ец понял, что за этим полицейский и приходил: не услышать экспертное мнение, а заинтересовать, заставить незаметно самому попросить взглянуть на тело. То есть это не он, Лосев, попросил Никиту поехать, а Никита сам захотел. И вроде как Лосев после этого ему ничего не должен. Не то чтобы Никита обязательно потребовал бы что-то за услугу, скорее, он сделал это машинально. Что ж, хорошая привычка, сильно облегчает жизнь.
За Лешей закрылась дверь, а Никита все еще мысленно рассматривал фотографии, прислушиваясь к ощущениям и намечая план действий, когда увидит тело ведьмы, поэтому не заметил, как Яна закрыла конспекты и подошла к нему. И только когда она окликнула его, поднял голову и встретился с ней взглядом. И сразу понял, что заниматься теорией в ближайший час они не будут, а в морг он поедет не один.
Яна никогда не была любительницей подслушивать чужие разговоры; если и случалось стать их невольной свидетельницей, то абсолютно без злого умысла и предварительного сговора с совестью. Как и в этот раз. Когда к Никите Андреевичу пришел неизвестный мужчина, она лишь скользнула по нему взглядом и, не узнав, вернулась к конспектам, пытаясь вникнуть в сложную тему, чтобы потом, когда Кремнев начнет объяснять ей более подробно, не показаться совсем уж глупенькой дурочкой. Хватит и того, что зачет не сдала, позорище. Однако, когда она поняла, что посетитель — полицейский и пришел он, чтобы о чем-то посоветоваться с преподавателем, слух сам собой обратился к их разговору.
Яна хотела расследовать преступления с самого детства, хоть для этого ей и пришлось выдержать настоящую битву с отцом. Тот, сам бывший следователь, наотрез отказывался видеть дочь своим преемником. Кем угодно: переводчиком, преподавателем, хоть физиком-ядерщиком, а иногда Яне казалось, что он согласился бы даже на стриптизершу — только не следователем. На то у него были причины. Когда-то из-за его работы погиб сын, Янин младший брат. Жена забрала Яну и ушла, не простив его. Затем, правда, бросила и ее, отослав обратно к отцу, но папа даже в этом умудрялся себя обвинить. Дескать, из-за него, из-за его работы бывшая жена и дочери жизнь сломала. Яна сначала не понимала этого бичевания, и лишь год назад Элиза по большому секрету рассказала ей, что, возвращая дочь отцу, ее непутевая мамаша заявила, что Яна напоминает ей о случившемся и причиняет этим боль. И если до этого Яна, не видевшая мать с десяти лет, еще втайне мечтала съездить к ней в гости, посылала открытки на праздники и писала длинные письма, то теперь оборвала всякое общение. Если у этой женщины хватило совести бросить не только мужа в трудную минуту, но и дочь, то о чем с ней вообще можно разговаривать? Как можно считать ее матерью? Лучше уж никакой, чем такая. И — вот ведь странность — после принятого решения Яна внезапно почувствовала, что стало легче дышать. Думала, что будет наоборот, что будет страдать, но оказалось, что это давно отболело, а она все еще продолжала тащить чемодан без ручки, стирая в кровь ладони.
В общем, поскольку работа в полиции Яну очень интересовала и после университета она собиралась идти работать в Следственный комитет и раскрывать преступления, она не удержалась от того, чтобы немножко послушать, о чем говорят преподаватель и его гость. И чем больше слушала, тем сильнее кровь отливала от ее лица, собиралась в животе и завязывалась в тугой узел страха. Того страха, который преследовал ее во снах, выжигая все вокруг. Яна пробовала отвлечься, снова погрузиться в конспекты, но ничего не выходило. Мужчины говорили тихо, и она едва сдерживала себя от того, чтобы не заорать: «Да говорите вы громче!»
Наконец незнакомец собрал бумаги, сказал Никите Андреевичу, что будет его ждать, и вышел. Яна сразу же поднялась и, не думая о том, что собирается признаться в некрасивом поступке, направилась к столу преподавателя. Кремнев этого даже не заметил, пришлось его позвать.
— Никита Андреевич, пожалуйста, расскажите, о чем вам говорил этот человек!
Наверное, не стоило так прямо, но окольными путями Яна ходить не умела. Такая уж уродилась, что теперь? В светло-карих глазах преподавателя сначала скользнуло удивление, а потом расплескалось черными крапинками раздражение напополам с разочарованием.
— Яна, вам говорили, что подслушивать некрасиво? — уточнил он.
— Мне даже говорили, что уж коль подслушала, то хоть не афишируй это, — покачала головой Яна. — Но это важно! Тот мужчина полицейский, да? Он расследует какие-то дела, где маньяк похищает у жертв сердца?
Раздражение сменилось восхищением. Не то ее слухом, не то наглостью. И Яна поспешила продолжить, пока он не остановил:
— Никому другому я в этом не призналась бы, но вам могу, потому что вы поймете. Мне снятся сны. И в этих снах я держу в руках бьющееся сердце. Человеческое. Мои руки в крови, и мне очень страшно.
По мере того как она говорила, в глазах Никиты Андреевича появлялось еще одно новое чувство: любопытство. Яна думала, что его заинтересовал рассказ, но когда она закончила, он спросил:
— Почему вы думаете, что я пойму?
Она должна была, наверное, смутиться, но не стала. Если уж призналась в том, что подслушала разговор, глупо стесняться того, что слышала сплетни, бродящие по коридорам университета. Вряд ли для него это секрет.
— Потому что знаю, что о вас говорят.
— И что же?
— Что вы другой.
— Чокнутый?
— Экстрасенс.
Никита Андреевич усмехнулся.
— Я гораздо чаще слышу «чокнутый».
Яна смело выдержала его взгляд, глаза не отвела и не улыбнулась.
— Каждый считает в силу своего мировоззрения.
— А вы, значит, верите в сверхъестественное?
— Я знаю, что оно существует.
Кремнев какое-то время молчал, по-прежнему глядя ей в глаза, будто читал в них что-то. И Яна не отводила взгляд, позволяя ему прочесть все, что он хотел. Она не знала, что именно он пытается разглядеть. Не то на самом деле может увидеть ее прошлое, не то просто понимает, что она готова к честному признанию в ответ на его рассказ.
— Значит, то, что я о вас слышал, правда? — наконец спросил он. — О том, что произошло несколько лет назад в городе Лесном и о том, какое отношение ко всему этому имеет ваш отец и ваша мачеха.
— Ну, технически она мне не мачеха, — улыбнулась Яна. До сих пор было странно слышать это об Элизе. И вовсе не потому, что они с отцом так и не были женаты. Элиза воспринималась ею если уж не как бывшая учительница, то как старшая мудрая подруга, но точно не человек, который может заменить мать. — Но думаю, что вы слышали правильно.
— Расскажете подробнее? — попросил он.
— По дороге в морг? — невинно хлопнув ресницами, уточнила Яна.
Никита Андреевич рассмеялся.
— А вы интриганка, вы знаете?
Яна лишь развела руками.
— Папа твердит мне это с десяти лет.
На город уже спустились ранние зимние сумерки, принесшие с собой значительное похолодание, но без снега. Яна сразу заметила на скамейке под одним из пока еще не горящих фонарей мужчину, приходившего к Кремневу, однако прежде, чем она озвучила бы свои опасения, Никита Андреевич и сам понял, что рассказывать при постороннем об Элизе она не захочет, и сказал знакомому, что они поедут следом на его машине.
— Девушку тоже с собой берешь? — усмехнулся знакомый, которого Никита Андреевич представил как Алексея.
— Это моя самая способная студентка, — как ни в чем не бывало пожал плечами Кремнев. — Ей будет полезно приобщиться к практике, если всерьез намерена стать следователем.
Алексей бросил на Яну оценивающий взгляд и едва заметно покачал головой. Должно быть, тоже не поверил, что она всерьез хочет стать следователем. Никто не верил сначала. Уж с ее-то внешностью! Яна была невысока ростом, не выглядела ни на день старше своих девятнадцати лет и постоянно красила белые как снег волосы в совершенно безумные цвета. Вот сейчас с ее головы медленно сходил цвет «фуксия», превратившийся уже в нечто бледно-розовое. Не верили сначала. Потом, когда узнавали ее лучше, начинали верить. Никита Андреевич в первые месяцы тоже смотрел снисходительно, а потом вот зачеты ставить перестал, стоило ей не понять тему.
Однако что бы там себе ни думал этот полицейский, а возражать против присутствия Яны не стал. Удостоверился, что они знают, куда ехать, и направился к своей машине.
Никита Андреевич сначала выехал с университетской парковки и лишь затем кратко пересказал, зачем приходил Алексей, поведал про трупы с вырезанными сердцами, один из которых накануне был не то сожжен, не то самосожжен. Яне очень хотелось спросить, какая именно помощь Алексею понадобилась от Кремнева, зачем они едут в морг, но она не стала. Скоро сама увидит.
— Так что же случилось с вашей мачехой? — поинтересовался Никита Андреевич, закончив со своей частью договора.
— А что вы слышали? — тут же спросила Яна.
Преподаватель бросил на нее странный взгляд, в котором перемешалось удивление пополам с восхищением.
— Проверяете, что я и так знаю, чтобы не рассказать лишнего? — уточнил он.
Яна не стала отрицать. В конце концов, она собирается раскрыть несколько секретов не самого чужого ей человека. А вот с Никитой Андреевичем, в отличие от Элизы, она почти не знакома.
— Я читал, что несколько лет назад в глухом городишке, затерянном где-то в лесах и болотах, произошла серия странных убийств, — послушно начал он. — Убивали женщин, и убийства очень походили на ритуальные. Все это происходило на фоне лесного пожара, отрезавшего город от внешнего мира. Как выяснилось, за много лет до этих событий группа подростков провела некий ритуал. И вот спустя двадцать лет дочь одной из тех девочек и убила остальных. Ваша мачеха оказалась последней и тоже едва не погибла.
Он замолчал, бросив на нее вопросительный взгляд, но Яна ничего не ответила. Понимала, что это еще не все. Если бы было все, что ему известно, он не спросил бы про Элизу. Потому что в его рассказе не было ровным счетом ничего сверхъестественного.