давал вестей. Ведь в своё время, когда он отвёз Лили к Синако, он твёрдо обещал Сёдзо навещать её и сообщать, как она там, как с ней обращаются. Разумеется, это был их сугубо секретный уговор, ни О-Рин, ни Ёсико ничего не должны были об этом знать. Но он только с таким условием и согласился отдать любимую кису. А Цукамото с тех нор ни разу не выполнил обещания. В сущности, он просто ловко надул Сёдзо. Вот и теперь он вёл себя как ни в чём не бывало.
…Впрочем, может, и не надул, может, просто у него очень много работы и ему не до того? Конечно, раз уж они встретились, стоило бы отругать его как следует, но он так усердно работает, что с ним как-то и не заговоришь про кошку, а если заговоришь, то он, пожалуй, на тебя ещё и накричит. Сёдзо всё стоял, зачарованно следя за полётом иглы Цукамото, сверкавшей в лучах закатного солнца. Вокруг было пустынно, жилья в этом месте почти не было, к югу виднелся пруд, где разводили лягушек для ресторанов, к северу — недавно воздвигнутое дорожной администрацией в память жертв автомобильных катастроф каменное изваяние бодхисатвы Дзидзо, покровителя путников. За больницей тянулись поля, а за ними складки гор, ещё недавно так чётко различимые в прозрачном воздухе, но уже подёрнутые густой дымкой сумерек.
— Ну, я поеду, пожалуй.
— Заходи как-нибудь.
— Непременно зайду. — Сёдзо поставил ногу на педаль и, подпрыгивая, уже отвёл велосипед на несколько шагов, но, никак не решаясь окончательно распрощаться, снова вернулся. — Скажи… Цукамото-кун, прости, что я тебе мешаю, но скажи, пожалуйста…
— Что такое?
— Я тут думаю съездить в Рокко…
Цукамото только что закончил починку очередного татами и снимал его с козел, но от удивления позволил ему плюхнуться обратно.
— Зачем?
— Ну, я совсем не знаю, как она там…
— Ты это серьёзно? Да брось ты, будь мужчиной!
— Это не так просто, Цукамото-кун… Легко сказать — брось.
— Помилуй, ты же сам мне тогда говорил, что, дескать, тебе эта женщина не дорога, она и некрасивая вовсе.
— Постой, Цукамото-кун! Я не про Синако, я про кошку…
— То есть как про кошку?..
— Ну да. Ты ведь обещал иногда узнавать, как Синако с ней обращается, помнишь?
— Обещал, вот как? Понимаешь, после наводнения работы уйма, я совсем замотался…
— Понимаю, понимаю. Потому я на тебя особо и не рассчитываю. — Сёдзо постарался вложить в эту фразу как можно больше иронии, но Цукамото, совершенно этого не заметив, поинтересовался:
— Ты что же, всё никак не забудешь про эту кошку?
— Как тут забыть, я же беспокоюсь, может, Синако её обижает, я её каждую ночь во сне вижу. Да ещё при Ёсико им слова про неё не скажи, ну, совсем беда… — Сёдзи бил себя в грудь и чуть не плакал. — Главное что, я бы уже туда съездил, но меня скоро месяц как никуда не выпускают одного. И потом, мне вовсе ни к чему встречаться с Синако, нельзя ли как-нибудь устроить, чтобы я повидал Лили по секрету от неё?
— Это сложно… — Цукамото в раздумье прикоснулся к лежащему на козлах татами, как бы давая попять, что тут уж ничего по поделаешь. — Никак не повидаться. Будет выглядеть так, как будто ты пришёл не к кошке, а к Синако-сан мириться, а это, сам понимаешь…
— Да, это ни к чему.
— Теперь всё, раз отдал, обратно не возьмёшь, а, Исии-кун?
— Скажи-ка, — не отвечая, спросил Сёдзо, — Синако живёт наверху или внизу?
— Вроде бы наверху, но внизу тоже бывает.
— А отлучается?
— Ну, не знаю… Она же шьёт, значит, по большей части сидит дома.
— В какое время она ходит в баню?
— Понятия не имею.
— Ясно. Ну, извини.
Цукамото слова взялся за татами, но вдруг окликнул уже успевшего отъехать Сёдзо:
— Исии-кун! Ты в самом деле туда поедешь?
— Пока не знаю. Во всяком случае, покручусь там поблизости.
— Поезжай, конечно, если хочешь, но только имей в виду — если будут неприятности, я тут ни при чём.
— А ты, будь другом, не говори ничего ни Ёсико, ни матери. — И Сёдзо, оглядываясь по сторонам, поехал через линию электрички.
Надо было бы отправиться туда прямо сейчас, не удастся ли повидаться с Лили потихоньку, так, чтобы не столкнуться ни с кем из обитателей дома? К счастью, там позади дома пустырь, остаётся только спрятаться за тополями в кустах и терпеливо ждать, может быть, Лили выйдет. Но вот беда, уже темно, если и выйдет, не заметишь. Кроме того, скоро, наверное, придёт с работы муж Хацуко, на кухне займутся ужином, и у чёрного хода всё время будет кто-нибудь торчать, не сидеть же там в кустах без конца. Лучше бы поехать в другой раз, пораньше, но и то уже хорошо, что удалось удрать от жены и можно спокойно поездить. Вообще-то если сегодня не ехать, то другой случай выпадет не раньше чем через две недели. Ёсико время от времени ездила к отцу выпрашивать деньги на мелкие расходы, это происходило, как правило, два раза в месяц, примерно первого и пятнадцатого. Там она обычно оставалась ужинать и возвращалась не раньше восьми-девяти. Так что сегодня Сёдзо мог наслаждаться свободой ещё часа три-четыре, и если он не побоится холода и голода, то сможет просидеть там на пустыре по меньшей мере часа два. Если Лили не отвыкла гулять после ужина, то, глядишь, он сможет её увидеть. Лили имела привычку после еды отправляться куда-нибудь, где растёт трава и есть зелёные листочки, поэтому пустырь внушал надежду.
С такими мыслями он доехал до магазина «Кокусуйдо». Тут он слез с велосипеда и, удостоверившись, что хозяин на месте, приоткрыл стеклянную дверь:
— Здравствуйте! Прошу прощения, не одолжите ли мне двадцать сэн?
— Двадцать сэн? Пожалуйста, — ответил хозяин не то чтобы уж очень неприветливо, но без особого желания вскакивать и рассыпаться в любезностях. Он достал из кассы две десятисэновых монетки и молча протянул ему. Сёдзо перебежал через дорогу, купил в лавке пакетик сладких булочек и кусок курятины, завёрнутый в листья бамбука, потом вернулся обратно и попросил:
— Можно, я воспользуюсь вашей кухней?
При всём своём обаянии Сёдзо был порядочным нахалом, поэтому на вопрос: «Зачем?» — он лаконично ответил: «Нужно!» — и с улыбкой проследовал на кухню. Здесь он развернул листья бамбука, выложил курятину в алюминиевую кастрюльку, зажёг газ и сварил её. Затем с многочисленными извинениями попросил одолжить ему ещё и фонарь для велосипеда.
— Вот, возьмите, — хозяин вынес ему старый бумажный фонарик с надписью «Ресторан Миёси, город Уодзаки». Скорее всего, фонарик принадлежал раньше какой-то столовой, отпускающей обеды на дом.
— О-о, прямо антиквариат!
— Вот именно, смотрите, чтоб не пропал. При случае вернёте.
На улице ещё не совсем стемнело, поэтому Сёдзо прицепил фонарь к поясу. Доехав до станции Рокко, он оставил велосипед в чайной на углу и зашагал по крутой тропинке в гору. Дом был недалеко, он подошёл к нему со стороны чёрного хода, просмотрел на пустыре подходящие заросли кустарника, забрался в них и присел на корточки, затаив дыхание.
«Посижу тут часика два, перекушу булочками, — думал он. — Если Лили выйдет, дам ей курочку, она заберётся ко мне на плечи, оближет губы, вот и получится у нас тайное свидание».
Поскольку Сёдзо вышел из дому просто так, без всяких особых планов, и ноги сами повели его в эту сторону, да и Цукамото попался ему случайно, а решение поехать в Рокко было принято только в дороге, то одет он был совсем легко и довольно скоро замёрз. Трясясь мелкой дрожью, он глядел на небо, усыпанное звёздами. Обутый на босу ногу в деревянные сандалии, он ощутил прикосновение холодной воды и провёл рукой по шапке, по плечам: они были мокрыми от обильной росы. «Холодает, — подумал он, — если так сидеть тут два часа, то и простудиться недолго». Но с кухни донёсся запах жареной рыбы, и Сёдзо решил, что Лили может почуять его и прибежать с прогулки: он весь обратился в слух.
— Лили! Лили! — позвал он негромко.
Нельзя ли как-нибудь подать знак, такой, чтобы поняла она, но не обитатели дома? Кусты, где он прятался, были густо обвиты травянистой лианой-пуэрарией, в её переплетениях время от времени что-то поблёскивало. Сёдзо прекрасно знал, что это капли росы отражают идущий из дома электрический свет, и всё-таки каждый раз замирал от надежды: может, это кошачьи глаза? Ах, Лилишка, вот радость-то! Сердце начинало отчаянно колотиться, но в следующее мгновение надежда оказывалась напрасной. Смешно сказать: никогда в жизни он ещё не ждал ни одно человеческое существо с таким волнением. Ну в самом деле? Были у него свидания с девушками из кафе; любовь? Ну, встречался с Ёсико втайне от первой жены, это было приятно, волнующе, держало в непривычном возбуждении. Но там всё устроили родители, они их свели, они ловко обманывали Синако; там не надо было пускаться в трудный путь, мокнуть в ночной росе и всухомятку ужинать булочками. Не было того ощущения значительности происходящего, и не было такого горячего желания увидеться.
Сёдзо очень не нравилось, что и мать, и жена обращаются с ним как с малым, неразумным ребёнком, но поделиться обидой было не с кем, он страдал, чувствовал себя совершенно одиноким, беспомощным и поэтому ещё сильнее любил Лили. Только Лили умела своими полными тоски глазами увидеть, как ему плохо, и успокоить его; этого не умели ни Синако, ни Ёсико, ни мать. Зато он тоже был уверен, что читает в кошачьем взгляде печаль бессловесной твари, понимает всё, что она чувствует, но не умеет объяснить человеку. А теперь они были в разлуке уже сорок с лишним дней. Какое-то время он, правда, старался больше не думать о кошке и поскорей о ней забыть, но мать и жена сильно досаждали, досаду некуда было излить, и ого опять неудержимо потянуло к Лили. Ещё бы, если тебя держат взаперти и требуют отчёта за каждый шаг, как не затосковать по любимому существу, как забыть его? Вдобавок от Цукамото по поступало никаких-известий. Ведь договорились, отчего же он молчит? Ладно, если загружен работой, а вдруг что-нибудь не так и он скрывает, не хочет тревожить Сёдзо? Может быть, Синако её обижает, морит голодом, она совсем отощала, может, убежала и