Она положила перчатку на какой-то ящик в углу, похожий на большой радиоприемник. Потом она сказала, немного повысив голос:
— Белла! Сибилла! Мы готовы.
Первой появилась Сибилла. На ее длинное павлиньей расцветки платье был накинут черный плащ. Театральным жестом она скинула плащ. Он скользнул вниз и раскинул-с я теперь словно чернильная лужица на полу. Сибилла шагнула вперед.
— От всей души надеюсь, что все пройдет хорошо, — сказала она. — Ведь уверенности никогда быть не может. Только не принимайте позу скептика, мистер Истербрук. Скептицизм тут очень мешает.
— Мистер Истербрук пришел сюда не для веселья, — сказала Тирза.
Слова эти прозвучали сурово.
Сибилла легла на алый диван. Тирза нагнулась, поправила ее одежду.
— Удобно? — заботливо спросила она.
— Да, дорогая, спасибо.
Тирза погасила лишний свет. Потом вкатила что-то, оказавшееся балдахином на колесиках. Она поставила его так, чтобы он затенял диван, оставляя Сибиллу в более полной тени, чем полумрак вокруг.
— Слишком яркий свет препятствует глубокому трансу, — сказала она.
— Теперь, я думаю, мы готовы. Белла?
Из темноты вынырнула Белла. Обе женщины приблизились ко мне. Правой рукой Тирза взяла мою левую руку, а левой — правую руку Беллы. Левая рука Беллы нащупала мою правую. Рука Тирзы была сухой и жесткой, а Беллы — холодной и бескостной, как медуза, отчего я содрогнулся с отвращением.
Должно быть, Тирза коснулась спрятанного где-нибудь выключателя, потому что откуда-то с потолка раздались тихие звуки музыки. Я различил похоронный марш Мендельсона.
«Постановочные эффекты, — подумал я с легким презрением, — театральщина!»
Я был настроен холодно-критически, но, несмотря на это, не мог не чувствовать подспудного волнения.
Музыка прекратилась. Наступило долгое ожидание. В тишине слышалось лишь дыхание присутствующих: с легким посапыванием — Беллы, глубокое, равномерное — Сибиллы.
А потом неожиданно заговорила Сибилла. Но голосом, непохожим на ее собственный. Это был мужской голос, и говорил он без ее жеманных интонаций, говорил гортанно, с иностранным акцентом.
— Я здесь, — сказал голос.
Руки мои теперь были свободны. Белла исчезла в темноте. Тирза сказала:
— Добрый вечер. Это Макандаль?
— Я Макандаль.
Подойдя к дивану, Тирза отодвинула защитный балдахин. На лицо Сибиллы упал мягкий свет. Казалось, она погружена в глубокий сон. В спокойствии сна лицо ее казалось другим. Морщины разгладились. Она помолодела. Можно даже сказать, что она стала почти красавицей.
Тирза продолжала:
— Готов ли ты, Макандаль, подчиниться моему желанию и воле?
Тот же мужской голос ответил:
— Да.
— Постараешься ли ты защитить лежащее здесь тело служительницы, в которое ты сейчас вселился, от всех вредных влияний и покушений? Направишь ли ты его жизненную силу к достижению поставленной мной цели, дабы цель эта была достигнута через него?
— Да.
— Направишь ли ты в это тело смерть, сообщив ему законы, властвующие над телом того, кто принимает в себя смерть?
— Мертвое шлем, чтобы вызвать смерть. Да будет так!
Тирза сделала шаг назад. Вперед вышла Белла с предметом, в котором я признал распятие. Взяв из ее рук распятие, Тирза перевернула его и положила на грудь Сибиллы. После чего Белла внесла маленькую зеленую чашу. Тирза капнула из нее одну-две капли на лоб Сибиллы и пальцем начертила какой-то знак. И мне опять показалось, что начертила она перевернутый крест.
Святая вода из католической церкви Гарсингтона, — кратко пояснила она.
Сказано это было обычным голосом, что должно было несколько снизить впечатление, но почему-то этого не произошло. Напротив, я ощутил тревогу.
Наконец она достала ужасную погремушку, которую мы уже видели в прошлый раз. Она трижды тряхнула ею, а потом вложила ее в руку Сибиллы и сжала ей пальцы.
Отступив на несколько шагов, она сказала:
— Готово.
И Белла повторила за ней:
— Готово.
Потом Тирза обратилась ко мне.
— По-моему, обряд наш не произвел на вас большого впечатления, — негромко заметила она. — На некоторых гостей производит. Вам же, осмелюсь утверждать, все это кажется чистым идолопоклонством. Но не судите так безапелляционно. Обряд — набор слов и фраз, проверенных временем и многими людьми, к ним обращавшимися, — имеет влияние на дух человеческий. Чем вызваны случаи массового психоза? Точно мы этого не знаем. Но феномен этот существует. Старинные обрядовые формулы, я думаю, просто необходимы.
Белла вышла. Теперь она вернулась, неся белого петуха. Петух был живой, он бился, желая высвободиться.
Встав на колени, она принялась чертить на полу вокруг жаровни и медного таза какие-то знаки. Она посадила петуха спиной к окружившей таз волнистой линии, и он присмирел, оставаясь неподвижным.
Она начертила еще несколько знаков, сопровождая это тихим гортанным пением. Слов я не разбирал, но было ясно, что всеми этими покачиваниями и коленопреклонениями она вводит себя в какой-то мерзкий транс.
Наблюдавшая за мной Тирза сказала:
— Не слишком нравится? Это старинное колдовство, очень старинное. Заклятие смерти по старым рецептам, передающимся от матери к дочери.
Я не мог понять Тирзу: она ничего не делала, чтобы усилить впечатление, которое мог производить на меня страшноватый ритуал, совершаемый Беллой. Вместо этого она словно бы нарочно предпочла роль комментатора.
Белла протянула руки к жаровне, и в ней взметнулось мигающее пламя. Она прыснула чем-то на огонь, и воздух стал густым и приторным.
— Мы готовы, — сказала Тирза.
«Хирург берет в руки скальпель», — подумал я.
Она подошла к ящику, похожему на радиоприемник. Ящик открылся, и я увидел, что это какой-то сложный электрический прибор.
Ящик был снабжен колесиками, и она осторожно подкатила его поближе к дивану. Она наклонилась над ящиком и принялась что-то в нем регулировать, тихонько бормоча: «Компас, норд-норд-ост… градусы… вот, примерно так».
Взяв перчатку, она уложила ее, особым образом расправив и включив возле нее маленькую лиловую лампочку.
Затем она обратилась к безжизненной фигуре на диване:
— Сибилла Диана Хелен, ты освобождаешься от своей бренной оболочки, которую сохранит для тебя дух Макандаль. Ты вольна теперь слиться с владелицей этой перчатки. Как и каждое из человеческих существ, она подспудно стремится к смерти. Одна только смерть способна насытить нас. Лишь она разрешает все противоречия. Лишь она дает истинное успокоение. Все великие это знали. Вспомните «Макбета»: «Дункан лежит в могиле, от лихорадки жизни отсыпаясь»[206]. Вспомните экстаз Тристана и Изольды[207]. Любовь и смерть. Любовь и смерть. Но смерть превосходит любовь…
Слова звенели, множились, звучали вновь и вновь — похожая на приемник машина начала тихо гудеть, лампочки в ней зажглись — я чувствовал легкую дурноту, головокружение. Теперь я понял: происходило нечто, над чем шутить не стоило. Тирза, во всеоружии своих удивительных способностей, полностью поработила лежавшую на диване фигуру. Она подчинила ее себе. Заставила служить своим, весьма определенным целям. Я смутно догадывался, почему миссис Оливер испугалась, и вовсе не Тирзы, а глуповатой на первый взгляд Сибиллы. Сибилла обладала великой силой, даром природы, ничего общего не имеющим с разумом или интеллектом, силой вполне материальной, умением отделяться от тела. Отделенная от тела душа ее уже не принадлежала ей, а принадлежала Тирзе. И Тирза использовала ее как ей было нужно.
Да, ну а ящик? При чем тут ящик? Внезапно вся моя тревога сосредоточилась на этом ящике. Каким дьявольским целям он служит? Не могут ли с его помощью вырабатываться какие-нибудь материальные лучи, воздействующие на клетки мозга? Мозга того или иного человека?
Голос Тирзы продолжал:
— Слабое место… его всегда можно обнаружить… глубоко в тканях… Из слабости рождается сила… сила и успокоение смерти. К смерти, медленно, неспешно, к смерти — вот он, истинный путь, естественный путь. Ткани покоряются мозгу. Правь ими… правь… к смерти… Смерть Победительница… Смерть… скоро… совсем скоро… смерть… смерть…
Голос ее делался все более звучным и громким, превращаясь в крик. И тут послышался еще один ужасный крик, крик зверя… Его издала Белла. Она вскочила, сверкнул нож, захлебнулся предсмертным воплем петух. В медный таз полилась кровь. Белла кружила по комнате, потрясая тазом.
Она выкрикивала:
— Кровь… кровь… кровь!
Тирза извлекла перчатку. Белла схватила ее, обмакнула в кровь и вернула Тирзе, положившей ее на прежнее место.
Опять послышались крики Беллы, громкие, экстатические:
— Кровь… кровь… кровь…
Она делала круги вокруг жаровни, еще и еще, пока не упала на пол, забившись в судорогах.
К горлу моему подступила тошнота. В глазах потемнело, я вцепился в ручки кресла, потому что голова моя тоже, казалось, шла кругом.
Что-то щелкнуло, гуденье машины прекратилось.
И я услышал голос Тирзы, ясный и четкий:
— Древняя магия и новая магия. Древнее знание веры и новое знание науки. Вместе они всесильны!
Глава 18Рассказ Марка Истербрука
— Ну, как это было? — с жадным любопытством накинулась на меня Рода за завтраком.
— О, ничего особенного, — небрежно ответил я и смутился, почувствовав на себе взгляд Деспарда. Какой проницательный!
— Знаки на полу чертили?
— О да!
— Белые петухи были?
— Как же без них? Это уж Белла позаботилась.
— Транс и беспамятство?
— Совершенно верно: транс и беспамятство!
Рода казалась разочарованной.
— Судя по всему, тебе там было довольно скучно, — расстроенно сказала она.
Я заверил ее, что все было примерно так, как я ожидал. По крайней мере, я удовлетворил свое любопытство.