все барсучье племя. И в разные выходы — а таких выходов было много — помчались испуганные, осторожные барсуки. В страхе бросили они насиженное место и умчались подальше.
Кошка сделалась хозяйкой готовой квартиры. Здесь было не так удобно, как в дупле дерева, воздух стоял тяжелый, было грязно, но зато безопасно, и это успокоило ее.
В это время сконфуженные и израненные собаки вернулись ни с чем.
Один из охотников достал из гнезда оставшихся котят и охотно уступил их Бежану.
— Чудак-старик, хочет взять такую дрянь. Ну и бери, если они пригодятся тебе. Только помни — подрастут, так не увидишь — убегут в лес…
Взяв котят, Бежан побрел к своей избушке.
Покрытые пушистой шерстью, с поперечными темными полосками, эти маленькие зверки были очень похожи на домашних кошек, только глаза их горели злобно и недоверчиво.
Бежан устроил им гнездо в ящике, дно которого выстлал мхом и травой. Ящик он поставил в мельничном помещении.
— Пусть ловят мышей, — решил старик.
Но велико было его удивление, когда на следующее утро он нашел ящик пустым. Котят не было.
Бежан решил, что они нечаянно попали в реку.
А случилось вот что.
Кошка не могла побороть в себе сильного желания узнать, что сделалось с ее детенышами. Когда наступила ночь, она, крадучись и озираясь, подошла к страшному месту. Не найдя котят, она побежала сначала к избушке мельника, потом вскочила в мельницу и здесь увидела их.
Нужно было спешить, и кошка потащила в зубах одного из детенышей к тому месту, где угрюмый лес своей стеной подходил к диким скалам.
Водворив котенка в новом жилище, она помчалась за вторым. Все семейство находилось теперь попрежнему вместе.
БЕЗУМСТВО ХРАБРЫХ
Нигде так привольно не живется крупной дичи, как в Америке. В ее распоряжение предоставлен весь огромный Йеллостоунский парк, где спокойно бродят стада лосей, оленей и антилоп, охраняемые двумя отрядами кавалерии от винтовок охотников. Даже и более дикие животные, встречающиеся здесь, — медведи, пантеры, волки — находятся под защитой закона и вследствие этого размножились до такой степени, что попадаются то и дело на глаза обитателям парка. Есть тут даже несколько бизонов, последних представителей почти вымершей породы; но жизнь их находится в постоянной опасности благодаря тому, что настоящие бизоньи шкуры ценятся теперь очень дорого.
Однако даже и двум отрядам дозорных, объезжающих парк, летом верхом, а зимой на лыжах, не всегда удаётся уберечь дичь: браконьеры[5]из соседних штатов Виоминга, Идахо и Монтаны употребляют всевозможные уловки, чтобы нарушить закон и обмануть бдительность патрулей.
Само, собой разумеется, в этом парке, где охота воспрещена законом, дичь сделалась очень ручной. Олени и лоси бродят стадами возле форта Йеллостоуна; медведи до того расхрабрились, что подходят к самым домам и поедают все выбрасываемые объедки. Недавно большой медведь забрался в лагерь и уже запустил было лапу в палатку, где хранится провиант, когда возмущенный такой дерзостью повар прогнал его дубиной. Даже в этом раю диких животных медведям не позволяется красть.
С одним бурым медведем произошел не так давно довольно курьезный случай.
У Криса Бернса, старшего унтер-офицера в отряде Д., была кошка. Эта кошка забрела как-то летом, во время лагерей, в его палатку, да там и осталась. По целым дням она лежала, свернувшись клубочком, на паре казенных одеял и гордо поглядывала вокруг, как бы бросая вызов всему свету вообще и собакам в особенности. При появлении собаки каждый волос на ее спине вставал дыбом, глаза загорались, как раскаленные угли, а хвост грозно топорщился. Если же собака подходила близко, она так свирепо шипела и обнаруживала такое враждебное настроение, что незванная гостья спешила убраться по-добру, по-здорову.
Однажды, когда солнце жгло нестерпимо и солдаты прятались по палаткам, изнывая от зноя, с гор спустился любознательный бурый медведь. Может быть, он от природы любил приключения, а может быть, его привлек вкусный запах, доносившийся из открытых дверей походной кухни, — только он подошел к самому лагерю и стал бродить среди белых палаток.
Вдруг его заметила кошка. На своем веку она видывала множество собак, но такой большой и волосатой «собаки» еще не видала. Однако она не колебалась. Враг осмелился войти в ее заповедные владения; необходимо прогнать его. С гневным шипением, дрожа от ярости всем своим маленьким тельцем, кошка ощетинилась и храбро пошла на медведя. Медведь, никак не ожидавший нападения, да еще такого стремительного, фыркая со страху, кинулся к ближайшему дереву и успокоился только тогда, когда залез на самую верхнюю ветку. Кошка же гордо похаживала вокруг дерева, сторожа своего огромного пленника. Шерсть на ней все еще вздымалась дыбом от благородного негодования; она все еще выгибала дугой спину и по временам выразительно помахивала хвостом.
Медведь, никак не ожидавший нападения, да еще такого стремительного, кинулся к ближайшему дереву…
Солдаты, выйдя из палаток, глазам своим поверили; однако факт был налицо: на дереве медведь, под деревом кошка, и невдалеке люди, видевшие все с начала до конца.
Самое курьезное, пожалуй, во всей этой истории то, что медведь не сошел с своей безопасной позиции, пока кошка не очистила ему путь к отступлению. Только тогда он слез с дерева и поспешно направился назад в горы.
КОТ ФАРАОН
В один прекрасный день молодой орнитолог[6] Гокли приехал в наш округ и снял маленький туземный бунгалоу[7]. Он поселился в нем не один — с ним был привезенный им с собой в корзине кот Фараон.
Это был совсем особенный кот, на других не похожий. Он был очень большой и упитанный; цвета он был желтого, книзу светлее, с полосами на боках; хвост его был замечательно тонкий, длинный и гибкий, в черных кольцах и с черным кончиком; шерсть очень густая, но короткая и жесткая, совсем не такая, как у домашних кошек; глаза всегда сохраняли выражение неукротимой дикости.
Молодого ученого часто видели уходящим из дому ранним утром: идет, бывало, помахивая хлыстиком, с толстой книгой под мышкой, с синими очками на носу… Фараон неизменно следовал за ним.
На расспрашивания любопытных соседей Гокли всегда отвечал, что приехал сюда готовиться к ученой работе и избирает для своих прогулок самые уединенные места в лесу, чтобы ему никто не мешал.
Но на деле оказалось иначе…
Главный лесничий застал его однажды в тщательно оберегаемом им лесном заповеднике, где охота на птиц была запрещена под угрозой величайшего наказания. Лесничий очень гордился своим заповедником и дорожил редкими породами птиц, которые там разводились. Можно представить себе его ярость, когда выяснилось, что Гокли при помощи своего карманного складного ружья настрелял столько дичи, что и в пять лет нельзя было поправить дело. Роль гончей собаки в этой охоте исполнял кот Фараон.
Давая показания на суде, лесничий не мог подыскать достаточно слов и выражений, чтобы описать, как велика была вина кота. Он захлебывался от гнева, заикался, откашливался… Но из его показаний можно было с несомненностью установить одно, что кот был во всяком случае замечательный, необыкновенный. Это и высказал между прочим, сам судья.
Но кошки суду не подлежат. Зато самому Гокли пришлось поплатиться тяжелее, чем все ожидали. В соседних округах узнали, что он, наконец, попался, и от местных властей посыпались телефонные заявления судье о точно таких же проделках Гокли на их территории. Гокли был присужден к штрафу и высылке. Повидимому, он этого ожидал и нисколько не удивился, потому что из суда он вышел спокойно, с насмешливой улыбкой на лице.
Ему предписано было уехать немедленно, и он не успел даже захватить с собой Фараона. Он оставил его в своем бунгалоу, и это отчасти указывает на растерянность браконьера, потому что таким котом он не мог не дорожить. Но, может быть, Гокли оставил его нарочно, из мести. Во-всяком случае, кот находился в бунгалоу и спал на диване перед топившимся камином в то время, когда за его хозяином пришел представитель власти для исполнения приговора.
Кот Фараон проснулся только в пять часов пополудни, и сейчас же крепкий сон его сменился бодрой энергией; способность к такому быстрому переходу сохранилась в наше время только у диких животных, но давно утрачена всеми домашними.
Солнце ярко светило в небольшое окно; окно было открыто, и в нем с металлическим жужжанием носилась осенняя муха; на камине торопливо тикали часы. Но кота разбудило не солнце, не муха, не тиканье часов… Его разбудил стук отворяемой калитки в палисаднике.
Кот раскрыл свои зрачки, похожие на вертикальные трещины на желтом камне, и кинул быстрый взгляд на открытое окно. Он увидел перед собой «квадратную» черную шляпу, каких теперь не носят, чье-то красное бородатое лицо с маленькими глазками и неприятным, явно угрожающим выражением.
То не был Гокли. У Гокли было белое лицо и большие глаза, — такие глаза особенно нравятся животным и привлекают их доверие. Кот знал, что это не Гокли, но, повидимому, и этот посетитель был ему известен. Так, по крайней мере, можно было думать, судя по поведению кота.
Свирепо сверкая глазами, Фараон без малейшего шума, точно змея, соскользнул с дивана и подкрался к двери, которая вела в кухню. С минуту он постоял в раздумья, повернув голову назад, затем быстро шмыгнул через отворенную кухонную дверь во двор.
Настала полная тишина, — было слышно только тиканье каминных часов. Потом стукнула наружная дверь, и на пороге появилась высокая фигура главного лесничего с двустволкой в руках. Он пришел со своей собакой и стал повсюду искать «проклятого кота». Он решил во что бы то ни стало отыскать и уничтожить Фараона, боясь, что без хозяйского надзора он сделается, пожалуй, еще опаснее для лесного заповедника.