Если уж смотреть правде в глаза, то Лосев действительно считал себя лишним в ее жизни, но дело было не только в блоге. Даже вообще не в блоге, при чем тут блог? Он был лишним везде, даже в этой квартире не чувствовал себя дома, хотя заплатил за нее ровно половину. Но в ней не было ничего из того, что могло бы ему нравиться. Начать с того, что Лосев вообще не хотел студию. Не выспаться после суток, не выпить кофе с утра, не разбудив Анюту. Но Анюта, увидев квартиру, сразу влюбилась в нее, умоляла, восторженно рассказывала, как круто она будет смотреться на фотографиях. Вот что для нее было главным: как круто квартира будет смотреться в ее блоге. Лосев тогда еще был страстно влюблен и не смог отказать.
Все в этой квартире было белым: белые обои, белый кухонный гарнитур, белый кожаный диван, белый пушистый ковер возле кровати, накрытой белым покрывалом. Наверное, если бы выпускали телевизоры с белым экраном, Анюта купила бы его. И на фоне этого белого акцентом выделялись лишь некоторые темно-фиолетовые мелочи. Лосев не мог грамотно оценить, насколько все это эффектно смотрится в инстаграме, но вот то, что ему некомфортно жить в такой квартире, знал. А еще в квартире всегда была стерильная пустота. Не чистота, а пустота. На обеденном столе стояла лишь ваза с цветами, на рабочих поверхностях кухонного гарнитура не лежало ничего лишнего. Даже дурацкую солонку приходилось искать в шкафчике без ручек. Готовить Анюта тоже не готовила. Во-первых, не любила, а во-вторых, любое приготовление пищи неизменно оставило бы некрасивые капли на глянцевых поверхностях. Как утверждала его жена, такие кухни не предназначены для того, чтобы на них готовить. Такие кухни предназначены для того, чтобы на них красиво распаковывать еду, доставленную из разных ресторанов, и делать красивые фотографии для отзывов в блоге. Рестораны, кстати, с радостью предоставляли бесплатные ужины или хотя бы значительные скидки.
В общем, Лосеву среди эффектно-блогерского великолепия было неуютно, и, когда прошла бешеная страсть к юной жене, все это вылезло наружу. Он пытался объяснить Анюте, рассказывал, что не может жить в такой атмосфере, что ему нужно место, где он сможет отдыхать, но она не слышала. Она услышала только претензию, что не пишет о нем в блоге. Претензия была высказана в рамках рассказа о том, что блог заменил ей реальную жизнь, в которую не вписывается ничего из важного ему, и он сам не выписывается. Что она читает модные, но неинтересные книги. Что в кино они идут не на тот жанр, который любят оба, а на тот, который сейчас на волне популярности. Что он, черт побери, хочет хоть раз съесть на ужин жареной картошки с котлетой, а не стейк на овощной подушке! Но кого интересовал этот рассказ?
И вот Анюта пригласила какого-то крутого фотографа, который сделает им семейные фотоснимки в интерьере их эффектной квартиры, а она затем создаст целую серию постов, о нем в том числе, а он, сволочь такая, собрался свалить на работу и потом замученным видом испортить ей все фотографии!
Кофе Лосев не допил. Поставил полупустую чашку прямо на белую глянцевую поверхность идеально чистого стола, оделся и вышел из дому. Просто не было никаких сил в четыре утра слушать о том, какая он сволочь, раз потом еще смеет предъявлять ей претензии, будто это она ничего не делает для сохранения семьи.
На улице было по-зимнему морозно, но шапку надевать он не стал, хоть до машины придется пройти с полкилометра: накануне вернулся очень поздно, и все парковочные места были уже заняты. Не такие уж у них суровые зимы, чтобы носить шапки. Пожалуй, даже капюшон накидывать не станет, может быть, морозный воздух разбудит окончательно. И только когда ночную тишину разрушил мерный гул двигателя, Лосев наконец понял, что странного было в адресе, названном дежурным: это был не номер дома, а номер пустыря на пересечении двух улиц. Когда-то там стоял старый дом, сохранившийся еще с дореволюционных времен, но пару лет назад он погиб в огне, а новый строить не стали. Площадку заасфальтировали, и теперь там размещались приезжие цирки и зоопарки, проводились небольшие концерты и митинги при необходимости. Лосев попытался вспомнить, что там располагается сейчас, но не смог.
Оказалось, цирк. Еще на подъезде он увидел большой белый купол, а вокруг шатра стояли небольшие, ярко разрисованные фургончики. Город мирно спал, а вот в цирке горели огни. На парковке столпились полицейские автомобили, и было их гораздо больше, чем обычно выезжает на труп. Случилось что-то нерядовое, но что, Лосев пока не понимал. Одно ясно: не зря дежурный его подгонял.
Цирк не спал. Артисты слонялись из угла в угол, собирались небольшими группками, о чем-то тревожно шептались, со страхом поглядывая на снующих по территории полицейских. О том, что труп находится в одном из фургонов, Лосев догадался по скоплению вокруг него не только полицейских, но и самых смелых зевак. Поздоровался с парочкой курящих на улице оперов, кто, очевидно, дежурил этой ночью, и вошел в фургон.
Терпкий запах свежей крови ударил в нос, едва не заставив его пошатнуться. После уличной свежести это оказалось так неожиданно, что Лосев с трудом удержал в себе рвотные позывы. Все как в прошлый раз: убитая — молодая девушка с пепельно-серыми волосами, в которых некрасивыми пятнами запеклась кровь, лежала на полу, посередине тесной комнатушки, служившей одновременно и гримеркой, и спальней, раскинув в стороны прозрачно-бледные руки. Девушка была обнажена полностью, а раскрытая грудная клетка демонстрировала отсутствие сердца. Поскольку в фургоне не было никого, кроме двух криминалистов, Лосев не стал задерживаться внутри, не желая им мешать, вышел на улицу.
Лера и Воронов стояли чуть поодаль и махнули ему рукой, когда он спрыгнул на землю. Оба держали в руках сигареты, но если Воронов постоянно затягивался, выпуская в воздух сизые струйки, то Лера лишь стряхивала на землю пепел. Очевидно, произошедшее располагало к тому, чтобы зажечь сигарету, но еще не достигло той критической точки, когда ее хотелось бы курить.
— Доброй ночи, — поздоровался Лосев, подходя ближе.
— Какой уж тут доброй, — проворчал в ответ Воронов. — Ты девчонку видел?
Лосев кивнул и не сдержался — поморщился, повел плечами, стряхивая образ лежащей на полу выпотрошенной девочки.
— Кто она?
— Артистка цирка, — Воронов снова затянулся, глубоко, едва не закашлялся. — Работала у них гадалкой. То ведьма, то гадалка, мать их.
То ведьма, то гадалка. Странное совпадение.
— Странное, — согласился Воронов, когда Алексей высказал это вслух. — И если бы не бомж, я б уже подумал, что у нас завелся инквизитор.
— Инквизиторы только ведьм истребляли, — напомнила Лера.
— А все одно, — отмахнулся следователь. — В любом случае, бомж в эту картину не вписывается.
— Или вписывается, но мы пока этого не знаем, — задумчиво проговорил Лосев.
— Думаешь, он тоже был из этих?.. — Воронов с интересом посмотрел на лицо подчиненного.
— Кто его знает? Но среди бездомных во все времена были разного рода юродивые.
Следователь снова задумчиво затянулся, глядя на фургон, где работали криминалисты.
— Надо разузнать о нем подробнее, — наконец решил он. — С утра займемся. Сейчас бы с этим разобраться.
Оказалось, что столько полиции собралось не зря. По предположениям Леры, девушку убили около часа назад. Один из работников цирка, ветеринар, вышел без четверти три на улицу, чтобы сделать укол приболевшему медведю, и увидел, как от фургона, где жила гадалка Лидия, в миру Лидия Маркес, отходит темная фигура. Рассмотреть человека ветеринар не успел, тот быстро слился с темнотой между фургонами, но после того, как уколол медведя, решил проверить, все ли хорошо с Лидией. К цирку люди относятся по-разному, бывают и угрозы, однажды даже до рукоприкладства дошло. Достается обычно дрессировщикам, но мало ли что. Дверь в фургон была приоткрыта, и ветеринар заглянул внутрь.
Полиция приехала быстро, и сейчас бойцы прочесывали близлежащие районы, разыскивая высокого мужчину в темной одежде с объемной сумкой на плече. Именно так описал его ветеринар. Надежда была, конечно, крохотной, но не сидеть же сложа руки. С утра будут просматривать камеры на ближайших магазинах, может быть, одна и засняла что-то интересное, а пока своими силами, своими умениями…
Воронов докурил, бросил окурок в урну и направился к фургону, велев Лосеву подтягиваться к осмотру, как только закончат работу криминалисты.
— Что думаешь? — спросила Лера, когда они остались одни.
— Думаю, что неплохо было бы показать труп Нику, — признался Лосев. — Пока у нас не очень сходится с тем, что он увидел во сне той девчонки.
Лера загадочно улыбнулась, а потом кивнула в сторону парковки.
— Ник здесь. Мы как раз киношку смотрели, когда мне позвонили. Вот он и привез меня, а я попросила его подождать, вдруг получится дать ему взглянуть на труп уже сегодня.
Лосев удивленно покосился на Леру. Нет, он знал, что они с Кремневым давние друзья, но друзья не смотрят до трех часов ночи киношки.
— У тебя с ним что-то есть? — не удержался он.
Лера выразительно закатила глаза.
— Вот тебя сейчас именно это интересует?
— Безусловно!
— Нет у нас с ним ничего. Друзья мы. Близкие и давние. Сможешь договориться с Вороновым, чтобы его пустили к телу?
Лосев тяжело вздохнул и посмотрел на фургон. Договориться со следователем пустить на место преступления не просто постороннего, а экстрасенса, задача нелегкая. Воронов если и дослушает, то поднимет на смех. Однако раз уж Ник здесь, стоит попытаться.
Никита действительно сидел в машине на парковке, наблюдая за суетой на территории бродячего цирка. В закрытую наглухо машину не доносилось ни звука, в салоне царила тишина. Он терпеть не мог слушать музыку фоном, это всегда отвлекало, поэтому сейчас слышал лишь собственное дыхание и гадал, что происходит там, в нескольких десятках метров впереди.
Лера просила подождать на случай, если удастся пустить его к жертве, вот он и ждал. Завтра, а точнее, уже сегодня у него нет лекций в университете, некуда торопиться. Да и самому было бы интересно взглянуть. Это дело заинтересовало его не только потому, что само по себе было чудовищным и непонятным, но и потому, что ему нечасто удавалось прикоснуться к расследованию. Леша иногда просил помочь, но дальше одноразового контакта с телом жертвы редко доходило.