— О нет, — сказал Лежен. — Я думаю, мы обнаружим их под половицей в этой его усадьбе.
И Лежен, и я помолчали, и в эти минуты я размышлял над странным характером мистера Осборна.
— Корриган, — задумчиво заметил Лежен, — все говорит, что это от какой-то железы и связано не то с ее повышенной активностью, не то с пониженной активностью — так никогда и не могу запомнить. Но я человек простой и потому думаю, что он обыкновенный негодяй. И что меня поражает, я всегда удивляюсь тому, как неглупый человек может вдруг выставить себя таким дураком.
— Отъявленного преступника, — сказал я, — всегда представляют сильной личностью, гением зла.
Лежен помотал головой.
— Вовсе нет, — сказал он. — Ничего от сверхчеловека в злодее нет, он как раз недочеловек. Наш преступник из тех, что хотят придать значительности собственной персоне и терпят поражение, потому что всегда остаются недочеловеками.
Глава 25Рассказ Марка Истербрука
В Мач-Дипинге все было тихо-мирно. И это очень успокаивало. Рода была занята лечением собак. На этот раз, как я понял, от глистов. Когда я вошел, она подняла на меня глаза и спросила, не хочу ли я ей помочь. Отказавшись, я спросил, где Джинджер.
— В «Бледном коне».
— Что?
— Она сказала, что у нее там какое-то дело.
— Но дом пустует!
— Я знаю.
— Она переутомится! Она еще не совсем поправилась!
— Что ты суетишься, Марк? С Джинджер все в порядке. Видел новую книгу миссис Оливер? «Белый какаду». Она там, на столике.
— Да благословит Господь миссис Оливер! И Эдит Биннз вместе с нею!
— Откуда взялась еще какая-то Эдит Биннз?
— Эта женщина опознала фотографию. И преданно ухаживала за моей покойной крестной.
— Ты словно бредишь. Что с тобой?
Не ответив, я отправился к «Бледному коню». Немного не доходя до него, я встретил миссис Калтроп.
Она бурно меня приветствовала.
— Я всегда знала, что тупа, — сказала она. — Но не знала, до какой степени. Поймалась на мишуру!
И она махнула рукой в сторону бывшего постоялого двора, пустынного и благостного в лучах осеннего солнца.
— Злодейство там и не ночевало, во всяком случае, злодейство в том смысле, как мы это понимали. Никаких сверхъестественных договоров с дьяволом, никакой черной магии во всем ее великолепии. Салонные фокусы ради денег плюс пренебрежение человеческой жизнью. Вот в чем истинное злодейство! И ничего великого и могущественного — все мелко и презренно.
— Вы и инспектор Лежен говорите примерно одно и то же.
— Мне нравится этот человек, — сказала миссис Калтроп. — Но пойдемте в дом и отыщем Джинджер.
— Что она там делает?
— Отчищает что-то.
Мы нырнули в низенькую дверцу. Внутри сильно пахло скипидаром. Джинджер возилась с тряпками и бутылями. Когда мы вошли, она подняла взгляд. Она все еще была очень бледной и худой, обвязанный вокруг головы шарф прикрывал не совсем еще отросшие волосы. Бледная тень прежней Джинджер.
— С ней все в порядке, — сказала миссис Дэн Калтроп, как всегда прочтя мои мысли.
— Глядите! — торжествующе воскликнула Джинджер.
И показала нам старую вывеску, которую реставрировала. Въевшаяся с годами грязь была удалена, и теперь обнаружилась фигура всадника — скалящийся скелет зловеще белел костями.
За моей спиной раздался голос миссис Калтроп, глубокий и звучный, она продекламировала:
— Откровение Святого Иоанна Богослова, глава шестая, стих восьмой: «И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть; и ад следовал за ним.»
Довольно долго мы молчали, а потом миссис Калтроп, никогда не боявшаяся сказать что-нибудь неуместное, проговорила: «Кончено» — тоном человека, выбрасывающего что-то в мусорную корзину.
— Я должна бежать, — тут же добавила она. — У меня собрание матерей.
В дверях она приостановилась, кивнула Джинджер и неожиданно изрекла:
— Вы станете хорошей матерью.
Джинджер почему-то пунцово покраснела.
— Джинджер, — сказал я, — вы согласны?
— Согласна на что? Стать хорошей матерью?
— Вы знаете, о чем я говорю.
— Может быть, и знаю. Но я хотела бы, чтобы предложение было мне сделано по всей форме.
Я сделал ей предложение по всей форме…
После того, как все было выяснено, Джинджер спросила:
— Ты совершенно уверен, что не хотел бы жениться на этой Термин?
— О Господи! — воскликнул я. — Совсем забыл!
Из кармана я вытащил письмо.
— Получил три дня назад, спрашивает, не хотел бы я пойти с ней в «Олд Вик» на «Бесплодные усилия любви»[219].
Джинджер взяла у меня из рук письмо и порвала его.
— Если ты когда-нибудь захочешь в «Олд Вик», — сказала она, — ты пойдешь туда со мной!
И В ТРЕЩИНАХ ЗЕРКАЛЬНЫЙ КРУГThe Mirror Crack'd from Side to Side 1962 © Перевод под редакцией А ТИТОВА
На паутине взмыл паук, И в трещинах Зеркальный круг. Вскричав: «Злой рок!» — Застыла вдруг Леди из Шалотта[220].
Глава 1
Мисс Джейн Марпл сидела у окна и смотрела в сад. Когда-то этот сад был для нее источником гордости. Когда-то… но не сейчас. Мисс Марпл поморщилась. Заниматься садоводством ей теперь запрещено. Наклоняться нельзя, вскапывать грядки нельзя, высаживать растения нельзя — в лучшем случае можно стричь ветки, и то чуть-чуть. Старый Лейкок приходил сюда три раза в неделю и делал что мог, у нее к нему претензий нет. Но то, что он мог (увы, увы), устраивало лишь его самого, но никак не его нанимательницу. Мисс Марпл точно знала, чего она хочет и когда именно, и давала приходящему садовнику четкие инструкции. Тут старый Лейкок с блеском исполнял отработанный номер — с энтузиазмом соглашался, но поступал по своему разумению.
— Будет сделано, хозяйка, все как вы велите… Мыльнянку[221] посадим сюда, а колокольчики вдоль стены, на той неделе этим сразу и займусь.
Но потом у Лейкока находились всякие отговорки, причем всегда обоснованные, — так капитан Джордж из повести Джером К. Джерома[222] «Трое в одной лодке» изобретал разные причины, мешавшие ему выйти в море. Того всегда не устраивал ветер: то он дул от берега, то, наоборот, к берегу, то приходил с запада, что ненадежно, то с востока — значит, жди беды. Лейкок же все сваливал на погоду. Слишком сухо… слишком влажно… почва раскисла от воды… слегка подморозило. Либо у него находилось какое-то более важное дело (обычно связанное с брюссельской или обычной капустой, эти овощи он был готов выращивать в немыслимых количествах). В садоводстве Лейкок исповедовал собственные принципы, и ни один наниматель, даже самый сведущий, не мог сбить его с панталыку.
Принципы эти были довольно просты: пить побольше чаю, крепкого и сладкого, чтобы воодушевить себя на трудовые подвиги, вдумчиво подметать листья в осеннюю пору, высаживать свои любимые цветы, главным образом астры и шалфей[223], чтобы, как он говорил, «хорошо смотрелось». Конечно же, розы надо опрыскивать, соглашался он, не то их погубит тля, но почему-то всегда мешкал с этим опрыскиванием, а если требовалось перекопать землю под сладкий горошек, незамедлительно следовало: «вы бы, хозяйка, посмотрели, какие сочные стручки выросли у меня в прошлом году! Прямо пальчики оближешь, и никто ничего заранее не перекапывал».
Впрочем, правду говоря, к своим нанимателям Лейкок был привязан, к их садоводческим причудам относился благосклонно (если не приходилось слишком много работать), но предпочтение отдавал овощам, овощи — вот это продукт! Скажем, савойская капуста или, еще лучше, листовая, листья у нее с эдакими завитушками. А цветы — это все баловство, для дамочек, которым время девать некуда. Что же, они в своем праве, надо их уважить — и он радовал сердце нанимательниц, выращивая упомянутые выше астры, шалфей, лобелии[224] и летние хризантемы.
— Я тут работал в Новых Домах. Тоже народ хочет, чтобы садики у них приличный вид имели. Да цветов по-накупили больше, чем надо, вот я кое-что и взял сюда да посадил вместо наших старушек роз — уж больно жалкий вид был у бедняжек.
— Н-да, невесело все это… мисс Марпл отвела глаза от сада и взялась за вязанье.
От фактов не убежишь: Сент-Мэри-Мид уже не та, что была раньше. В каком-то смысле, конечно, изменилось все. Причин можно выискать вдоволь: сделала свое черное дело война (две войны), не та теперь молодежь, женщины перестали заниматься домом и ходят на работу, придумали эти кошмарные атомные бомбы, никуда не годится правительство… Все так, но главное не это: берет свое возраст. Мисс Марпл, весьма разумная пожилая дама, не испытывала на сей счет никаких иллюзий. Удивительно, что именно здесь, в Сент-Мэри-Мид, где она прожила немалую часть жизни, мисс Марпл особенно ощущала бег времени.
Центр деревушки Сент-Мэри-Мид, оплот былого, все там оставалось как прежде. Стояли на месте и «Голубой кабан», и церковь, и дом викария, и гнездышко королевы Анны[225], и георгианские домики, в одном из которых жила мисс Марпл. Стоял на месте и дом мисс Хартнелл, да и сама мисс Хартнелл стояла скалой, отчаянно отражая нападки прогресса. А вот мисс Уэтерби перешла в мир иной, и в ее доме поселился управляющий банком с семьей, провел косметический ремонт, выкрасил двери и оконные наличники в бодренький ярко-синий цвет. Почти во всех старых домах жили теперь новые жильцы, но сами дома мало изменились: новым владельцам было по вкусу, как выражался агент по продаже недвижимости, «очарование былого». Они просто встраивали еще одну ванну с туалетом, обновляли сантехнику и трубы, покупали электроплиты и посудомоечные машины.