— Сюда, пожалуйста.
Кабинет был побольше. Он вмещал стол, пару удобных кресел, телефон, ящики с картотекой и самого мистера Брэдли, сидевшего за столом.
Мистер Брэдли был небольшого роста, темноволосый, с проницательными темными глазами. На нем был строгий темный костюм, и выглядел он воплощением респектабельности.
— Только дверь, пожалуйста, закройте, хорошо? — с ласковой непринужденностью сказал он. — Присаживайтесь. Вот в этом кресле вам будет удобно. Сигарету? Нет? Итак, чем я могу вам быть полезен?
Я глядел на него. И не знал, с чего начать. Понятия не имел, что бы такое ему сказать. И очертя голову выпалил фразу, произнести которую меня заставило, наверное, отчаяние. А может быть, меня толкнул на это взгляд его маленьких, как бусинки, глаз.
— Ну так сколько? — спросил я.
И обрадовался, увидев, что он несколько оторопел — немного, не так, как должен был бы. Не подумал, как подумал бы на его месте ясам, что в кабинет к нему ворвался сумасшедший.
Брови его поползли вверх.
— Ну-ну, — сказал он, — даром времени не теряете, правда?
Я гнул свою линию:
— Что же вы мне скажете?
Он покачал головой с легким укором.
— Так дела не делаются. Всему должен быть свой черед.
Я пожал плечами.
— Как угодно. И какой же черед вы предлагаете?
— Мы даже не представились друг другу. Я не знаю вашей фамилии.
— До поры до времени, — сказал я, — не считаю целесообразным вам ее сообщать.
— Осторожничаете.
— Осторожничаю.
— Осторожность — прекрасное качество, но не всегда уместное. Так кто же вас ко мне направил? Кто наш общий друг?
— И этого я вам не могу сказать. У моего приятеля есть приятель, знакомый с одним вашим приятелем.
Мистер Брэдли кивнул.
— Мои клиенты нередко попадают ко мне именно таким путем. Ведь некоторые из наших задач довольно… довольно деликатны. Полагаю, вы знаете, чем я занимаюсь?
Ждать моего ответа он явно не собирался, потому что поспешил ответить сам.
— Я комиссионер на ипподроме, — сказал он. — Может быть, вы интересуетесь… лошадьми?
Последнее слово он произнес после легкой заминки.
— Нет, на ипподроме я не бываю, — упорствовал я.
— Но лошади бывают разные. Лошади на скачках, для охоты, лошади-тяжеловозы. Я лично занимаюсь спортивными делами. Помогаю делать ставки.
Он помолчал и потом спросил небрежно, может быть, даже чересчур небрежно:
— Высмотрели какого-нибудь коня?
Я пожал плечами и бросился с головой в омут:
— Да. Бледного коня.
— Ах, вот как! Хорошо, очень хорошо. А сами вы, насколько я могу судить, скорее лошадка темная…[191] Ха-ха! Не надо волноваться, потому что волноваться, уверяю вас, совершенно не о чем.
— Так я вам и поверил… — довольно грубо буркнул я.
Тон мистера Брэдли стал еще ласковее и вкрадчивее.
— Я вполне понимаю ваши чувства. Но беспокойство ваше совершенно излишне. Можете не сомневаться. Я сам юрист. Изгнанный из корпорации, конечно, — добавил он с откровенностью почти обезоруживающей, — иначе я не был бы здесь. И учтите: все, что я предлагаю, вполне законно и честно. Это просто разновидность пари. Пари ведь можно держать на что угодно — будет ли завтра дождь, могут ли русские послать человека на Луну, родит ли ваша жена двойню или не родит. Вы можете держать пари, умрет ли миссис Б. до Рождества и доживет ли миссис С. до ста лет. Мнение ваше основывается на здравом смысле и интуиции, как бы вы сами их ни называли. Видите, никаких хитростей тут нет.
Я чувствовал себя точь-в-точь как больной перед операцией, которого хирург уговаривает не бояться. В качестве психотерапевта мистер Брэдли действовал мастерски.
— Я не очень понимаю, как они работают там, в «Бледном коне», — не сразу выговорил я.
— И это вас беспокоит? Конечно. И не одного вас. «Есть многое на свете, друг Горацио…», и так далее и тому подобное. Откровенно говоря, я и сам этого не понимаю. Но результаты налицо. Достигнутые каким-то непостижимым образом.
— Не можете ли вы рассказать мне об этом поподробнее…
Теперь я утвердился в своей роли — человека осторожного, обуреваемого желанием рискнуть и страхом. Наверное, с такими клиентами мистеру Брэдли часто приходилось иметь дело.
— Вы были там хоть раз?
Решение я принял быстро: лгать недальновидно.
— Я… да… был… с друзьями. Они однажды взяли меня туда.
— Очаровательный старый трактир! Историческая достопримечательность. Они совершили чудо, так его отреставрировав. Значит, вы знакомы с ней? Я имею в виду мою приятельницу, Тирзу Грей.
— Да-да, конечно. Поразительная женщина!
— Поразительная, правда? Поистине поразительная! Вы очень точно выбрали слово. Поразительная женщина! И обладает поразительными способностями.
— Но что она себе приписывает! Вещи, конечно, совершенно… ну, невозможные, что ли…
— Верно. В том-то и дело! Приписывает себе знания и умения совершенно невозможные. Кто угодно это скажет. И даже, например, суд.
Черные бусинки его глаз буравили меня, впиваясь в меня. Последние слова мистер Брэдли повторил, повторил намеренно, со значением:
— Например, суд. В суде это все просто высмеют! Если эта женщина вдруг встанет там и признается в убийстве, убийстве на расстоянии, при помощи «волевого импульса» или иным каким-нибудь бредовым способом, то как бы она это убийство ни называла, признание ее суд не примет и дела по нему не начнет. Даже если заявление ее — истинная правда (чему, конечно, здравомыслящие люди, вроде нас с вами, поверить не могут ни на секунду), суд его отвергнет.
Убийство на расстоянии по существующим законам убийством не является. Это бессмыслица. В чем, собственно, и прелесть такого способа — и вы со мной согласитесь, если хорошенько подумаете.
Я понимал, что меня пытаются ободрить. Убийство с помощью сверхъестественных сил английский суд убийством не считает. Нанимая гангстера и поручая ему совершить убийство ножом или дубинкой, я становлюсь его соучастником, и даже до совершения преступления меня могут обвинить в сговоре. Но, поручая Тирзе Грей прибегнуть к искусству черной магии, я должен знать, что магия неуловима и недоступна. В чем, по мнению мистера Брэдли, и состоит ее прелесть.
Весь мой врожденный скептицизм встал на дыбы. Я взволновался и воспротивился.
— Но черт возьми, — вскричал я, — это чистая фантастика! Это невозможно!
— Согласен с вами. Полностью согласен! Тирза Грей — поразительная женщина, обладающая, конечно, поразительными способностями, но поверить всему, что она себе приписывает, — невозможно. Как вы выразились, это чистая фантастика. В наше время невозможно поверить тому, что, сидя в английской деревенской усадьбе, кто-то, сам или через медиума, якобы способен посылать мысленные импульсы, или как там их называют, кому-то на Капри[192]или в другое не менее отдаленное местечко, вызывая у объекта воздействия ту или иную смертельную болезнь.
— Так вот что она себе приписывает!
— Да, конечно. Разумеется, способности у нее действительно есть; ведь она шотландка, и так называемое «ясновидение» — это их национальная особенность. Все так. Но вот во что я верю, и верю безоговорочно, — это, — он наклонился вперед и выразительно помахал пальцем у меня перед носом, — что Тирза Грей знает заранее о чьей-нибудь близкой смерти. Это талант. И он у нее есть.
И он откинулся на спинку стула, изучая меня. Я ждал.
— Ну представьте такую ситуацию. Кому-то, вам лично или другому человеку, весьма желательно было бы знать, когда умрет, скажем, его двоюродная бабушка Элиза Подобная информация, согласитесь, небесполезна, и ничего жестокого или дурного в ней нет — помощь в делах, не больше. Как строить планы? Будет ли, скажем, к ноябрю в вашем распоряжении кругленькая сумма или не будет? Зная это доподлинно, вы можете принимать важные решения. Смерть — штука капризная. Добрая старушка Элиза с помощью докторов способна протянуть еще десяток лет. Что вам, конечно, крайне приятно — вы очень привязаны к вашей милой родственнице, но как хотелось бы все же знать…
Он замолчал, а потом, подавшись вперед, продолжал:
— Вот тут и нужен я. Моя профессия — пари. Я и заключаю пари на что угодно — естественно, диктуя свои условия. Вы обращаетесь ко мне. Естественно, вы не желаете держать пари, умрет или не умрет старушка! Такое пари оскорбляло бы вас в ваших лучших чувствах. Поэтому мы сформулируем это иначе. Вы спорите со мной на определенную сумму, что к следующему Рождеству тетя Элиза будет жива и здорова. Я утверждаю обратное.
Глаза-бусинки снова впились в меня, наблюдая.
— Ничего против не имеете, так? Все очень просто. Мы поспорили. Я говорю, что тетушка Элиза — не жилец на этом свете, вы со мной не согласны. Мы заключаем контракт и подписываем его. Я называю вам дату и говорю, что к этому сроку, с допуском в две недели в ту и другую сторону, по тетушке Элизе отслужат панихиду. Вы говорите, ничего подобного. Если вы окажетесь правы, я плачу вам. Если же прав я — вы платите мне.
Я глядел на него. Я пытался вызвать в душе у себя чувства человека, желающего смерти богатой почтенной старушки. Но тут же заменил ее шантажистом. Это представить легче. Многие годы мне досаждает один тип. Терпение мое исчерпано. Он должен умереть. Убить его самому мне не хватает духу, но я готов пойти на что угодно, лишь бы он… на что угодно.
Когда я заговорил, голос мой звучал сипло — я хорошо вжился в роль:
— Каковы условия?
Мистера Брэдли как подменили. Он сказал весело, почти насмешливо:
— С этим мы и вошли, да? Вернее, вы вошли, ха-ха! Сказали «Ну так сколько?» Я прямо оторопел. Первый случай в моей практике, чтоб с такой скоростью ухватывали суть!
— Каковы условия?
— Условия разные. В зависимости от обстоятельств. Грубо говоря, условия — это сумма, на которую заключается пари. В случае, если дело касается нелюбимого мужа, шантажиста или кого-нибудь в этом роде, все зависит от того, сколько может заплатить клиент. С необеспеченными клиентами — должен сказать это сразу — я дела не имею, за исключением случаев, подобных тому, что я привел в качестве примера. Тогда это зависит от величины состояния тети Элизы. Условия вырабатываются по взаимному соглашению. Ведь они должны быть выгодны обеим сторонам, не так ли? Обычно пари заключается из расчета один к пятистам.