— Не сегодня… Ну, правда, льет, как из ведра.
— Ну, что ж, пойду сварю кофе, а ты, — он лениво потянулся, подошел к столу, выдвинул ящик и достал оттуда какой-то конверт, — погляди пока вот это, — он кинул конверт на журнальный столик, — полюбуйся, грамотно сделано.
Он ушел на кухню варить кофе, а я, не вставая с кресла, дотянулась до конверта, вытащила из него несколько фотографий, и… Странная, тупая иголочка кольнула меня где-то возле диафрагмы. Где-то очень-очень глубоко.
Сделано было действительно грамотно — на черно-белую пленку снимал или очень хороший любитель, или профессионал.
Я и Кот идем в обнимку по переулку… Стоим у табачного ларька… Обнимаемся у подъезда того дома, где я сняла квартирку… Выходим из того же подъезда — Кот чуть сзади готовиться шлепнуть меня по заднице… Я сажусь в какую-то тачку, а Кот, наклонясь ко мне, держится за дверцу — провожает после встречи…
Я смотрела на них долго, а когда подняла глаза, увидела на столике две дымящиеся чашки с кофе, а в кресле напротив меня — Хорька.
— Что это значит? — спросила я.
— Я тебя хотел спросить, — пожал он плечами. — Что это значит? Ты залипла на какого-то козла, лет на десять старше меня, ты сняла фатеру, чтобы… И это — при муже и при мне, не говоря уже про братика…
— Да какое тебе дело?!. - рявкнула я, плохо вслушиваясь в его слова — на меня накатила дикая злоба, потому что… Это было мое, Кот был моим, и я ни с кем не желала… Господи, я только сейчас поняла, как я залипла на него… — Это — моя жизнь, и никто не будет…
— Будет, Рыжик, — перебил Хорек. — Еще как будет — твой муженек. Он прекрасно знает про меня. И уж, конечно, про… — Хорек усмехнулся. — И ему все это до фени. Но про этого… — с презрительной гримасой он скосил свои прищуренные глазки на фотографии.
— Ах ты, блядь!.. — я рванулась было с кресла, но Хорек быстро перегнулся через столик и вернул меня в сидячее положение крепкой… пощечиной.
Наверное, я целую минуту просидела в каком-то трансе. Никогда и никто… Никто и никогда в жизни не посмел меня ударить, а за последние пятнадцать лет жизни с Ковбоем — даже подумать об этом…
(… Я одна… У меня нет никакой прикрышки, и даже такая мразь может меня…)
Потом я взяла себя в руки
(… Ладно, тварь… Ты за это заплатишь…)
и довольно спокойно спросила:
— Чего ты хочешь?
— Для начала — тебя, — ухмыльнулся он. — И не в ванной. До течки тебе еще недельки две.
(…ладно, паскуда… За это ты так заплатишь!..)
— Изволь, котик. Какие проблемы.
— А теперь поговорим о деле, — сказал Хорек, затушив сигарету и набрасывая на себя свой роскошный халат. — Я хочу сделать тебе одно предложение, от которого…
— Я не смогу отказаться? — усмехнулась я.
(… клоун дешевый… Кем ты себя вообразил?.. Шестерка вонючая, ты у меня…)
— Не захочешь. Если, конечно, не дура… Только ты для начала оденься. Дело серьезное.
Я оделась. И дело оказалось серьезное. Дело оказалось такое, что…
Хорек предложил мне покончить с ковбоем. С моим мужем. Вот так — ни больше, ни меньше. Хорек выудил из того же ящика стола, откуда доставал конверт с фотографиями, обычную дискету и сообщил, что на ней — файлы с такими документами… Словом, документы эти — пэ-пэ для Ковбоя, поскольку из них явствует, что Ковбой кинул своего седого партнера, и не случайно, в приступе глупой жадности или жадной глупости, и не один раз, и продолжает это делать, то есть планомерно и со знанием дела копает тому яму, в которую… В которую по замыслу его шестерского высочества, Хорька, должен улечься сам. Вернее не сам, а с любезной помощью его дражайшей супруги, имевшей неосторожность спутаться с каким-то дешевым фраером и подставиться под объектив нанятого Хорьком фотографа…
— А с чего ты решил, что его это ебет? — светски улыбнувшись, спросила я. — Сам говорил, он знает про тебя, так какого же…
— Не валяй со мной дурака, Рыжик, — отмахнулся Хорек. — Он нормальный мужик, нормально относится к твоим шалостям, но с этим козлом, — он ткнул пальцем в раскинутые веером на столике фотки,
(… Ну, погоди, как вы говорите, за козла — ответишь…)
— ты не просто трахаешься. Ты на него запала. Это — совсем другое, и не еби мне мозги, не делай вид, что не сечешь.
— Секу. Но если ты думаешь, что я способна убить человека… Ну, не своими… Но это все равно, что самой сделать…
— Способна. И сделаешь. И не потому что не захочешь семейного скандала, или развода.
— А почему? — равнодушно спросила я, потому что утратила интерес к разговору, потому что Хорек с его дешевым шантажом — просто дурак, если решил, что…
Вдруг тупая игла уже здорово ужалила меня где-то под диафрагмой,
(О, Господи… Хорек не дурак… Кто угодно, но не дурак…)
и я поняла… Поняла — почему…
— Вот именно, — кивнул Хорек. — Поэтому, — он опять ткнул пальцем в фотографии. — Потому что запала на этого, и захочешь, чтобы этот жил. Держи дискету. Денька через три отдашь Седому. Не раньше, но и не позже.
— Что ему сказать… В смысле, где я ее взяла? — помолчав, с трудом выдавила из себя я.
— А он не спросит, — ухмыльнулся Хорек и… подмигнул мне. И подписал себе приговор.
Впрочем, подписал он его, когда вслух сказал… озвучил, чем он меня берет. А когда подмигнул, просто поставил точку. Он не дурак, вернее, уже можно сказать, был не дурак, но он не учел моих пятнадцати прожитых с Ковбоем лет — я кое-чему у него научилась. И усекла одну из главных заповедей: если ты хоть раз поддалась нажиму — шантажу, или еще какому-то, неважно, — если хоть раз прогнулась, тебе конец. Пэ-пэ. Сто процентный. Как говорит моя американская дочка, на сто пудов. А если не прогнулась, то каким бы страшным ни был шантаж, у тебя есть шанс. Пусть малюсенький, ничтожный, но — шанс. Точно, как с теми, кто шел под дулом автомата папаши Ковбоя — позади точно ales, а впереди еще можно поиграть.
Поиграем?
18
— Здорово ты кончаешь, Рыжик, — сказал он, сладко потягиваясь, и вдруг спросил. — Знаешь почему у красных ничего не вышло?
— Почему? — безучастно-вежливо откликнулась я (мне сейчас было столько же дела до красных, сколько бегемоту — до бабочки).
— Вот именно поэтому, — буркнул он.
— Почему — поэтому?..
— Оргазм… — он помолчал, потом повернулся ко мне, и вздохнув, уставился куда-то мимо меня, в стену. — Тебе нет сейчас дела до… Ни до чего. Оргазм, понимаешь?
— Не-а…
— Помнишь у Оруэлла в 84-ом главный идеолог режима… Черт, забыл, как его звали… Ну неважно, словом, он читает лекцию Смиту в Министерстве Любви: мы сделали то-то, сделаем еще то-то, мы контролируем прошлое, значит, контролируем будущее… Ну, и так далее, такая программная речуга, помнишь?
— Ну да… И что?
— И среди прочего он говорит: мы уничтожим оргазм — наши ученые уже работают над этим. Помнишь? Вот это — главное. А наши это упустили, мудозвоны.
Я задумалось. Что-то тут…
— Но они пытались… Эй! — я потерлась носом о его плечо, желая привлечь внимание его уставленных мимо меня в стену каких-то пустых глаз. — Они всегда воевали с сексом, внушали, что секса нет, стирали грань между… — я хихикнула, — между мужчиной и женщиной, словом…
— Словом, как и везде, обделались, — усмехнулся он. — Ты права, они воевали с сексом, но… На идеологическом фронте. Они хотели упразднить оргазм, но… Старались — изо всех сил старались, — сделать это в идейном плане, ну… В идеологии. А это — невозможно. Никакая идея, никакая идеология не перешибет оргазма. Когда ты кончаешь, тебе все — все! — до фени, и… Ты — свободна! Тут надо другим… Наши ученые уже работают над этим… Надо было медицински…
— Бр-р-р! — я зябко передернулась. — Не надо. Хорошо, что… Хорошо, что обделались, или… — Я вздрогнула и уставилась на него. — Ты что, жалеешь, что они не…
— Да нет, — отмахнулся он. — Я просто сейчас с их стороны глянул… Недавно 84-й перелистывал и вдруг пришло в голову — вот где последний штрих, последняя черта… The border. The… — он зевнул. — The percinct.
— Что это тебя вдруг на кошмары потянуло? 84-й и этот… «Король ужасов» его называют — в кабинете сразу две раскрытые книжки валяются. Our best anatomist of horror…[3] Он тебе нравится?
— Нравится, — рассеянно кивнул он. — А ты читала?
— Что-то читала, но на языке, а эти переводы — не-а…
— И напрасно. Хорошие переводы. Этот парень, ну, переводчик в смысле, — он как-то искоса глянул на меня, и… я где-то внутри вздрогнула,
(не может он знать!.. Чего я так испугалась? Черт, не знаю, но… не может он знать, не может!..)
но только внутри, а сверху даже не шелохнулась. — Он неплохо справился, — между тем ровным и каким-то бесцветным голосом продолжал мой Ковбой. — Такой, знаешь, без взлетов и изысков, но и без проколов. Рука набита, надрочена, стиль поймал и — катает себе легко и спокойно. Про таких говорят: старый конь борозды не портит, хотя… Он, по-моему, и не такой уж старый…
В последней фразе мне почудилась вопросительная интонация — слабенькая такая, словно ненавязчивый крючочек, так лениво заброшенный, без особых надежд… Я легонько и как можно равнодушнее пожала плечами.
— С такими легко работать, — лениво продолжал Ковбой. — Легко читается… Можно было бы нанять его для себя — им ведь гроши платят, — пускай себе переводит…
— Для тебя? — я по-настоящему удивилась.
— Ну да. Был б у меня мой личный…
— Личный переводчик? Зачем?.. Ты же знаешь язык, как родной, что за дурацкие…
— Рыжик, чего ты так возбудилась? — усмехнулся он. — Я просто расслабился, ты классно меня трахнула, вот и захотелось поболтать…