- Не хочу тебя обманывать, не ты причина моего появления здесь. И раз уж мы встретились, то давай воспользуемся этим, что прояснить то, что вчера произошло.
Лили приблизилась к англичанину и приложила ладонь к губам.
- Ничего не говори. Вы, протестанты, считаете, что обязаны говорить гадости. Думаете, что нечто горькое, неприятное или жестокое обязательно должно оказаться правдой. Но это совсем не так. Чудеса и сказки про фей - это не обман, а просто иллюзия. Возможно, небеса - это то же самое, лишь иллюзия. И всё же она помогает нам жить. Истина не может быть разрушенной иллюзией. И я не прошу у тебя никакого объяснения, ни в чем не виню и не собираюсь тебе ничего объяснять. Но меня не покидает надежда, Тони. Не сегодня и не завтра, но, может быть, однажды всё переменится. Тогда, если я выживу и ты меня позовешь, я отправлюсь куда скажешь и сделаю всё, что попросишь. А до этого мгновения, реального или воображаемого, я лишь прошу тебя о молчании. Ничего никому не рассказывай. Договорились?
Прежде чем он успел ответить, в приемную вошел дон Альваро дель Валье, герцог де ла Игуалада, в сопровождении дворецкого. Поскольку в поведение обоих не было заметно никакой робости, Энтони неожиданно смутился. До сей поры решение явиться в особняк и встретиться с герцогом на его территории было таким же твердым, как и предыдущей ночью, когда он принял его в кабинете министра внутренних дел, однако теперь он не мог объяснить причину своего появления и не знал, с чего начать. Герцог тоже, похоже, не понимал, как себя вести. Наконец, герцог решил спросить прямо:
- Зачем вы пришли, сеньор Уайтлендс?
Такая ясность расчистила путь для Энтони.
- Сеньор герцог, я пришел получить то, что вы мне должны.
Лили по-прежнему осталась в приемной. С появлением герцога дворецкий направился к выходу, но бдительно задержался у двери, не в состоянии оставить англичанина, находящегося в таком затруднительном положении. Заметив это, герцог бросил на него успокаивающий и понимающий взгляд.
- Вполне справедливо, - ответил он. - Пройдемте в мой кабинет. Там нас никто не побеспокоит.
Дворецкий понял намек и кивнул.
Когда Энтони вошел в кабинет, его глаза невольно обратились к окну, в которое он впервые увидел в саду Пакиту в сопровождении таинственного кавалера. В том самом саду, где она мимолётно обняла его, и там, где он застал её несколько дней спустя, впавшую в отчаяние. Теперь, купаясь в теплых лучах утреннего солнца, сад казался заброшенным. Стая воробьев порхала между землёй и ветвями деревьев. Двое мужчин сели, как и в предыдущий раз. Энтони немедленно взял слово.
- Когда меня попросили сюда приехать, мне предложили гонорар, а впоследствии вы сами подтвердили данное обещание несколько раз. С самого начала я пытался выполнить свою задачу, и думаю, что сделал это, насколько было возможно, со всей отдачей, преданностью и профессионализмом. Получить вознаграждение не только честно, но достойно. Специалисты имеют право на оплату труда, и мы должны защищать это право на благо всех представителей профессии. Я не одобряю дилетантов: отказ от вознаграждения предполагает отказ от ответственности. Вы, господин герцог, в соответствии со своим положением, думаете и действуете по другим критериям, но я уверен, что вы понимаете и одобряете мои слова.
- Можете в этом не сомневаться.
- Возможно, но мне показалось необходимым сделать это вступление, учитывая то, что я собираюсь сказать. Меня наняли для оценки нескольких картин. Потом всё оказалось не так, как выглядело вначале. Вольно или невольно я стал фигурой, не то важной, не то вспомогательной, это уж по меньшей мере, участвующей в заговоре, значение и ход которого остались для меня неясными. Именно это я и имел в виду, когда говорил о том, что хочу получить то, что вы мне должны. Я желаю получить должные объяснения. Дайте мне их, и я уеду. Деньги оставьте себе, они мне не интересны.
Герцог долго молчал, а затем сказал:
- Я прекрасно понимаю ваше любопытство, сеньор Уайтлендс. И уверяю вас, что мне тоже хотелось бы задать кое-какие вопросы... хотя не знаю, хочется ли мне услышать ответы. Может быть, гармонии ради, нам следует остаться при своих неизвестных, вам не кажется?
У Энтони замерло сердце, но он сразу же сказал себе, что герцог ничего конкретного не знает, иначе бы он не ограничился спокойными и тонкими намеками. Если бы присутствовала герцогиня, ситуация стала бы более опасной; при мужском разговоре у англичанина всё ещё было место для маневра.
- Факты, которые я имел в виду, - ответил он поспешно, чтобы румянец не выдал очевидную ложь, - выходят за пределы личных отношений. В этой области он не произошло ничего ужасного. Позвольте мне начать сначала. Кто такой Педро Тичер, и какую роль он играет в этом фарсе?
Услышав вопрос, герцог вздохнул с облегчением. Определенно, он ожидал чего-то более компрометирующего и без колебаний откровенно рассказал то, что Энтони уже знал: Педро Тичер был торговцем, с помощью которого герцог, как и другие испанские аристократы, приобретал произведения искусства, особенно картины известных мастеров.
- Педро Тичер имеет доступ к интересным экземплярам и продает их по разумной цене. У него есть особый круг клиентов в Лондоне, а также в Мадриде. С его помощью я купил несколько работ, а также продал или обменял другие на выгодных условиях.
Из этих слов герцога Энтони сделал вывод, что либо тот ничего не знает о смерти толстого галериста, либо является законченным лжецом. Он решил остановиться на первом из двух вариантов и сказал:
- А теперь Педро Тичер помогает в продаже картины Веласкеса, которую вы держите в подвале.
– Вы это знаете так же хорошо, как я. Для проведения операции требуется надежный человек. Я хочу сказать, не только в профессиональной сфере, но также в личной и политической областях. Педро Тичер не обладает этими качествами. Его политические идеи известны, и как эксперт по Веласкесу он не пользуется достаточным авторитетом. Его оценка вызвала бы много подозрений. По этой причине он обратился к вам.
- Педро Тичер знал, для чего предназначены деньги, вырученные от продажи?
- Более или менее. Педро Тичер полностью солидарен с нашим делом. Я имею в виду то, что мы хотим покончить с господствующим хаосом и помешать марксистской орде завладеть Испанией.
- Не понимаю. Педро Тичер - англичанин, в любом случае; в Лондоне у него процветающее дело. Коммерческих и даже личных связей с людьми из другой страны не достаточно, чтобы впутаться в политические игры этой страны настолько, чтобы подвергнуть себя риску как в Испании, так и в Англии.
- Вам это удалось.
- Против своей воли.
- Вчера, насколько я понимаю, вы пытались перелезть через стену моего дома, а сегодня вернулись прямо волку в пасть. Не говорите мне, что оба раза вы поступали против своей воли. Часто самые рациональные и прагматичные люди чувствуют некий порыв и, почти не осознавая этого, беспечно поступаются личной безопасностью и привилегиями, в общем, всем, из чего складывается их благополучие.
- Сеньор герцог, я не такой человек. Вы говорите о маркизе де Эстелья.
Герцог закрыл глаза, как будто реакция, вызванная этим именем, потребовала от него несколько мгновений, чтобы привести в порядок мысли и эмоции. Когда он вновь их открыл, в них было сияние, которое резко контрастировало с его врожденной меланхолией.
- Ах, Хосе-Антонио! - сказал он, заговорщицки глядя на англичанина. - Мне известно, что вы поладили. Меня это не удивляет. Никому не удается избежать магнетизма Хосе-Антонио; даже тем, кто хотел бы видеть его мертвым. Вы умный, честный человек, и, хотя пытаетесь это отрицать, безнадежный идеалист. Он понял это с самого начала и предупредил меня. Как истинный лидер, он обладает возможностью судить людей с первого взгляда, читать в мыслях и сердцах то, что другие стремятся скрыть от мира и часто от себя самих. Ах, если бы я обладал этим качеством! Но это бесполезно: я слеп, когда дело доходит до чужих намерений.
Он встал с кресла и несколько раз прошёлся по комнате. Его переполняли противоречия и возможные варианты действий, он чувствовал необходимость обсудить их с кем-то, но рядом не было надежного человека, готового выслушать и понять. В те неспокойные времена никто не хотел выслушивать чьи-то мнения или чужие личным проблемам. Поскольку Энтони был иностранцем и вёл себя безразлично, он стал идеальным объектом для душевных излияний одних людей и спускным клапаном для эмоциональных вспышек других. Слишком поздно он понял эту особенность, которая заставила его неправильно истолковать связанные с ним действия. Теперь и герцог, попавший в тиски этого механизма, не мог замолчать.
- В своё время я был ярым защитником диктатуры Примо де Риверы. Я близко знал дона Мигеля и уверен, что он принял бремя правления не из-за личных амбиций, а осознавая, что это был единственный способ спасти монархию и все, что она олицетворяла К тому времени марксистский заговор уже поразил все слои общества благодаря бездействию некоторых гражданских властей и с одобрения тех же интеллектуалов, которые сегодня рвут на себе волосы и с криком выступают против Республики. Никто так не сожалел о падении Примо де Риверы, как я, потому что в трусливом потворстве всех, включая армию, можно было ясно видеть первые признаки того, что произойдет. После свержения и высылки Примо де Риверы я стал вторым отцом для Хосе-Антонио, не только потому, что он был сыном попавшего в беду друга, а потому что я мог наполнить своим гневом ту страсть, с которой он защищал память отца. Отвага, с которой этот мальчик мог на словах или на кулаках противостоять личностям и организациям гораздо сильнее его, компенсировала мне мужество, которого у меня никогда не было.
Он снова сел, провел рукой по лицу и закурил, а потом продолжил усталым голосом, словно эта пауза принесла больше боли, чем облегчения.
- Конечно, ни я, ни кто-либо другой не мог бы избежать того, что произошло. Я имею в виду чувства между Пакитой и Хосе-Антонио. В обычной ситуации ничто так меня не обрадовало бы, как перспектива сделать его своим зятем, но дела обстоят таким образом, что я не могу позволить эти отношения. Жизнь Хосе-Антонио с самого