ни с другими политическими движениями. К тому же я считаю тебя умным, честным и достойным человеком, а кроме того, заметил твою симпатию к Хосе-Антонио и то неуловимое родство ваших душ, из которого рождается настоящая дружба между людьми, казалось бы, совершенно разными, обладающими различными темпераментами и противоположными взглядами.
- Давай наконец приступим к сути дела, - предложил Энтони. - Чего ты от меня хочешь?
- Поговори с ним. Только не говори, что я тебя просил. Положись на его здравомыслие. Наш Вождь очень проницателен, он поймет, насколько все серьезно.
- Или устроит взбучку мне, - отозвался англичанин. Твои догадки относительно моих отношений с Хосе-Антонио так же безосновательны, как и обо всём остальном. Политическая ситуация чрезвычайно запутана, нет ничего удивительного в распространяющейся тревоге и сомнениях тех людей, в чьих руках находится будущее Испании. Если в эту неразбериху вмешается еще и иностранец, чтобы сеять страхи и подозрения, Хосе-Антонио не обратит на меня внимания или примет за сумасшедшего. Или за провокатора. Тем не менее, - добавил он, видя разочарование на детском лице собеседника, - я постараюсь поговорить с ним, если мне представится такая возможность. Большего я тебе обещать не могу.
Этого туманного заявления хватило, чтобы лицо импульсивного фалангиста снова засияло, он вскочил со стула и энергично протянул англичанину руку.
- Я знал, что могу на тебя положиться! - воскликнул он. - Спасибо! От имени Испанской Фаланги и от себя лично, спасибо, товарищ, и да хранит тебя Господь!
Энтони попытался пресечь эти излияния. Поскольку он не собирался делать обещанного и рассчитывал в скором времени покинуть страну, искренняя благодарность юноши тяжким грузом легла на его совесть. Гильермо дель Валье понял, что пора завершать беседу, и в подражание принятой у фалангистов военной умеренности, но в то же время под влиянием результатов разговора и поэтического темперамента, сказал: