— К пятистам? Довольно жестко!
— Да, мои условия жесткие. Ведь если тетя Элиза на ладан дышит, вы это и так знаете и ко мне не побежите. Предсказать смерть с допуском всего в две недели в ту и другую сторону — дело непростое. Ставка пять тысяч фунтов на сотню фунтов здесь вполне уместна.
— А если вы проиграете?
Мистер Брэдли пожал плечами.
— Это будет огорчительно. Придется заплатить.
— А если проигрываю я, то плачу я. А вдруг я не заплачу?
Мистер Брэдли откинулся на спинку стула. И прикрыл глаза.
— Вот этого я бы вам не советовал, — мягко сказал он. — Никоим образом.
Несмотря на мягкость тона, я почувствовал легкий озноб. В его словах не было прямой угрозы, но она явственно ощущалась.
Я поднялся и сказал:
— Я… я должен все обдумать.
И сразу же мистер Брэдли стал прежним — сама любезность и обходительность.
— Конечно, конечно, обдумайте! Не надо никуда бросаться очертя голову! А если вы решитесь на сделку, приходите, и мы все подробно обсудим. Не спешите. Спешка к хорошему не приводит. Не спешите.
Я вышел от него, и в ушах у меня все раздавалось его «Не спешите».
Глава 13Рассказ Марка Истербрука
О предстоящей мне задаче — побеседовать с миссис Такертон — я думал с большой неохотой. Несмотря на все подстегиванья Джинджер, я вовсе не был уверен в целесообразности этого шага. Начать с того, что я не чувствовал в себе сил выполнить мной же поставленную задачу. Я сомневался, что смогу выдержать нужный тон, и прекрасно чувствовал фальшь задуманного маскарада.
Джинджер, с напористостью почти устрашающей, проявляемой ею всегда, если что-то очень ее занимало, инструктировала меня по телефону:
— Нет ничего проще. Усадьба ее построена Нэшем[193]. В стиле, необычном для него. Какое-то причудливое приближение к готике[194].
— Ну и зачем мне вдруг понадобилось глазеть на эту усадьбу?
— Вы собираетесь писать статью или книгу об эволюции творчества архитектора в зависимости от различных влияний.
— Притянуто за уши, по-моему!
— Глупости! — упорствовала Джинджер. — Во всем, что касается науки или искусства, каких только невероятных теорий не выдвигают, причем их яростно отстаивают самые, казалось бы, благоразумные люди! Я могла бы привести вам массу примеров.
— Именно поэтому вы больше и подходите для поездки, чем я.
— Именно поэтому подходите как раз вы, — парировала Джинджер. — Миссис Такертон отыщет вас в «Кто есть кто», что произведет на нее соответствующее впечатление. А меня она там не отыщет.
Я остался при своем мнении, но временно решил сдаться. Возвратившись после своей невероятной беседы с мистером Брэдли, я обсудил ее с Джинджер. Ее откровения удивили этого господина гораздо меньше, чем меня. И даже вызвали у нее явное удовлетворение.
— Теперь, по крайней мере, никаких сомнений. Теперь мы знаем, что организация, которая устраняет людей, так или иначе кому-то мешающих, существует на самом деле.
— И действует с помощью сверхъестественных сил?
— Дались вам эти силы! А все из-за ловкой болтовни этих ведьм и из-за фальшивых скарабеев, которые цепляет на себя их Сибилла! Они вас сбивают с толку. Окажись мистер Брэдли каким-нибудь знахарем-шарлатаном или псевдоастрологом, вы бы и сейчас еще отрицали очевидное. Но так как он оказался омерзительным мелким дельцом — так я, по крайней мере, поняла из ваших слов…
— Очень похоже на правду, — сказал я.
— То машинка закрутилась. При всем нагромождении фальшивых слов, которыми они это окружают, эти три дамы из «Бледного коня» и впрямь ухватили что-то действенное.
— Если вы настолько в этом уверены, зачем нам миссис Такертон?
— Не грех лишний раз проверить, — сказала Джинджер. — Мы знаем, что говорит Тирза Грей о своем… даре. Знаем финансовую сторону дела. И кое-что о троих из их жертв. Теперь желаем узнать побольше об их клиентуре.
— Предположим, что миссис Такертон ничем не выдаст того, что была их клиенткой?
— Тогда придется поискать в другом месте.
— Боюсь, что я все провалю, — хмуро сказал я.
Но Джинджер заявила, что человек должен верить в свои силы.
Итак, я прибыл на место и стоял перед парадной дверью усадьбы «Каррауэй-парк». Разумеется, архитектура дома разительно отличалась от тех стандартов, какие, по моим представлениям, должны были отличать дом, выстроенный Нэшем. Усадьба скорее напоминала небольшой современных пропорций замок.
Джинджер обещала снабдить меня новейшей монографией о творчестве Нэша, но книга не пришла вовремя, поэтому подготовлен я оказался неважно.
Я позвонил и был впущен лакеем в довольно обтрепанном альпаковом[195] фраке.
— Мистер Истербрук? — осведомился он. — Миссис Тахертон ожидает вас.
Он проводил меня в тщательно меблированную гостиную, которая произвела на меня удручающее впечатление. Все в ней было дорогим и безвкусным. А ведь сами по себе пропорции комнаты были очень изящны. На стенах висели одна-две хорошие и множество плохих картин. Особенно удручало обилие золотой парчи.
Дальнейшие мои размышления были прерваны появлением самой хозяйки дома. Я с трудом выбрался из блещущих парчовой позолотой диванных недр.
Не знаю, что я ожидал увидеть, но настроение мое с ее появлением совершенно переменилось. В ней не было ничего зловещего — совершенно обычная, уже ближе к среднему возрасту дама. Не очень интересная и, как я решил, не очень приятная дама. Тонкие губы густо намазаны, но все равно какие-то злые. Подбородок западает. Глаза бледно-голубые и какие-то… приценивающиеся. Дамы подобного типа обычно недоплачивают носильщикам и швейцарам. Встречаются они часто и повсеместно, но по большей части не так хорошо одеты и не так искусно намазаны.
— Мистер Истербрук? — Судя по всему, она была в восторге от моего визита. И даже немного перебарщивала, силясь мне это выказать. — Я так рада с вами познакомиться! Подумать только, что мой дом заинтересовал вас! Я, конечно, знала, что дом построен Нэшем, муж говорил мне, но я никогда и не мечтала, что он привлечет внимание такого человека, как вы!
— Видите ли, миссис Такертон, дом этот выдержан в стиле, для Нэша не очень характерном, что и любопытно для…
Но она избавила меня от необходимости продолжать.
— Боюсь, что я ужасный профан во всем этом — я имею в виду архитектуру, археологию и так далее. Вы должны извинить мне мое невежество.
Я, конечно, не сказал ей, что, напротив, оно меня очень устраивает.
— Конечно, такого рода вещи жутко интересны, — заметила миссис Такертон.
— В отличие от тех, кто занимается ими не по долгу службы, — пошутил я, — мы, специалисты, редкие зануды, ничего не замечаем вокруг, кроме своих черепков и бумажек.
Миссис Такертон сказала, что она уверена в том, что я просто на себя наговариваю, и спросила, не хочу ли я сначала выпить чаю, а потом осмотреть дом или же наоборот.
На чай я не рассчитывал, так как визит мой был назначен на половину четвертого, и сказал, что, наверное, будет лучше вначале осмотреть дом.
Она провела меня по дому, причем болтала без умолку, облегчая мне, таким образом, задачу.
Она сказала, что пришел я очень вовремя: дом будет продаваться — «Муж умер, а для меня одной он чересчур велик», — и вроде бы уже объявился покупатель, хотя агенты включили его в свои списки всего около недели назад.
— Не хотелось бы показывать вам его таким опустевшим. Я считаю, чтобы оценить дом, надо видеть, каков он в обжитом виде, чем дышит, чем полон… Вы согласны, мистер Истербрук?
Я как раз предпочел бы видеть этот дом совсем пустым и без всякой мебели, но, конечно, не мог ей этого сказать. И, не ответив, спросил, не собирается ли она поселиться где-нибудь поблизости.
— По правде говоря, нет. Сначала я хотела бы немного попутешествовать. Погреться на солнышке. Ненавижу наш кошмарный климат. Зиму я подумываю провести в Египте. Я побывала там два года назад. Чудесная страна! Хотя, думаю, вы и без меня это прекрасно знаете.
Я ничего не знал о Египте, в чем и признался.
— Наверное, вы просто опять скромничаете, — сказала она с веселой небрежностью. — А это моя столовая. Она восьмиугольная. Правильно я говорю? А углов практически не видно.
Я сказал, что она совершенно права, и похвалил пропорции.
Осмотр был окончен, мы вернулись в гостиную, и миссис Такертон позвонила, чтоб принесли чаю. Чай принес все тот же обтрепанный лакей. Большой викторианский серебряный чайник нуждался в чистке.
Когда лакей удалился, миссис Такертон вздохнула:
— После смерти мужа двое слуг — супружеская пара, прослужившая у него чуть ли не двадцать лет, — настояли на расчете. Они сказали, что собираются на покой, но потом я узнала, что они устроились в другой дом. И получают очень высокое жалованье. С моей точки зрения, платить такие деньги неразумно. Как вспомнишь, сколько стоит их питание и содержание, не говоря уж о стирке их белья…
Да, подумал я, скуповата. Эти холодные блеклые глаза, эти поджатые губы — типичная скряга…
Разговорить миссис Такертон труда не представляло. Говорить она любила. Особенно о себе. Внимательно слушая ее и время от времени поддакивая, я много чего узнал о ней — пожалуй, даже больше того, что она собиралась поначалу мне рассказать.
Так я узнал, что она вышла за Томаса Такертона, вдовца, пять лет назад. Была она на много, на очень много моложе его. Познакомились они на взморье, в большом отеле, где она работала в игорном зале. Этот примечательный факт она сболтнула, не ведая, что такие подробности попросту неприличны. Дочь мистера Такертона училась там поблизости, а «мужчины никогда не знают, что делать с дочерьми, когда надо их развлечь».
«Бедный Томас, он был так одинок… Его первая жена умерла за несколько лет до того, и он очень по ней тосковал».