– Э! Э! Че это она? Че эт?
Короче, ушли они, покусанные и поцарапанные.
15
Раннее утро. Март. Весна. Но за окном все еще простуженно шмыгает, чавкает, шлепает, кашляет и чмокает постылая зима.
Кошка Скрябин неподвижно сидит на подоконнике между нежной орхидеей и ветхим, опытным, мудрым, повидавшем на своем веку кактусом.
Орхидея трепещет и волнуется, кактус скептически наблюдает и подремывает.
Жалко мне ее, Скрябин. По маме – она дикая кошка, фелициус-фелициус, а по папе… С папой сложно.
Котятам, когда они прозрели, сказали, что их папа – прославленный кот капитана дальнего плавания. Хотя нет – вроде говорили, что их папа – прославленный кот летчика-испытателя. Им сказали, что их папа бесстрашный, отважный, и стоит на рубежах нашей отчизны, и сторожит, чтоб враг не пролез и чтоб котята мирно спали, что он далеко.
Короче. Безотцовщина она – наша Скрябин, чего уж там. Безотцовщина из многодетной семьи.
Поэтому педагогически запущена, детские психические травмы, характер сволочной. По любому поводу кидается и кусает не на шутку.
Но мама моя в ней души не чает. И кошка Скрябин это очень хорошо понимает. Эта парочка, эти двое – женщина и кошка – нежно привязаны друг к другу. Они припрятывают друг для друга вкусные кусочки. Мама оставляет Скрябин йогурта со злаками, фруктами и отрубями. А Скрябин, например, вчера залезла в кухонный шкафчик и сбросила маме вниз шоколадку. Наблюдала сверху, караулила, пока мама ее не подобрала и не сказала ей: «Спасибо». Потом уже с довольной мордой спрыгнула вниз. Но иногда они ссорятся и даже дерутся, не делаю скидки на то, что Скрябин – кошка, а мама – нет.
Я сижу в своей бывшей детской с ноутбуком на коленях. А мимо – мне видно в открытую дверь – тянется процессия: впереди ступает мама, следом за ней след в след тащится Скряба. В зубах она держит своего потрепанного фетрового краба, за ним тянется удочка на толстой леске. (Мы ее не отрезаем, чтобы краб не потерялся.)
Потом все в том же порядке чинно шествуют в обратную сторону: мама, Скрябин, краб, удочка.
Мама иногда останавливается в проеме двери, что-то спросить или ответить на мой вопрос, кошка Скрябин тоже останавливается, тоже поворачивает голову, и у нее такое же выражение лица в тот момент, как и у мамы.
Каждый вечер, прежде чем лечь спать, Скряба мурлыкает мелко, нежно, как колокольчик, – ищет краба, чтобы сводить его на горшок, покормить и уложить его спать. Мы тоже его ищем всем домом, потому что знаем, никто не сможет спать, пока ребенок Скрябин не уляжется рядом с ней почивать.
Иногда Скрябин забирается в стиральную машину – надо быть внимательной, предупреждает меня мама, иногда вдруг выныривает на балкон и оттуда орет не своим голосом, не привыкшая к морозу, иногда просто сидит на ковре в гостиной в полной прострации, сливаясь с ним в сумерках. И мы через гостиную ходим осторожно, как по минному полю, – чтобы случайно не наступить на ее хвостик.
Словом, так – наша кошка Скрябин стала полноправным членом нашей семьи. В нашем доме она – там, где трудно. Чтобы сделать еще трудней. Но зато интересней.
16
Скрябин растолстела.
– Поправилась чуть-чуть, – деликатно мама.
– Потолстела!
– Это у нее мех. – мама.
– Это у нее бока, мама! Ест уже девятый раз.
– Ну она ведь дробными дозами! – возражает мама.
А Скрябин смотрит с укором, обижается, морду воротит. Сгорбилась, голову опустила, хвост волочится по полу – всем своим видом демонстрирует, как ее, такую маленькую, худенькую крошку, оскорбили. Укладывается к маме на колени и не помещается. Сначала под моим оценивающим взглядом поворачивается то так, то сяк, потом ложится ко мне спиной, мол, больно надо с такими дело иметь. К слову, как она умеет держать взгляд, прям не животное, а женщина-красавица, и королева притом. Но после поправки Скрябин под моим взглядом еще держит форму кое-как, но вдруг ее охватывает сладостная дрема, голова падает, кошка засыпает, растекается по маминым коленям, как Днепр при тихой погоде, и даже редкая птица, пытающаяся долететь до его середины, не могла бы ее заинтересовать.
Я же говорю, растолстела.
17
Кошка Скрябин – хвастунья. В связи с чем требует к себе особого отношения. Да, она из каких-то особых кошек, то ли диких, то ли камышовых. Она не орет по пустякам, и вообще она не орет. Еще чего?! Она трогает лапой. Когда ей что-то надо, Скрябин вытягивает лапу и трогает, трогает мягко, но требовательно, иногда толкает. А если не понимаешь, она может и куснуть. Но все это молча. Хотя от обычных дворовых мяукающих кошек она отличается лишь кисточками на ушах, толстым по всей длине, полосатым, как у енота, хвостом и роскошной бархатной шелковистой шубкой.
Вчера кто-то постучал в двери. А я в наушниках, не слышу. Скрябин сразу поняла: это же мама! Но не стала кричать «откройте, откройте» и не стала царапать входную дверь. Она побежала ко мне и потрогала лапой. Чуть отбежала, оглядываясь на меня, опять подбежала, потрогала лапой, отбежала, подбежала, ударила лапой и уже вместе со мной побежала к двери. Умница.
Только толстая.
18
Кошка Скрябин делит мир на котов и людей.
Она – кот. Ее краб – кот. Мартын, неудавшийся жених, который ее прокатил, отказал в дружбе, нежности и покровительстве, – кот. Коварный, гадкий, балованный, прекрасный, мрррр… любимый, любииимый… Да, он тоже кот. Я – кот. Потому что я с ней играю и ей мяукаю. Мур-Мон Амур, западно-сибирская лайка, – большой противный глупый кот, с ним тоже можно играть и настучать ему в бубен.
То-что-за-окном – ветер, дождь, воробьи, голуби, ветки деревьев и виноградная лоза – коты. Незнакомые загадочные коты.
Люди – мама. Самый дорогой человек. Кормит, поит, жалеет, терпит все. Ветеринар Сэрафим. Он… да ну его… лезет повсюду бесцеремонно.
Ну и все.
Сегодня у Скрябин было горе – человек-мама от нее ушла. В магазин. На десять минут. Кошка сидела у входной двери и рыдала. Мало того, она приволокла своего ребенка-котенка – красного краба – и рассказывала ему в лицах, какие коварные люди: ты им все, а они уходят.
Но тут мама вернулась. Скряба бегала за ней и приговаривала: а я так и знала, что ты ненадолго ушла, а я знала, я и не плакала совсем, что ты меня бросила. Давай садись быстрей в кресло. А я сяду тебе на колени и буду тебя обнимать, ты моя самая дорогая человек.
19
У Скрябин стальные нервы. Она может спать под играющий «Славянку» сводный духовой оркестр пожарных команд нашей области, практически между барабанами и тарелками, легко. Она вообще любит спать. И спит аппетитно, растекшись мехом по поверхности, иногда и так и эдак распластавшись, иногда вывернувшись, развалив по сторонам все лапы, уши, крылья, животы и хвосты.
Но однажды вдруг Скрябин потеряла покой и сон.
Влюбилась? Нет.
«Пришла пора»? Непохоже.
Это было совсем другое.
В соседней квартире родились котята. Как Скрябин узнала? По каким таким признакам – нам неведомо. Но теперь Скрябин все свободное время просиживала у входной двери, чтобы при случае проскочить и попасть в соседнюю квартиру.
В силу вполне объяснимого увлечения хозяина квартиры молдавскими винами и ностальгической тоски по хмельной и щедрой на дешевый молдавский алкоголь юности котят назвали Мадера, Вермут, Фетяска, а самого мелкого, угольно-черного – Негру-де-Пуркарь.
Кошка-мать сразу же загуляла опять, беспечно бросив детей «напрызволяще», как сообщил сосед, который сокрушался, что все женщины в его квартире… на одно лицо, все шалопутные: и жена, и теща, и дочка-прогульщица, и кошка туда же. Конечно, он по-другому говорил, даже орал.
Вчера, терпеливо выждав, все рассчитав, в квартиру соседей просочилась наша Скрябин. Она покопалась в коробке с орущими, наполовину уже прозревшими котятами и украла самого мелкого, самого жалкого, худого, несчастного и самого черного, по имени Негру-де-Пуркарь. Украла, принесла домой, спряталась с ним в диван и затихла, иногда нежно оттуда взмуркивая.
Мы обнаружили это только вечером, когда Негру, тыкая мордочкой в пузо Скрябин, заверещал от отчаяния, голода, усталости и безнадеги. Скряба вытащила малыша за шкирку и забегала, тревожно заглядывая маме в лицо, как будто умоляла:
– Ма-а-ам, ну давай оставим его себе. Я буду за ним уха-а-а-аживать. Я буду за ним убира-а-а-ать. Ну че-е-естно… Ну ма-а-а-ам… Я честно-честно ничего больше не попрошу, ну ма-а-а-ам…
Мы отобрали у озабоченно нахмурившей мордочку Скрябин младенца и хотели вернуть его шалаве матери из соседской квартиры. Скряба с отчаянным воем «Оу! Но-о-о-оу-у-у-у!!!» побежала следом, закинув голову, не сводя взгляда с котенка у мамы на ладони. У соседей никто не открыл. Пришлось вернуться назад и, к радости Скрябы, покормить котенка обычным коровьим молоком с помощью сложного сооружения из шприца и пипетки. Скряба держала котенка лапкой и подпихивала мордой розовый ротик кота к источнику питания. Когда Негру-де-Пуркарь насытился и затих, Скряба вылизала его остервенело от ушей до корявых тонких лап, от усов до кончика дрожащего хвоста и, урча-приговаривая, заботливо спрятала его под собой, свернувшись теплым меховым гнездом. Когда кто-то протягивал руку, чтобы забрать котенка, Скряба шипела и угрожающе скалилась.
Наутро мама опять понесла котенка соседям, мол, вы потеряли – вот. Хозяйка, косматая, в мятом, несвежем халате, позевывая и почесываясь, бесцеремонно метнула Негру в коробку к остальным. Соседская кошка равнодушно подняла голову, приоткрыла глаза и опять уткнула нос в старое одеяло. Котята распищались. Негру закрутился, растерянно перебирая лапами и мотая слабой головочкой, пытаясь пристроиться в кучку котяток у кошкиного живота. Скряба не мешкая молнией запрыгнула в коробку, из копошащейся орущей кучи выхватила своего котенка и помчалась с ним к двери.