Сад был пуст. В окне кабинета Энтони различил силуэт герцога. Чтобы остаться незамеченным, он быстро спрыгнул и при падении поцарапал правую руку о неровную поверхность стены. Он приложил к руке платок, чтобы остановить кровь из раны, и пошел дальше по переулку, чтобы найти другую обзорную точку. В тенистой части сада он смог снова подняться на стену и заглянуть внутрь, скрываясь от любопытных глаз за кипарисами. Здесь он увидел заднюю часть особняка, откуда выходила дверь в закрытую от посторонних глаз часть сада: лестница спускалась к вытянутой мощеной площадке, где в жаркие месяцы пергола отбрасывала тень на мраморный стол и полдюжины стульев из кованого железа. Зимняя нагота виноградной лозы и пустая мебель придавали уголку тоскливый вид.
Совершенно неожиданно на этой сцене появилась Пакита, которая быстро вышла из дома через заднюю дверь. Совпадение ее появления с целью его набега поразило англичанина, и он постарался занять позицию с лучшим обзором, но чтобы не раскрыть себя и не потерять равновесия. Ни расстояние, ни преграды, ни собственное смущение не помешали ему заметить глубокое волнение, в котором пребывала молодая маркиза.
Ощущения не обманули Энтони. Чуть ранее на Пакиту наткнулась герцогиня, и ее материнские чувства испытали болезненное потрясение. Из-за своего положения в обществе и образования лишенная с детства возможности применить свой природный ум к любому практическому аспекту жизни, донья Мария Эльвира Мартинес де Алькантара, в браке герцогиня де ла Игуалада, приняла свою роль хозяйки дома, главным образом декоративную, и развила в себе благородную привычку узнавать самые разные оттенки легкомыслия и реагировать на каждый четко и быстро.
Однако чуть позже тот пагубный поворот, который приобрели события в Испании в свете провозглашения республики, принес с собой и радикальные перемены в ее поведении. Теперь ее былая проницательность позволяла различить мельчайшие детали разворачивающейся драмы.
Чуть раньше герцогиня, со скуки слоняясь по особняку, встретилась с Пакитой и догадалась по ее костюму, что она только что вернулась с улицы, а по выражению лица - что она чем-то расстроена, хоть и пытается это скрыть за привычной маской отстраненности, с какой мать и дочь общались друг с другом. Материнское чутье и жизненный опыт подсказывали герцогине, что не стоит напрямую спрашивать, что случилось, а лучше сперва обратиться к Паките под каким-либо невинным предлогом.
Однако девушка, не в силах больше держать себя в руках, вдруг разрыдалась и заперлась в своей комнате. И тут уж герцогиня, сама будучи женщиной, догадалась о причине такого расстройства и решила, что разумнее ничего не предпринимать и оставить ее в покое, и отправилась на поиски мужа, готовая прервать его совещание с генералами. Стук дверей и голоса донеслись до слуха Пакиты, и она, желая избежать ненужных расспросов и утешений, с которыми на нее набросилась бы вся семья, покинула свою комнату и поспешила в поисках убежища в сад.
Взобравшись на стену, Энтони увидел закрытую дверь; оглядевшись по сторонам, чтобы убедиться, что его никто не видит, он медленно двинулся в сторону беседки, пригнув голову и надолго замирая перед каждой перебежкой. С толстой ветви вяза свисали качели. Юная маркиза подошла к ним и нежно погладила веревки, словно эта невинная игрушка напомнила ей о беззаботных радостях навеки утраченного детства. Видя эту ее печаль, Энтони испытал непреодолимое желание спрыгнуть со стены в сад и броситься утешать несчастную девушку; остановило его лишь то, что истинной причиной этой печали было, вероятно, то, что произошло между ними чуть ранее в гостиничном номере. Эта уверенность, однако, могла показаться несколько странной: он не вполне понимал эту неожиданную потерю мужества и переход от изначальной смелости к теперешней печали; столь несвоевременное появление Тоньины было, по его мнению, всё же недостаточным для этого основанием.
Правда, возникший из-за этого недопонимая ступор продлился недолго. Властный голос из-за спины так его испугал, что он чуть не свалился.
- А ну сейчас же спускайся вниз, придурок!
Сам не свой от испуга, действуя скорее инстинктивно, чем обдуманно, англичанин разжал руки и, рискуя свернуть шею, спрыгнул со стены в сад
Он приземлился в заросли пушистого мирта, которые немного смягчили удар. Невредимый, хоть и слегка потрепанный, англичанин отполз в сторонку и укрылся в тени живой изгороди. Всё произошло так быстро, что, когда Пакита взглянула в ту сторону, откуда донеслись до нее шум и голос, она увидела лишь незнакомца, чьи голова и плечи торчали над стеной сада.
Неожиданное появление высунувшейся из-за стены красной физиономии ее испугало и вырвало из глубокой молчаливой задумчивости. Она вскрикнула и, не обращая внимания на призыв нарушителя спокойствия не поднимать тревогу, побежала к двери в дом. Та уже открылась, и встревоженный криком Пакиты дворецкий выбежал в сад с дробовиком в руках. С быстротой и проворностью цепного пса он спустился по лестнице, огляделся по сторонам, заметил незнакомца, поднял винтовку и собирался уже выстрелить, но тут его остановила Пакита.
Тем не менее, всё еще целясь, дворецкий приказал нарушителю поднять руки, на что тот ответил, что не может этого сделать, не свалившись на улицу. Он сделал это разумное уточнение, бросая взгляды на сад и вертя головой, чтобы его восприняли и водители, которые, услышав крики, бросили свой пост у автомобилей и побежали по переулку с пистолетами в руках, призывая злоумышленника сдаться.
Ситуация развивалась бы и дальше в том же духе, если бы через короткое время из дома не вышел герцог в сопровождении трех генералов. В ответ на немой вопрос хозяина дворецкий ответил, махнув дулом ружья в сторону высунувшегося из-за стены злоумышленника.
- Вот это мило! - воскликнул герцог, глядя на висящего в столь необычной позе незнакомца. - Откуда взялся этот парень и что он делает там наверху, наполовину внутри, наполовину снаружи?
- Я его не знаю, ваша светлость, - ответил дворецкий. - Но если ваша светлость пожелает, можно оторвать ему голову, а там видно будет.
- Нет-нет, ни в коем случае! - воскликнул герцог. - Никаких скандалов в моем доме, Хулиан! И уж тем более сегодня! - добавил он, кивая на трех генералов, стоящих у него за спиной.
Все остальные молча наблюдали эту сцену, пока, наконец, генерал Франко, преодолев свою обычную лень, не взял инициативу на себя; он подошел к самой стене и звонко окликнул нарушителя чужих владений своим резким и звонким голосом:
- Эй, любезный, кто бы вы ни были, немедленно оставьте в покое стену и спускайтесь сюда, в сад!
- Не могу, - ответил нарушитель. - Я инвалид. Инвалид войны, генерал.
- Генерал? - воскликнул Франко. - Вы знаете, кто я такой?
- К сожалению, не имею чести быть с вами знакомым, генерал, но, тем не менее, я прекрасно вас знаю. Я имел честь сражаться под вашими знаменами в Лараче. Там я был ранен, повышен в чине, награжден и уволен с действительной службы. Сейчас я служу в Главном управлении госбезопасности. Капитан Коскольюэла, всегда к вашим услугам. И скажите, пожалуйста, тем, снаружи, чтобы они в меня не стреляли.
В эту минуту, не желая отдавать всё внимание присутствующих своему коллеге, подал голос Кейпо де Льяно.
- Спрячьте ваше оружие, болваны! Хотите, чтобы весь Мадрид об этом узнал? А ты, который на стене - где, ты сказал, ты служишь?
- В Главном управлении госбезопасности, под командованием подполковника Марранона, - ответил капитан Коскольюэла.
- Ах ты ж, дерьмо собачье! Повтори, что ты сказал? Этот козел Асанья приставил к нас соглядатаев.
- Вы здесь ни при чем, генерал, - запротестовал капитан Коскольюэла. - Мне нужен англичанин.
- Англичанин? - переспросил Мола. - Что англичанину делать в доме сеньора герцога де ла Игуалады? Или вы держите нас за дураков?
- Никак нет, генерал.
- Что ж, - заметил Кейпо де Льяно, - возможно, устранить его - не такая уж плохая идея, в конце концов. Не хуже той, чтобы следить за нами под видом слежки за кем-то другим, а когда будет делать отчет, он упомянет о нас.
Мола нахмурился, поглаживая себя по подбородку.
- Должно быть, вы этим и занимались, капитан? - спросил он.
- Нет, генерал. Я лишь слежу за передвижениями англичанина.
- И кто же этот пресловутый англичанин? - спросил Франко. - Шпион?
- Нет, генерал, он то ли профессор, то ли что-то в этом роде.
Наблюдающие за эти допросом герцог и Пакита, каждый по своим причинам, воздержались от того, чтобы подтвердить заявления капитана. Из своего укрытия Энтони следил за развитием этого фарса, который сам спровоцировал и в котором принимали участие все, кроме него. Хотя физическая близость Пакиты затуманила его разум, он понимал, что теперь невозможно переговорить с ней с глазу на глаз и крайне необходимо покинуть особняк до того, как его обнаружат, или до того, как капитан Коскльюэла убедит генералов в его существовании.
Если бы он смог, прячась в тени изгороди, обойти всю эту компанию, то ему, возможно, удалось бы, пользуясь возникшей суматохой, достичь беседки и, поднявшись по лестнице, пробраться в дом, благо дверь непредусмотрительно оставили открытой. Потом, при некоторой удаче, он мог бы отыскать дверь в подвал, где находилась картина, спрятаться там и дождаться вечера. Тогда он спокойно выйдет в сад, переберется через стену и окажется в безопасности.
План был, конечно, безумным, однако осуществить первую его часть оказалось даже легче, чем он предполагал: все присутствующие были заняты капитаном Коскольюэлой, а тот, хоть и находился к Энтони лицом, но смотрел во все глаза лишь на своего бывшего военачальника, который, в свою очередь, был занят лишь своей пламенной речью.
- Послушайте меня, капитан! Независимо от того, какую должность вы сейчас занимаете, вы всё еще офицер испанской армии. Повторяю: вы - офицер испанской армии! Вы меня слышите? Вижу, что слышите. В таком случае, вам должно быть известно, кому вы обязаны подчиняться, а кому - не должны, и не только потому, что выполнять приказы старших по званию - ваш долг, а потому, что в данном случае ослушаться приказа - значит предать интересы своей страны, и тот, кто это сделает - недостоин носить звание офицера нашей славной армии. Испания в опасности, капитан! Коммунисты только и дожидаются, когда Советы устроят у на