, он пока не мог его внятно сформулировать, а потому не стал ничего отвечать. Вместо этого попросил:
— Можно мне еще раз заглянуть в ваш сон?
Яна удивилась, но спрашивать ничего не стала. Пожалуй, эта черта в ней ему нравилась: любопытная, но знает, когда лучше промолчать, а когда и вовсе сначала сделать, а потом спрашивать, зачем. Она протянула ему ладонь, и Никита немного замешкался перед тем, как обхватить ее. Нет, он не боялся снова узнать в ее сне себя. Уже узнал, второй раз не страшно. И нет надежды, что первый раз ошибся. Он не соврал Лосеву: себя он узнает всегда, тут невозможно ошибиться. Но в первый раз, ошарашенный этой информацией, Никита мог кое-что упустить. И сейчас оно щекотало его сознание, как выбивающаяся из общего ряда чашка. Но если чашку он мог ухватить за ручку, вытащить и рассмотреть, то с мыслью так не получалось. И ему нужно было снова очутиться в Янином сне.
В этот раз погружался небыстро. Не хотел снова утонуть в осознании того, что Яна держит в руках его сердце, захлебнуться в собственных эмоциях и не рассмотреть ту чашку, которая стоит не в ряд. Светло-голубые Янины глаза потухали медленно. Он цеплялся за них, не давая себе оборваться в глубину резко, медленно-медленно клал руку на ее ладонь, увеличивая площадь соприкосновения, пока наконец его рука не легла полностью на ее, а светлые глаза не исчезли под темной пучиной.
Он в темноте, но темнота не пугает. Он всегда в темноте в таких видениях. Темнота лучше помогает понять, что происходит вокруг, обостряет восприятие информации остальными органами. Ему не больно и не страшно, уже хорошо. Не отвлекает. Он сидит на чем-то холодном и твердом, спиной касается твердой поверхности. Руки, похоже, связаны: затекли, ими не пошевелить. В темноте кто-то есть. Шаги тяжелые, шаркающие. Человек либо стар, либо грузен. Он периодически вздыхает и что-то бормочет, но Никита не может разобрать слов. Не может даже понять, голос мужской или женский.
Нет, здесь все в порядке, ничего необычного. Ничего выбивающегося из ряда. Чашка, повернутая ручкой в другую сторону, не здесь. Ему потребовалось определенное мужество, чтобы отпустить это видение и окунуться в следующее. Пульсирующее сердце в руках. Кровь течет по пальцам, по ладоням, скатывается по запястьям и срывается вниз. Руки уже не его, но он по-прежнему все хорошо чувствует. Чувствует тепло крови, биение скользкого сердца. И его чашка здесь. Руки. Он знает эти руки. Нет, это не руки Яны, мужские. Яна видит их во снах как свои, но это мужские руки. И Никита знает их обладателя. Не может понять, кто это, но определенно знает его.
Из видения его выдернули резко. Свет ударил по глазам, заставив зажмуриться. Только что он был в полной темноте, отдавшийся чувствам, как вокруг все залило светом, ощущения исчезли, осталась только резь в глазах. Несколько раз вдохнул, выдохнул и только потом осторожно приоткрыл веки. Яна смотрела на него одновременно со страхом и виной.
— Простите, — прошептала она. — Я не хотела прерывать сеанс, терпела сколько могла.
Никита посмотрел на ее руку и увидел на бледной, без капельки крови, коже бордовые пятна от собственных пальцев. Он так крепко сжимал ее ладонь, что, пожалуй, еще немного — и сломал бы ей кости.
— Черт! — выругался он. — Простите, я не хотел. Дайте посмотрю.
Яна протянула ему руку, и он взял ее в свою ладонь осторожно, погладил кончиками пальцев бордовые пятна. Вроде бы не сломал, но синяки останутся.
— Кажется, теперь в качестве извинений я тоже должен вам ужин? — пошутил Никита.
— Как только поймаем маньяка, я с вас его стребую! — согласилась Яна. — Что вы увидели?
Никита немного помолчал, думая, что ей можно сказать, но затем признался:
— У меня такое чувство, что я знаю маньяка.
— Что? — Янины глаза так сильно округлились и расширились, что стали почти размером с тарелку, на которой лежала ложечка для размешивания сахара.
— Сам в шоке, — Никита развел руками. — Но мне очень знакомы руки, которые держат сердце. Я знаю эти руки. Точнее, знаю их запах.
— А почему вы не почувствовали этого раньше?
Хороший вопрос. Скорее всего, потому, что был слишком поглощен чужими ощущениями. А в последнем сне собственные ощущения его хоть и напугали, но при этом были такими привычными, что он смог рассмотреть и кое-что другое. Но Яне, конечно, этого говорить не стоило.
— Вы ведь и сами поняли, что пятая жертва будто ничего не ощущает. Нет эмоций, нет чувств. Быть может, это и позволило мне узнать запах маньяка.
— Кстати, почему пятая жертва ничего не чувствует, тоже интересный вопрос!
— Интересный, но пока я на него ответить не могу.
А ложь дается ему все легче и легче. Сам от себя не ожидал.
— Зато я думаю, что полиции следует поискать каналы, по которым бокор достал тетродотоксин. Едва ли он смог провезти его на самолете с Гаити, значит, нашел здесь. Мы не знаем остальных составляющих колдовского порошка, но этот компонент известен, и стоит начать с него. Так что вы ужинайте с Сатиновым, а я свяжусь с Лешей.
Никита указал на большое окно, за которым как раз остановилась дорогущая машина молодого участкового, и из нее вышел водитель. Сатинов разоделся настоящим щеголем: дорогое укороченное пальто, джинсы, модные ботинки. На пассажирском сиденье Никита разглядел букет из кроваво-красных роз и подумал, что букет совсем не подходит Яне. Яна еще слишком юна для таких цветов. Ей бы что-то нежное, романтичное. Хотя бы уж розовые розы, если так непременно нужны именно они. А еще Никита внезапно понял, что не хочет, чтобы она сейчас уходила от него, садилась в эту дорогую машину и ехала ужинать с красавчиком мажором.
Должно быть, осознание возможной смерти в скором времени так действует на него. Пока он с кем-то, маньяк не нападет. Мертвый врач действует по приказу, не способен думать и проявлять инициативу. Он постарается поймать его, когда Никита будет один. Зачем ему свидетели?
Хотя в таком случае Яне лучше держаться от него подальше. Кто знает, какой приказ у зомби? Что, если он не станет ждать, когда Никита останется один, а просто устранит препятствие?
Глава 16
На следующий день все снова собрались дома у Леры, только на этот раз Яна приехала не с Никитой Андреевичем, а с Сашей. Тот позвонил еще в обед, рассказал о собрании и предложил заехать за ней. Яна вполне могла бы добраться и с Никитой Андреевичем, все-таки из одного места будут ехать, но Саша настаивал, и она не стала отказываться. С каждым днем участковый нравился ей все больше. Он не торопил события, не тащил ее в койку и даже после вчерашнего ужина целомудренно отвез к общежитию. Хотя, положа руку на сердце, Яна скорее всего не стала бы долго противиться другому развитию событий.
Они приехали последними. На этот раз троица сидела в тесной Лериной кухне, а на столе возвышался огромный торт на ярком блюде.
— О, молодежь подтянулась, — прокомментировал Алексей. — Давайте вы миловаться будете после совещаний, а? А то в следующий раз начнем без вас.
Лера бросила на них насмешливый взгляд, Никита Андреевич почему-то нахмурился, а Яна покраснела. И только Саше было все нипочем.
— А ты не завидуй! — ухмыльнулся он, ничем не опровергнув слова Лосева, будто они на самом деле опоздали, потому что никак не могли оторваться друг от друга.
— В общем, Воронов негодует, — начал посвящать в подробности Алексей, когда все наконец расселись за столом. — В зомби он то ли не верит, то ли не желает верить, я так и не понял. Поэтому они с Шумаковым отрабатывают версию о том, что похороны Макарова были мистификацией. Взяли в оборот его жену и эксперта, выдавшего заключение о смерти. Это, кстати, вовсе не Сарышев, которого мы подозревали. Мне же Воронов негласно разрешил работать по зомби, но тут я больше надеюсь на Никиту. Образцы земли из могилы Макарова полностью совпали с образцами, найденными на местах преступления. Так что это наверняка Макаров так или иначе.
— А что по бокору? — спросил Никита Андреевич.
— Проверил я твою Шариссу Бернарден. Она действительно никуда не улетала. Не то что домой, а даже в Москву не полетела. На рейс зарегистрировалась, но на посадку так и не пришла. Ее несколько раз звали по громкой связи, но в итоге самолет улетел без нее. Мне удалось посмотреть записи с видеокамер. Повезло, что их еще не стерли, больше месяца прошло. Дама она колоритная — негритянка шестьдесят второго размера, поэтому нашли быстро. Она сдала багаж, зарегистрировалась и уже пошла к пункту досмотра, но внезапно остановилась: ей кто-то позвонил. Говорила по телефону меньше минуты, а затем бодро зашагала к выходу. И дальше все, не вернулась.
— Интересно, — протянул Саша. — А камер на выходе нет?
— Есть, но записи уже стерты.
— Если она пошла к выходу, не забрав багаж, значит, собиралась вернуться, — заметила Яна.
— Или по телефону ей сообщили что-то очень важное, что стало важнее багажа, — добавила Лера.
— Я скорее с Яной соглашусь, — покачал головой Алексей. — Что может стать важнее багажа для человека в чужой стране? На родине можно было бы предположить, например, смерть близкого или что-то в этом роде, но здесь?
— Согласен, — вставил Саша. — Думаю, ее вызвали просто на минутку, например, сказав, что она что-то забыла в машине того, кто ее привозил.
— А кто ее привозил? — поинтересовалась Лера.
— Такси, думаю? — Саша вопросительно посмотрел на Алексея.
Тот нахмурился.
— Этого я не знаю. Ник, можешь выяснить у Шевелева?
Никита Андреевич ничего не ответил. Он задумчиво крутил в руках очки в темной оправе и, казалось, даже не услышал вопроса. Это не укрылось не только от Яны, но и от остальных.
— Что? — спросила Лера.
— Вчера я еще раз заглянул в сон Яны, — задумчиво проговорил Кремнев, — и понял, что знаю маньяка. Всю ночь я пытался вспомнить, где и когда мог пересечься с Макаровым достаточно тесно, чтобы запомнить его ментальный след, но так и не смог. Даже если мы где-то столкнулись случайно, я бы его не запомнил настолько, чтобы узнать во сне, понимаете?