– Не надо, я сама подъеду. Хочу поговорить.
– О чем?
– Приеду – поговорим. Ты не против, надеюсь?
– Да не...
– Тогда называй адрес.
Я назвал. Через несколько минут возле ворот забибикало. Я плюнул на домофон и побежал встречать Лару персонально.
Лара приехала на такси.
– Привет, – сказал она.
– Привет. Пойдем в трубу.
– Куда?
– В трубу. У меня труба. Ну, типа, дом на дереве, только под землей.
– Под землей, так под землей.
Мы спустились в трубу. Мне было слегка неудобно, что я живу в трубе, но потом я вспомнил Диогена и успокоился. Диоген вообще в бочке жил, а как прославился.
– Нормальная труба, – оценила Лара. – Из газопровода вырезал?
– Это ракета «СС-18», – соврал я, – «Сатана», ее прямо с завода привезли...
– «Сатана» не такая... – Лара похлопала по стене трубы. – Ладно, впрочем. Тут у тебя плеер есть?
Я кивнул.
Лара вставила диск. Кино пошло.
– Это сарай Гобзикова, – принялся объяснять я. – Он какие-то опыты там проводит, мир, наверное, уничтожить хочет. Такой маньяк, алхимик, одним словом. Или алфизик. Алхимичит потихонечку. Знаешь, люди сейчас разной фигней ведь занимаются, я знал одного перца...
– Кого? – вздрогнула Лара. – Кого ты знал?
– Перца одного, чудика, короче... Ну, чела, бобика, значит, хомуля. Так вот, у него такая была фобия, что ли, – он суши любил делать. Есть не любил, а делать любил. Собирался создать русскую суши-школу. И делал эти суши из грибов, щавеля, дубовых листьев, из лягушачьей икры, из щучьих жабер. В итоге заработал себе паразитов, до сих пор лечится.
– Нет, я не про того перца... Ладно. Тут в фильме одна вещица меня заинтересовала. В сарае.
– Да у него много там разных вещичек интересных, кунсткамера сплошная. Гобзиков – он изобретатель. Механик, типа.
– Механик? – снова удивилась Лара.
– Угу, – кивнул я. – Юный химикас, короче. Пуговичник говенный...
– У него на самом деле много интересных вещей... Он пустит посмотреть?
Вот уж вот. Не ожидал, однако.
– А чего не пустит-то? – сказал я. – Пустит. Можем прямо сейчас поехать, если хочешь. У меня мопед. Ты на мопеде не боишься?
– Не. На мопеде классно, наверное...
Молодец, подумал я. Девчонки не любят мопедов и мотоциклов, от них у девчонок прически портятся. А Ларе, видимо, по барабану. Но на всякий случай я сбегал домой, в свою комнату, достал танкистский ретрошлем – в своем я как-то катал Мамайкину, не хотел, чтобы Лара надевала шлем после нее. И старые авиаторские очки принес, даже еще в кожаной оправе. Куртку брать не стал, куртка у Лары своя была.
От шлема Лара не стала отказываться, а очки упрямо оставила свои. Вид у нее был, правда, слегка инопланетный, но даже оригинально так получилось. Я сбегал на кухню, утянул пол лимонного пирога, завернул половинку в фольгу. Потом мы прошли в гараж.
Я заправил мопедку, и мы выкатились на улицу. Дорогу на улицу Красных Партизан я теперь знал, посему решил немного срезать через центр, проскочить по второстепенным улочкам. Ехал быстро, с завалами и чирками, но Лара на все мое искусство езды внимания не обращала, видимо, подобные скорости ей были не в новинку.
Мы ехали по нешироким улочкам, ехали, все было нормально, но роняйка, присосавшаяся к моей шее, продолжала свою разрушительную деятельность. Нет, я не упал, хотя, может быть, было бы лучше, если бы я упал. Хотя нет, не лучше, я все-таки не один был.
На перекрестке улиц Водопьянова и Станкостроителей я заметил их. По тротуару под голыми прутастыми тополями шагали Мамайкина и Лазерова. Лазерова с пекинесом, Мамайкина сама по себе. Во крапива, не в тему совсем, роняйка.
Я быстренько огляделся в поисках какой-нибудь там подворотни. Подворотен в обозримом пространстве не намечалось, свернуть было некуда. Да и Мамайкина меня уже заметила, сначала слегонца оторопела, затем быстренько зашепталась с Лазеровой и принялась указывать в меня лакированным ногтем мизинца.
– А, блинн, – ругнулся я и принялся снижать скорость.
Лара все поняла и не стала ничего спрашивать. Что тут спрашивать, и так все понятно.
Мамайкина же и Лазерова изобразили, будто нас не видят. Пока не видят, увидят, лишь когда мы подъедем ближе. Линия поведения была для меня вполне прозрачна – надо вести себя спокойно и естественно, как ни в чем не бывало.
Поэтому я тормознулся, швартанулся, улыбнулся.
– Привет, девчонки! – бодро сказал я. – Гуляете?
– Мы-то гуляем, – ехидно улыбнулась Лазерова, – а вы куда? За ежевикой?
Мамайкина равнодушно смотрела в сторону, будто меня не было.
– К Гобзикову едем, – небрежно бросил я.
– К Гобзикову? – удивилась Лазерова. – Зачем это?
– Как интересно, – лисьим голосом пропела Мамайкина. – А раньше вы с этим Гобзиковым вроде бы подрались. Ты, кажется, его одежду выкинул?
– Ну подрались, – сказал я. – И что? Мало ли кто с кем дрался? Братья Райт все время дрались, а ничего, самолет изобрели.
– Вы что, братья? – осведомилась Мамайкина с презреньем. – Да... Родственнички у тебя...
– Правильно говорят, от ненависти до любви один шаг. – Лазерова дернула пекинеса, пекинес жалобно тявкнул. – Вы что, тоже самолет изобретаете?
– Говнолет, – не удержался я.
– Я же говорю, от ненависти до любви – один шаг, – повторила Лазерова.
– Обратно тоже, – заметила Мамайкина. – Лара, а ты у нас в драмкружке не хочешь поучаствовать?
– Хочу, – ответила Лара.
– Вот и отлично. Приходи завтра в два в актовый зал...
– А я? – спросил я. – Ты же говорила, что я тоже могу...
Мамайкина пожала плечами.
– Я тоже приду, – сказал я. – Обязательно приду.
– Приходи, – улыбнулась Мамаиха. – У нас нет никого на роль Сопливого Тишки...
Лазерова и Мамайкина дружно заржали, ха-ха-ха, ха-ха-ха.
– Слушай, Мамайкина... – начал было я.
– Нам пора. – Мамайкина взяла Лазерову под локоть. – Правда, Лена?
– Правда и истина, – подтвердила Лазерова.
Они уже хихикнули и направились дальше по улице.
– Метелки... Сопливый Тишка. А кто такой Тишка вообще?
– Собака, наверное, – ответила Лара. – Пес.
– Пес, значит...
Я сплюнул через зуб, пнул кикстартер. Несколько сильней, чем нужно, пнул, стартер ответил мощной отдачей, рычаг ударил мне по голени. Я рыкнул и вывернул ручку газа. Мопед плюнул из глушака огненной струей и дернул вперед.
Мы провизжали по городу, распугивая весенних ворон, провизжали по Берлину, остановились возле дома по улице Прасных Картизан.
Дом 8а претерпел изменения. Дверь покрасили в синий цвет, а с торца поставили самодельные железные качели. Быстро. Качели не пустовали, на них с упорными лицами раскачивалась уже знакомая мне шпана в количестве двух штук. Хорошо раскачивалась, с явным намерением свернуть шею.
Завидев меня, Лару и мопед, шпана свалилась с качелей, подбежала поближе и предложила услуги по охране техники от вражеских посягательств. Потребовала двадцатку. Я выдал мелким вымогателям по червонцу на леденцы, и шпана великодушно сообщила, что Егор сейчас в сарае, прямо и направо.
– Он там все время торчит, – сообщила шпана.
Я и Лара пошли прямо и направо, впрочем, я знал, куда идти.
Сарай тоже немного изменился. Правый угол был выкрашен той же синей дверной краской, на остальной сарай то ли краски не хватило, то ли усердия.
– Синий угол... – пробормотала Лара.
– Ну да, синий. И что?
– На четыре ветра, в полтора километра, мертвою водой, проросла лебедой, на синий угол, глазами от пугал...
Лара шептала. Какую-то бессмыслицу шептала, какую-то ерунду, бред, набор плохо срифмованных слов...
Но я почувствовал, как закружилась у меня лебеда, то есть голова. Мгновенно закружилась, до тошноты.
Я посмотрел на Лару с некоторым испугом. То, что она сказала, уж очень было похоже на заклинание.
– Это стихи, – пояснила Лара. – Один паренек написал. Странный такой был... Может, войдем?
Я пнул дверь, и мы вошли.
Гобзиков вскочил из-за стола. Он не ожидал. Нет, может, меня он и думал встретить, но Лару не ждал точно. Он как-то засуетился и даже принялся причесываться.
– Здравствуй, Егор. – Лара сразу подошла к нему, пожала руку.
– Здравствуй... – Гобзиков был растерян. – А я тут паяю...
Гобзиков указал на стол. Гнал он, гнал, нагло обманывал. Ничего он не паял. Холодным паяльником нельзя паять. Я вгляделся в обстановку внимательнее и обнаружил торчащий из-под сгоревшего тогда агрегата краешек бумаги. Гобзиков работал с бумагами. Что-то там изучал.
– Привет, – поздоровался и я. – Привет, Егор. Тут такая лопата...
– Привет. – Гобзиков махнул рукой. – Слушай, ты камеру не прихватил? У меня как раз тут один опыт намечается, рассчитываю кое-что...
А смотрел он при этом на Лару. Только на нее.
– Не прихватил, – ответил я. – Мы вообще-то по делу...
– Ну да, – Гобзиков вытер лицо подолом рубашки, – конечно, по делу. Садитесь, пожалуйста...
Он скинул со стульев на пол какую-то электронную лабуду, подул на сиденья, стряхнул пыль.
– Я тут паяю, – принялся рассказывать Гобзиков. – И старые бумаги изучаю, записи, много чего интересного можно найти. Вообще... А вы по какому делу?
– Видишь ли... – начал я. – Мы по очень серьезному делу...
Потом мы вместе посмотрели на Лару.
Лара нас не замечала, разглядывала карту. Ту самую, которая висела на стене. С ее лицом что-то происходило. Нос у Лары как-то морщился, Лара даже потерла его ладонью. Потом поправила очки. Вернулась в реальность. Но на карту смотреть не перестала.
– Садитесь все-таки, – предложил Гобзиков.
Мы уселись на холодные железные стулья.
– А вообще, Егор, ты тут чем занимаешься? – спросила Лара.
– Да? – присоединился я. – Чем занимаешься?
– А, – махнул рукой Гобзиков, – проверяю кое-что... Опыты разные...