– А…
– Ужинать не буду. – Лугов сын одним движением завернулся в покрывало, как в кокон, и я обнаружила, что свои возгласы адресую его затылку. – Вниз не спускаться; еду вам принесут, горшок вынесут.
– Мне бы в баню… – рискнула я позвать еще раз, пока сид не заснул.
По чести сказать, в баню надо было не только мне. От Прохоруса тоже уже потягивало козликом – подросток же, а в пубертате все такие, ароматные, хоть нос затыкай.
– Дело говоришь, – согласился Прошка и поскреб пятерней макушку. – А ежли на ладью к завтрему, да потом еще сколько плыть…
– Богиня! – простонал Диху, приоткрыв глаза. Выражение лица у него при этом было… Да, именно так обычно смотришь на кошек, когда эти хвостатые бестии с утра пораньше будят тебя требовательным мявом: «Двуногий, дай пожрать! А еще наполнитель поменяй, а то гадить некуда!»
– Не беспокойся, пожалуйста, – усовестилась я и потянула боярыча за рукав подальше от сидова ложа. – Мы как-нибудь сами управимся. Может, все-таки можно нам выйти хоть во двор, а? Хоть у лошадиной поилки обтереться, и то полегче бы стало.
– Ночью, – отрезал Диху, снова зарываясь в постель. – После заката. А теперь оставьте меня оба, иначе…
Что там будет «иначе», я решила не выяснять. Прошка открыл было рот, но тут я не промахнулась: вразумляющий подзатыльник вышел внезапным и увесистым, мальчишка зашипел на меня, потирая шею, но послушно притих. Педагогические методы времен Домостроя, оказывается, не так уж и плохи. Прямая зависимость роста авторитета от количества зуботычин прослеживалась очень четко.
«Закон курятника, – мысленно вздохнула я. – Как всегда, как везде».
Мир как мир, время как время, и сама не заметила, как начала вживаться. Еще немного, и…
Я испуганно оборвала собственные мысли. Никакого «вживаться»! Никакого привыкания! Я тут ненадолго. Пролетом. Ясно?
Себя-то одернула, но вот вняло ли мироздание – вот в чем вопрос…
Глава 12«Я дерусь, потому что дерусь!»
Катя
Думаете, Диху забыл про наши с Прошкой слезные просьбы об устройстве помывки? Как бы не так, не забыл. И даже исполнил, вот только, как это водится у сидов, совсем иначе, чем я думала. Магия облегчает жизнь, кто бы спорил. Но только самому колдуну, а не его подопытным объектам.
Нет, в лошадиную поилку Диху меня головой макать не стал, хотя внутренне я готовилась именно к такому развитию событий. Успела же изучить крутой нрав «дедушки в степени n+1». Но, как выяснилось, изучила плохо. Или просто сиды такие… непредсказуемые.
Выспавшийся и бодрый Диху изволил покинуть ложе сразу после заката. И тут же принялся нас подгонять.
– Собираемся, собираемся, – шипел сид. – Бодрей! Веселей!
– «Бодры» надо говорить бодрее, а «веселы»…
– Веселее! – оборвал мое ворчание сид. – Пошевеливайтесь! Корабль не станет ждать.
– Эт мы прям ночью на корабль, что ли? – изумился Прохор. – Это что ж за ладья такая? Какой же корабль заполночь отчаливает?
– Какой-какой… – пропыхтела я, утрамбовывая наши пожитки (и зачем только распаковывали?) по дорожным мешкам. – Летучий Голландец!
Сказала и пожалела. И вовсе не потому, что парнишка тут же насел с расспросами, что это за голландец такой, и впрямь, что ли, летает? Просто Диху промолчал и глянул с усмешкой. А это, как чуялось мне копчиком, дурной знак.
С другой стороны, откуда здесь взяться зловещему фрегату капитана Ван дер Деккена, если до рождения шкипера-богохульника еще добрых полторы сотни лет? Нет и не будет в ближайшем столетии у причалов Выборга никаких голландцев, ни летучих, ни плавучих. Так что выбор из кораблей-призраков у нас невелик. Разве что Нагльфар причалит в заливе Салакка-Лахти и возьмет нас на борт?
– Думай потише, эмбарр! – шикнул на меня Диху. – Не накликай! С теми, кого ты помянула в мыслях, даже мне встречаться не с руки.
Опаньки. Я притихла и помалкивала почти всю дорогу, лишь отмахивалась от любопытного Прошки. Меня, конечно, тоже догадки грызли, и я все пыталась припомнить, что там в скандинавских, ирландских и прочих североевропейских легендах есть насчет кораблей? Если Нагльфар отпадает, то… Но в голову почему-то упорно лезли «серые корабли из Серых Гаваней». Эти мысли Диху, конечно, тоже подслушал и коротко хрюкнул от смеха. Напрашивался вывод, что и Кирдан Корабел у штурвала нам тоже не светит. Тогда остается либо Скидбладнир, корабль асов, либо какая-нибудь волшебная ладья сидов, причем второе, учитывая происхождение самого Диху, наиболее вероятно, так?
– Не обольщайся, – фыркнул «дедушка». – Мананнан Мак Лир – брат матери Этне. Нынче они в ссоре, но и мне Мананнан помогать не станет, чтобы не вызвать гнева сестры. Поверь, Кайлих способна даже владыке моря попортить кровь.
– Да уж верю… – проворчала я, поправляя лямку заплечного мешка. Вроде бы и не кирпичами нагружен, что же так тяжело-то? С тоской вспоминался мой походный рюкзачок с анатомической спинкой, мягкими лямками, регулируемой подвесной системой и поясником…
– Да не зевайте! Под ноги смотри, Айвэнз! – крикнул сид.
– А я чо? Я ничо!
Так и шли по улочкам ночного Выборга, пробираясь под покровом Фет Фиада неведомо куда. Хотя… Я покрутила головой, недоверчиво щурясь. В темноте, конечно, ориентироваться сложно, да и не сравнить тот Выборг, который я помнила, с нынешним, однако кое-что все-таки знакомо. Так… Мимо замка мы прошли – башня святого Олафа точно осталась справа, пролив перешли по мосту и стали забирать правее, спотыкаясь на крутых тропинках там, где столетия спустя появятся знаменитые Аннинские флеши. Здесь, среди скал и сосен острова Твердыш, человеческого жилья уже не было. Не было в этом веке, но в моем времени, если память не врет, где-то здесь стоит поселок – как же он назывался? Значит, мы идем по направлению к Защитной бухте, то есть…
– Монрепо! – догадавшись, я аж по лбу себя шлепнула. – Точно!
– Какое-такое репо? – Прошка, замерзший и сонный, зябко поежился, но любопытство уже привычно победило в нем усталость. Вот ведь неугомонный! Ни одного незнакомого слова не пропустит!
– Монрепо, – вздохнула я, оглядываясь. – Здесь усадьба одного барона… будет. А потом заповедник и музей.
– А-а, – то ли протянул понимающе, то ли просто зевнул парнишка. – Ну, ежели так, то…
– Не спать! – рявкнул Диху, и мы с Прохором синхронно вздрогнули и проснулись, а то ведь и впрямь засыпать начали. Сид добавил уже мягче: – Не топчитесь на месте, замерзнете. Уже недалеко.
Не знаю, как я еще умудрялась передвигать ноги, которые изрядно закоченели. Снегу здесь, между сосен и скал, было местами по колено, а кое-где и по пояс. Сид, к слову, тоже не порхал по насту, а проваливался, отряхиваясь и тихонько ругаясь по-гэльски. Сразу видно, не эльф ни разу. Не легконогий потому что. Больше на ворона смахивает, когда этак вприпрыжку да по лесу…
– Пришли, – внезапно объявил Диху, и я, моргнув и протерев глаза, вдруг увидела: действительно пришли. Вот же мысок – знакомый, кстати, совсем не изменился за триста лет. Я тут, помнится, купалась даже – неудачно, напоролась ногой на какую-то арматуру в воде, потом швы пришлось накладывать…
Пока вспоминала, сид умудрился моментально собрать какие-то ветки – сами, что ли, нападали к ногам сына Луга, вдруг возжелавшего кучу хвороста? – сгреб их вместе, прищелкнул пальцами, и ночной лес озарил яркий и рыжий цветок костра. И сразу стало не то что тепло – даже жарко; завозился, утирая нос, Прошка, затих пронизывающий ветер с моря, и я почувствовала, что действительно успела порядком закоченеть. Зато теперь оттаиваю.
– Садимся и ждем. – Сид сбросил на снег заплечный мешок и жестом предложил нам сделать то же самое.
– А долго ждать-то?
Диху пожал плечами, уселся и нахохлился. Точно ворон!
– Как пойдет, – буркнул сид. – Этот огонь они не пропустят.
– А кто – они? – шепотом спросил Прошка.
– Кто надо! Закрой рот, отрок, и займи свою голову какими-нибудь мыслями. Желательно богоугодными.
После такой сидовой отповеди спрашивать насчет обещанной помывки стало как-то совсем неуместно. Вот я и не стала. Постаралась устроиться поудобнее, так, чтоб и к костру поближе и чтоб одежду не подпалить. И уставилась на огонь, завороженная пляской его языков.
Воспоминания подкрались незаметно, но вполне закономерно. А как же? Ночь, снег, костер, тишина. Только ветер посвистывает в соснах да Прохорус носом шмыгает.
И вдруг вспомнилось, как всегда, некстати: март, далекий и невозможный март года, который еще только наступит через четыре сотни лет. Костер на берегу – точно такой же костер. Ночь, и те же звезды, и сосны – другие, но словно такие же. И ветер подпевает самому прекрасному, самому лучшему парню на свете, и огонь отражается в его глазах, а над спящим Монрепо разносится: «Прочь, прочь, прочь от родного фиорда уносит драккар»…
Любила ведь, любила и себя не помнила, не видела, не замечала ничего, кроме… Глаза. Руки. Голос. Голос у него был волшебный. Такой, что подпевать я решалась только шепотом, почти беззвучно, одними губами…
Как, когда, куда пропал тот восемнадцатилетний мальчик, в которого я, тоже юная, тоже невинная, влюбилась тогда так страшно? Кто подменил моего Даньку, того светлого и искреннего, поющего о ярлах и конунгах, с которым не страшно было ни в мартовском лесу, ни на ночной проселочной дороге, ни по колено в болоте, ни в горах? За которым я все перевалы в Хибинах прошла легко и радостно? Как и когда на место моего Даньки просочился, прополз алчный лентяй и засранец, вор и подонок, и просто обычная сволочь? Кто и когда его подменил?
Или он всегда таким был, просто я не замечала?
Или нам просто-напросто не стоило сходиться? Не нужно было разрушать нашу общую сказку? Но песня осталась. И лес, и ночь, и скалы, и сосны. И я сама не заметила, как пою, тихо-тихо, чтобы никто, даже чуткий Диху не услышал…
Но сид, конечно, услышал. И ожег меня разъяренным шипением: